— ...Как на птеродактиля живого? — донеслось до меня.
— Да, да. На птеродактиля. На живого, — забормотал я. — То есть нет! Простите, Александр Федорович.
А. Ф. расхохотался. Впервые я слышал, как он смеется, — негромко, с придыханием, смешно хлюпая носом.
— Но... но, Александр Федорович! Почему?! Вы столько знаете, умеете, опыт такой и... почему же?!
А. Ф. резко оборвал смех. Задумался. И тут я впервые разглядел его глаза — зеленые, как крыжовник, цепкие, умные и печальные. Лицо его подобралось, утратило расплывчатость черт, — мне показалось, что этого человека я вижу впервые.
— Почему я столько лет младший? — он усмехнулся. — Выходит, такая у меня профессия. Не рожается мне, Андрюша, не рожается.
— Идеи не рождаются?
— Рожается... рождается... Наверное, есть разница. Рождается, когда вспышка, озарение. Рожается, когда вынашивается, зреет.
— И у вас не...
— Угадали. Не, — сухо отрезал А. Ф. — Наверное, я старая дева. Впрочем, нет, — он вновь непонятно усмехнулся, — скорее, я брошенная нелюбимая жена.
Он встал и вышел. Я здоровался с коллегами, что-то говорил, шутил даже. Но все это будто в тумане.
Вернулся А. Ф. Такой же, как всегда, деликатный, негромкий человек. Я искоса поглядывал на него, в душе у меня щемило.
Вот тогда-то и пришла мне в голову мысль о бедном мальчике, с тоской подглядывающем за веселым праздником в чужой яркой жизни.
Начитался я журналов «Нива». Нашел на антресолях две годовые подшивки за 1901 и 1902 годы.
Веселый праздник, яркая жизнь была, конечно же, у нас — молодых, выдающих идеи фонтанами, беззаботных, остроумных и обаятельных. Обаяшки генераторы. Хорошенькое словосочетание!
Вот только золотоволосой девочки-феи не предвиделось для А. Ф. У него была милая жена и двое мальчишек-близнецов. Шустрые семиклассники.
Существовал в «Ниве» еще один вариант о бедном сиротке, заблудившемся под Новый год в лесу, о страшном Сером Волке и опять же о доброй фее.
Это уж ни в какие ворота не лезло. Для любого из нас на роль Серого Волка подошел бы наш Шеф.
Его блестящие, отточенно-острые, коварные, как стилет, спрятанные в букете тюльпанов словесные эскапады могли настичь любого и больно ранить. Любого из нас, кроме А. Ф. К нему Шеф относился с почтительностью, чуть ли ни с нежностью. Сперва я думал, что А. Ф. избавлен от подковырок Шефа из-за своего возраста, но однажды случайно подслушал такой странный разговор.
Ш е ф. Сколько можно тянуть резину, Сашка?
А. Ф. Рано.
Ш е ф. Э-э! Все гордыня твоя! Гляди, яичко-то возьмет и протухнет.
А. Ф. (почти грубо). Отстань! Говорят тебе: рано еще!
Тут приоткрытая дверь в кабинет Шефа захлопнулась, и больше я ничего не слышал. Но разговор этот долго не выходил у меня из головы.
Все в нем было загадкой!
В тот день, когда А. Ф. не появился на работе, все чувствовали себя как-то бесприютно. Не хватало нам его молчаливого присутствия.
А вот насколько все его любили и жалели, выяснилось, когда стало известно, что А. Ф. попал в больницу.
Впервые в жизни А. Ф. опаздывал на работу. По причине самой банальной — подвел будильник. Проспала вся семья.
А. Ф. поспешно оделся, выскочил из квартиры.
Ни автобус, ни метро уже не годились. А. Ф. метался в поисках такси. Но всякий знает, как обстоят дела с этим таинственным видом транспорта, когда он нужен тебе позарез. Свободных такси, естественно, не было, и А. Ф., осыпаемый проклятиями шоферов, стал бросаться наперерез любому автомобилю.
Время неумолимо шло, а останавливаться никто не желал.
Этот молоденький мотоциклист в голубом шлеме был единственным, кто пожалел А. Ф. На плечи спасителя свисала рыжая модная грива волос, очки закрывали пол-лица, за спиной топорщилась старенькая кожаная куртка, и у него было доброе сердце.
