И он начал вспоминать, как тридцать лет назад Урал за одну ночь размыл насыпь. Далекий фронт в течение нескольких часов как бы вплотную приблизился к Ярску, — весь город — от мала до велика — вышел на дорогу, которая связывает Южный Урал с Волгой. Люди работали, не считаясь с тем, что в их собственных домах стояла вода по окна. Даже школьники насыпали землю в мешки, не хватало мешков — в наволочки, и вместе с взрослыми выкладывали откосы размытого пути. Длинная череда эшелонов с боеприпасами, артиллерией, маршевыми батальонами растянулась на северо-восток от Ярска, а с запада все подходили и подходили санитарные поезда, эшелоны с женщинами и детьми, со всяким оборудованием, что на скорую руку демонтировалось там, в прифронтовой зоне. День и ночь гремели взрывы в местах ледовых заторов, но вода продолжала хлестать через рельсы, провисшие над промоинами. Только на третьи сутки удалось восстановить разрушенный участок пути. И движение, наконец, возобновилось. Как ни худо было на фронте с резервами, однако в первую очередь пропустили на восток санитарные поезда, а потом уже двинулись на запад воинские маршруты.
— С тех пор наш Урал одумался, поняв, что так не вовремя вышел в степь, чтобы поразмяться, и долгие годы виновато отрабатывал свои грехи... — добавил в заключение Георгий.
Утром они отправились дальше, в совхозный край поднятой целины. Несколько деревянных мостиков на большаке оказались сорванными паводком; Георгий то и дело сворачивал в сторону, в поисках объезда. Как ни старались люди распахать всю вековую степь от горизонта до горизонта, однако остались еще массивы, по которым «газик» бежал сноровисто, точно по накатанным проселкам-летникам. Завидев машину, байбаки настороженно пересвистывались на бровках своих нор. Павла с удовольствием наблюдала за сурками, передававшими свои сигналы об опасности от норы к норе, словно от одного поста к другому. А сколько было здесь тюльпанов! Ей, кажется, никогда еще не приходилось видеть такую первозданную божественную степь.
— Ну как это все опишешь? — нечаянно вслух спросила себя Павла.
— Кстати, ты довольна своей работой? — поинтересовался Георгий.
— Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Согласитесь, лучше не иметь вообще никакого литературного таланта, чем иметь малый талант. Когда ты не можешь сложить двух слов, тогда все ясно, по крайней мере, твоим редакторам; но когда у тебя что-то немного получается, ты и себя обманываешь и других вводишь в заблуждение. Видимость таланта — сущая беда многих пишущих...
— Вон смотри, Павла, наши буровые.
На фоне амазонитового неба тонко прочерчивались над косогором дальнего увала ажурные буровые вышки. Сначала их было только две, потом за ними и на юг от них показались еще.
— Медное месторождение, — объяснил Георгий.
Но проселок снова оборвался у рыжего оврага, доверху наполненного уже остановившейся водой. От моста уцелел только бревенчатый настил самого въезда. Ах вы, мосты-мостики степные! Георгий повернул на окольный путь, по рубчатому следу грузовиков.
Через полчаса они подкатили к полевым вагончикам, куда уже переселились геологи из дальней деревеньки.
— Вот она, наша уральская Камчатка! — сказал Георгий, устало выбираясь из-за руля. — Двести пятьдесят километров от железной дороги.
Они постояли у машины, разминая одеревеневшие ноги, осмотрелись. Нигде ни души. Наверное, люди еще не вернулись на стан с окрестных буровых, хотя пора бы — вечереет.
— Пойдем, что ли, в вагончик, — предложил Георгий.
И тогда навстречу им кинулся с громким лаем большой черный пес. Павла даже попятилась от испуга.
— Не бойся, не тронет, собаки у геологов не злые. — Георгий погладил сторожевого пса, который действительно оказался добродушным. — Ну, что, брат, проспал наш приезд? Нехорошо спать на дежурстве.
Из другого вагончика выбежали три щенка, такие же черные и такой же неопределенной породы. Гостеприимно виляя хвостами, они немедленно окружили Павлу.
— Да вас тут целое семейство! — Теперь и она принялась гладить ласковых кутят.
— На каждого геолога по собаке!
Они поднялись в ближний вагончик. Здесь было грязно, постели не заправлены, со стола не убраны остатки еды. Сразу видно, что нет женской руки. Зато все стены в цветных репродукциях и фотографиях из журналов, на которых одни женщины, полуобнаженные и вовсе обнаженные — от кустодиевской «Красавицы» до пластовской «Весны».
— Гарем, да и только! — сказал Георгий.
