милиция. — Что ж, лучшего от него и не надо было ждать…»
Все настойчивее крепнет в ней решение выдворить Филарета, если он осмелится здесь появиться. Почти сутки продержал ее в подполье, пока не уговорила сестру Ирину выпустить. Дала честное слово, что тут же, не задерживаясь, исчезнет из дому… Так-то пришлось расстаться с городом Корпино.
День клонится к вечеру.
Еще засветло в дом Лыжиных по одному собираются молчаливые, промокшие под дождем люди. Они приветствуют друг друга, проходят к столу, тихо переговариваясь. Оживление наступает, когда появляется сосед Лыжиных — Михаил Танчук, пожилой и словоохотливый мужчина. Уроженец Закарпатья, он хорошо знает библию и незаметно забрал главенство во вновь создавшейся общине, чего очень опасается Аграфена, которой Филарет поручил верховодить среди местных сектантов. Аграфена быстро поняла выгоды своего нового положения и относится к Танчуку с явной неприязнью. Тот делает вид, что не замечает этого.
— Так… Дочка, значит? — осведомляется Танчук у суетившейся Аграфены, заметив прошедшую со двора в комнату Лушку. — Нашего полку прибыло, выходит…
Лушка даже не оглядывается на его радостный возглас, проходит в спальню и с трепетным, недобрым предчувствием принимается за штопку ребячьих рубашек. Участвовать в молении она не хочет, но как отказаться, если позовут ее? Всем этим людям известно, что она находилась в Филаретовой общине, значит, и им здешним, тоже сестра.
Сердитый голос матери слышится там, среди собравшихся. Лушка тихо приоткрывает дверь спальни, чтобы понять, о чем спорят мать и Танчук.
— Неправа ты, Аграфена, — спокойно говорит сосед. — Не только добро может делать господь, но и злом повелевает. Иначе, как накажет согрешивших? Вот читай… «И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? Что это за новое учение, что и духам нечистым повелевает со властью. И они повинуются ему?» Так говорит святой Марк в евангелии… Значит, и сатанинские силы подвластны богу?.. «И духи нечистые, когда видели его, падали перед ним и кричали: ты сын божий!» Это почему?
Аграфена ошеломленно и зло смотрит на Танчука. Где ей так быстро ориентироваться в евангелии, как сосед? Просто не знает, что есть такое место в святых писаниях, и потому чувствует себя, как оплеванная.
— Не то ты говоришь, Михаил, — упрямо повторяет она, но тот в ответ лишь усмехается:
— Не я, а святой Марк. Знать надо это, если хочешь других уму-разуму учить…
— А тебя что — завидки берут? — вспыхивает Аграфена.
Вздрагивает и бледнеет Михаил Танчук. Понимает, что схватка с Аграфеной неизбежна.
— Нечему завидовать-то, — глухо замечает он, но этой податливостью лишь окончательно выводит из равновесия Аграфену.
— Не лез бы ты, куда не просят! — зло кричит она.
Поднимается шум. Женщины пытаются уговорить Аграфену, но она изливает на Танчука поток грубых слов, совершенно забыв, для чего собрались здесь люди.
И Танчук, заметив вышедшую из спальни Лушку, не выдерживает:
— Хочешь верховодить за спиной Филарета? — резко бросает он. — Не выйдет, милая… Сосед я, знаю, чем он здесь занимался, а ты потакала им. Вот она стоит, — неожиданно указывает на Лушку, — его любовница! Разве господь бог разрешает блуд и разврат? Спросите ее, может быть, я вру?
В наступившей тягостной тишине резко и совсем некстати звенит возглас Аграфены:
— Он подослан к нам слугами сатанинскими! Бегите от него, люди!
Поднимается переполох, и Лушка проскальзывает в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. В темноте нащупывает койку, зарывается головой в мягкую подушку, шепча:
— Какой стыд… Перед всеми! Бессовестный человек… — Когда она поднимает голову и прислушивается, в соседней комнате тихо. Лушка встает, нерешительно приоткрывает дверь — никого… И неожиданно встречается с пристальным взглядом матери, стоящей у голбца. Аграфена хмурится и отводит глаза. Лушка делает движение назад — очень не хочется оставаться вдвоем с матерью после всего случившегося, но Аграфена окликает ее:
— Постой… Правда, что… живешь ты с Филаретом?
Голос ее скорее усталый, чем сердитый.
— Было, — еле слышно произносит Лушка. — Только… кончено все сейчас.
Мать молчит в невеселом, старящем ее раздумье. Потом нехотя роняет:
— Смотри, твоя жизнь впереди… С умом все надо делать.
Такое равнодушие все больше удивляет и даже начинает обижать Лушку. Но она молча пожимает плечами, потом говорит:
— Ушли?
— Ушли, — хмуро роняет Аграфена. — Много же в людях стало злобы нынче. Одна ненависть кругом. Друг дружку подсиживают.
И обе молчат — говорить ни Лушке, ни Аграфене ни о чем не хочется.
На следующий день к вечеру неожиданно приезжает Филарет. Он входит в дверь в те минуты, когда вся лыжинская семья сидит за столом. Веселый, несмотря на непогоду, опрятно одетый, Филарет сразу вносит в дом какую-то неуловимо, праздничную струю. Так бывает, когда в семью с вечным хроническим недостатком приезжает богатый гость.
Лушка вспыхивает, заметив, с какой угодливостью бросается Аграфена принимать у Филарета плащ и шляпу.
«Чего это она перед ним так…» — чувствуя неловкость за мать, хмурится Лушка. И когда Филарет, охотно приняв предложение хозяйки пообедать вместе со всеми, с добродушной улыбкой шагает сюда, Лушка встает из-за стола.
— Чего ты? — строго окликает Аграфена.
— Не хочу, сыта уже, — бросает на ходу дочь, направляясь в смежную комнату. Перехватив острый, внимательный взгляд Филарета, вызывающе усмехается — гордая, независимая…
Но в другой комнате застывает рядом с неплотно прикрытой дверью, жадно прислушиваясь к доносившемуся от стола разговору. Там обсуждают вчерашнее событие в доме.
— С обидой ушли люди, — тихо, под звяканье ложек, рассказывает Аграфена. — Сомнение в душе посеять — немного надо. Ту же правду перемешай с выдумкой, и человек будет мучиться.
— В чем сомневаются люди? — быстро спрашивает Филарет. — Прямо говори, как есть.
— О тебе и Лушке разговор шел, — глухо, невнятно произносит Аграфена, но Филарет обрывает ее:
— Знаю… Одному господу богу известны мои мысли о Лукерье, и перед ним ответ держать буду.
— Нельзя же так, Филарет, — слабо возражает Аграфена, и голос ее дрожит от необычной решимости. — Перед братьями и сестрами душа открыта должна быть.
— Здесь у вас, в поселке, нет еще общины, и братьев и сестер во Христе не имеется у меня. К тому времени, как примет кое-кто из вас крещение, кто знает — не будет ли и перед богом женою мне Лукерья?
За столом становится тихо. И здесь, за дверью, замирает Лушка. Видно, не просто так приехал Филарет, коль во всеуслышание заявляет отцу и матери о серьезных своих намерениях в отношении ее, Лушки.
— Смотри, дело твое, — произносит смягченно Аграфена. — Худа я тебе не желаю, знаешь сам. И ей зла не хочу, дочь она мне.
«Правильно, и я худа себе не желаю», — думает между тем Филарет, кротко вздохнув на