Он осадил перед растерянным, взмокшим А. Ф. свое рычащее чудовище и спросил хриплым басом:
— Камикадзе?
— Кто? — не понял А. Ф.
— Смертник-самоубийца? Куда надо?
— На Майорова, милый, в самый центр. Подвези, дорогой, на работу опаздываю, — взмолился А. Ф.
— Садитесь, — буркнул мотоциклист.
А. Ф. взгромоздился сзади, и они помчались. А надо сказать, что А. Ф. на мотоцикле ехал впервые. Как только это дьявольское сооружение набрало скорость, ветер рванул шляпу А. Ф., он вцепился в нее обеими руками и на первом же крутом повороте вылетел из седла.
А. Ф. пропорхал в воздухе некоторое расстояние, и, возможно, полет его продолжался бы дальше, не попадись по пути фонарь. А. Ф. инстинктивно выставил вперед руку с пухлым портфелем, и это спасло ему жизнь — портфель смягчил удар головой о чугунный столб. Посыпались осколки плафона... и все. Темень, небытие.
«Скорая» доставила А. Ф. в больницу максимально быстро. Мальчишка-мотоциклист проявил предельную оперативность и настойчивость.
Итак, тяжелое сотрясение мозга. Ровно три недели к больному никого не пускали. Мы звонили в справочное каждый день. Шеф пробовал прорваться к нему лично при помощи главного врача. Пустой номер, врач был непреклонен.
И только под самый Новый год разрешили наконец свидание.
Делегация из трех человек с цветами, апельсинами и прочими вкусностями отправилась в больницу.
А. Ф. встретил нас своей обычной смущенной улыбкой.
— Ну зачем это все, ребята, — тихо сказал он, и глаза его увлажнились.
Голова А. Ф. была плотно упакована в белоснежные бинты, глаза казались очень большими, лицо осунулось, на нем явно проступила печать одухотворенности.
— Что делает с человеком страдание, как оно облагораживает, — прошептала Людочка Ельсницкая и всхлипнула.
Серега Паровозов ткнул ее локтем, и мы противно бодрыми голосами стали рассказывать новости, передавать приветы коллектива. Но А. Ф. слабым движением руки остановил нас. На тумбочке лежала стопка густо исписанных листочков.
— Вот, — робко сказал А. Ф., — поглядите, я тут набросал кое-что. Так, пустяки, ночью писал, спалось плохо.
— Бедняга, — прошептала добрая Людочка, — запретила бы я эти дурацкие мотоциклы!
— Кажется, я нащупал кое-что, — продолжал А. Ф., — по-моему, перспективная штука.
— Бедняга, — буркнул под нос железный Паровозов.
По дороге я высказал свою навязчивую идею о бедном мальчике и доброй фее. Паровозов презрительно хмыкнул. А Людочка разнесла меня со страстью — пух и перья летели. Золотистого, между прочим, цвета, потому что больше всего досталось «доброй фее». Глаза Ельсницкой походили на рысьи, едва она произносила слово «мотоцикл».
Когда Шеф дочитал последний листок рукописи А. Ф., он откинулся на спинку стула, прикрыл ладонью глаза. Он был бледен, виски его запали. Шеф дышал прерывисто и часто.
Наконец, словно очнувшись, он обвел нас затуманенным еще взором и сказал:
— Это открытие, ребята. Понимаете? Это грандиозно! Это То-Чего-Еще-Не-Было!
Вот какая вышла новогодняя история.
Через полгода Александр Федорович с блеском защитил докторскую диссертацию.
Наш институт трудится над проблемой, разработанной Александром Федоровичем.
Александр Федорович работает директором нашего института. Шеф тоже получил повышение — он заместитель директора.
А многие наши сотрудники упорно разыскивают мотоциклиста в голубом шлеме и застиранных джинсах, верхом на Яве-250 алого цвета.
Не признаваясь в этом друг другу, они мечтают найти его, прокатиться на волшебном мотоцикле и, если повезет, тоже встряхнуть как следует свои мозги.
Я не ищу, потому что я не бедный мальчик, а научный сотрудник, хоть и младший, к. т. н., блестящий, остроумный и обаятельный.
Может быть, попытаться прыгнуть с парашютом?