Павла промолчала. Ее озадачило редкое собрание журнальных репродукций, фотографий и рисунков. Она вспомнила, как Георгий Леонтьевич заметил однажды мимоходом: «Геологи всегда идеализируют женщин». Он сказал вроде бы шутя — вот, мол, с какой полной отрешенностью от всего земного связана профессия геолога. Но это же в самом деле так.
— Заинтересовались нашей третьяковкой?..
Они поспешно оглянулись: в дверях стоял, неловко пригнувшись, бородатый детина лет сорока в новом черном костюме, в начищенных ботинках.
— А-а, товарищ Егоров, здравствуйте! — громко приветствовал его Георгий.
— Мое вам почтение! — Он шагнул внутрь вагона и учтиво приподнял кепочку-маломерку. — Что-то рано вы нынче, по распутице, заглянули к нам, в наш тобольский скит.
— Дела.
— Дела, дела... А я собрался в отпуск, еще за прошлый год.
Егоров явно был на взводе и рассуждал охотно, беспричинно улыбаясь и все поглядывая на Метелеву.
— С вами ваша жена будет, товарищ начальник?
— Жена, — не задумываясь, ответил Георгий и сказал, обращаясь к Павле, которая заметно вспыхнула: — Это и есть тот самый буровой мастер-кудесник, Зиновий Никанорович Егоров.
— Собственной персоной! — Он галантно поклонился ей, снова приподняв над головой свою кепочку-маломерку.
— Помнишь, я рассказывал твоему отцу? Ты еще хотела написать о нем в газету.
— Только ради бога не пишите, не сто́ю, нет, не сто́ю такой почести...
Павла с любопытством смотрела на него. Великан великаном, борода толстовская, пышная, вразлет, ладони как лопаты, а светло-серые глаза по-детски совестливые. Зиновий Никанорович пытался скрыть свою неловкость за напускной иронией, но у него не получалось.
— Что же мы стоим? Да не обращайте внимания на сей иконостас! В этой обители живет одна молодежь, молодежи все простительно. Зайдем ко мне. Я вас накормлю с дороги отличными карасиками.
— Где ловили-то? — спросил Георгий.
— В мутной воде, понятное дело. В светлой нынче они не водятся.
Он привел их в соседний вагончик, где тоже висело на стенах несколько женских фотографий, но то были свои, семейные, — жена с ребятами, взрослые дочери, старуха мать... Затаенной тоской по дому повеяло от них на Павлу.
Вечером Каменицкий собрал всю партию. Докладывал начальник партии Николаев, недавний выпускник Уральского горного института. Потом выступали мастера, рабочие. Каменицкий никого не прерывал и никого не понуждал вопросами. Сидел в углу за столиком и лишь изредка кое-что записывал в блокнот. А Павла писала, не отрываясь, как стенографистка: где она еще услышит такие вещи, кроме этого с к и т а. Ее присутствие, конечно, стесняло всех — разговор выходил не до конца откровенным, но и сказанного было вполне достаточно для проблемного очерка о неустроенном житье-бытье геологов-разведчиков. Мысленно она уже поделила их на группы: к романтикам отнесла всю молодежь и Зиновия Никаноровича Егорова; вторую, меньшую, группу составляли те работяги, которые приехали сюда ради денег и которых Георгий обычно называл золотоискателями; и наконец, двое или трое принадлежали, наверное, к людям, выбитым из колеи, может быть, к бывшим заключенным.
Георгий был скуп на обещания, однако все же посулил добавить техники и получше наладить снабжение продуктами, особенно мясом.
— А кино? — спросил кто-то из молодых.
— Будет раз в неделю.
— И на том спасибо...
— Но разгильдяйству надо положить конец. За самовольный невыход на работу придется увольнять, пусть и не хватает у нас рабочих рук. Ведь до чего дошло? Превратили День геолога в престольный праздник на целую неделю! Кто ошибся адресом, может подать заявление хоть сегодня. Держать никого не станем...
Под конец он сказал уже помягче:
— Трудно вам, знаю. Труднее, чем в других партиях. Вот завершите разведку новой залежи, и мы вас, всех отметим как героев. Крупно отметим. Щедро. За новую залежь вы вполне заслуживаете премии, товарищи. Договорились?
— Ладно.
— Чего там!
— Подналяжем!..
Романтики были возбуждены, золотоискатели тоже повеселели, и только выбитые из колеи отнеслись сдержанно и к этим словам главного геолога управления.
Когда все разошлись, Николаев устроил гостей на ночлег в своей палатке, где стояли две кровати, сам же перебрался к Зиновию Егорову.
