Дуглас Коупленд
Элеанор Ригби
Я всегда думала, что если чудеса современной медицины позволят слепому от рождения видеть, он будто бы заново родится. Вы только представьте, каково это — впервые взглянуть на мир широко открытыми глазами. Роса на лепестках нежных нарциссов, розовая мякоть омара, полная луна высоко в небе — все вокруг пышет красой, окутано прохладой новизны. Однако некоторые считают, что бесценный дар обернется для его обладателя иным: человек испугается, его мысли придут в беспорядок. Он не сможет собрать воедино цвет, форму и глубину окружающего пространства. «Счастливчик» переживет потрясение, все будет казаться чужим, и нигде ему не найти утешения. Уильям, мой брат, говорит: «Ты сама подумай, Лиз. Возьми хотя бы младенца — он почти год лежит в колыбели и смотрит на мелькающие перед ним погремушки. Лишь через много месяцев ребенок поймет, где заканчивается он, и начинается мир. Вот и со слепыми так. Думаешь, если человек старше и опыта у него побольше, так ему легче? С чего?»
В конце концов, страдальцы часто замыкаются в собственном тесном мирке. А кто-то, может, слезно молит «благодетелей» вернуть столь привычную слепоту. Правда, потом он начинает думать-сомневаться, пока не сообразит, что от зрения отказываться теперь глупо. Уж лучше видеть еле-еле, чем никак.
И вот еще что меня всегда занимало: в кино вор-бандит маму родную заложить готов — только пообещай, что его спрячут по программе защиты свидетелей. Ему и имя новое устроят, и паспорт, и жилье, но с одним маленьким условием: никогда, ни под каким предлогом не подавать о себе весточки тем, кого он знал в прошлом. Иными словами, выбираешь одно из двух: смерть или жизнь с нуля. Только знаете, что я думаю? Пристреливают их федералы, и дело с концом. Человек был — и нет его, а программа только выигрывает: лучшего доказательства ее эффективности не придумаешь. Посмотрим правде в глаза: одна дорога бедолагам — в страну, куда отправляются наскучившие домашние питомцы.
Я вам сейчас и не такого наговорю… Сестрица моя, Лесли, у виска в таких случаях крутит — да только верить ей не стоит: я просто здраво мыслю и предпочитаю не обольщаться насчет жизни в целом. Во всяком случае, учусь смотреть на нее адекватно. Где-то прочла, что на каждого, кто топчет ногами наш голубой шарик, приходится девятнадцать некогда почивших индивидуумов. Собственно говоря, не густо. Короче, люди обогатили собой видовое разнообразие Земли недавно. А мы об этом и не задумываемся.
Я иногда представляю, какой величины получится шар, если взять всех обитателей Земли, населявших ее с первого мига эволюции (людей, жирафов, планктон, амеб, папоротники, динозавров), и слепить в единое целое. Планета получится. Гравитационная масса этой кучи-малы такова, что «крохотуля» ужмется в раскаленный, как поверхность Солнца, шарик и пойдет летать по космосу, исходя жарким паром. Может, конечно, случиться и так, что железо, которым богата кровь живых существ, окажется слишком тяжело, чтобы вырваться в космос. Тогда постепенно горячая железная сердцевина обрастет плотью и возникнет маленькая гнусная планетка. И, скорее всего, на этом самом небесном теле вновь зародится жизнь.
А говорю я это неспроста: семь лет назад, в далеком девяносто седьмом, над Землей пролетала комета Хейла-Боппа — обломок планетоида, бороздящего просторы Вселенной. Впервые моим глазам комета предстала на закате, когда я стояла на парковке у магазинчика «Роджерс видео». Там собрались подростки, разодетые под шалав и бандюг, и тыкали пальцами в темно-синие небеса, где над горами Холлиберн Маунт плыло крохотное пятнышко подтаявшего масла. Я, конечно, не верю в гороскопы и прочую «лапшу» для наивных дурех, но когда в небе возникает совершенно незнакомый объект, в душе сами собой открываются невидимые врата, и ты начинаешь чувствовать, что все в этом мире неспроста. Можно сколько угодно строить из себя умника, да только не отделаться от впечатления, что с появлением сего объекта на небосклоне в твоей судьбе грядут глобальные перемены.
Забавно, но без кометы, пожалуй, и не случилось бы тех незначительных, и все же ощутимых впоследствии изменений. Годами я рассматривала свою жизнь пристальным оком, отбраковывая песчинки, которые отравляли мое существование: бредовые идеи, пустые привычки и машинальную бездумность. Мне, как и всем, хотелось наполнить свои дни смыслом, прожить отпущенный срок, как роман. Комета принесла озарение: жизнь моя (по существу, вполне сносная) достигла апогея, и рассчитывать на большее не приходится — остается продрейфовать тем же курсом еще лет тридцать и в здравом уме и твердой памяти завершить долгое плавание. Да так, чтобы не создавать лишних трудностей следователям и судмедэкспертам.
Итак, осенило меня на парковке у магазина видео; я стояла с кассетами в руках (взяла «На берегу», «Бэмби», «Слова нежности», «Как зелена была моя долина» и «Сад семейства Финци-Контини»1) и, не отводя глаз, смотрела на комету. Я решила, что больше не буду ждать от жизни определенности: теперь мне хочется только покоя. Хватит попыток удержать судьбу в руках — пусть все идет своим чередом. И тут — будто тяжелая кольчуга свалилась с моих плеч, стало легко, как птице: я обрела свободу.
Разумеется, каждый из нас приходит на этот свет в одиночку; умирая же, мы воссоединяемся с теми, кто жил ранее и кто еще лишь родится. Так что хотя бы после смерти одиночество мне не грозит — нас много там соберется. Бывает, сижу в своей конторке с низенькой, по грудь, стенкой, выкрашенной в зеленый шалфейный цвет; с бумажками на день покончено, телефоны молчат, а Карлик, перед которым я отчитываюсь, не спешит возвращаться с обеда. Сижу и тешу себя мыслью: раз я не помню, где находилась до рождения, так чего ради волноваться, куда попаду после смерти?
Во всяком случае, если бы вам довелось побывать в нашем «конторском муравейнике», «Системе наземных коммуникаций», то вы бы, скорее всего, меня там и не заметили, будь я в мечтах или за работой. Я давно научилась «растворяться в пространстве»: ухожу в себя, изображаю бессмысленный, отсутствующий взгляд. Мне очень нравится смотреть, когда актер в каком-нибудь кино играет мертвеца в гробу или, того пуще, лежит на каталке, залитой ярким белым светом больничных ламп. «Ах, вот ресницы пошевелились. Неужели мускул на щеке дрогнул? Вроде бы грудная клетка чуть заметно вздымается». Скажете, я ненормальная?
Сейчас я одна — как и в ту ночь на парковке, когда впервые увидела комету, точно огнем высветившую бремя моей жизни. Тогда меня словно закачало; я бросила кассеты на заднее сиденье «хонды» и пошла прогуляться по пляжу Эмблсайд. Впервые у меня не вызывали зависти и досады влюбленные парочки, родители с малышней, разбредающиеся по автомобилям семейства, и молодежь, которая приехала сюда пить, кайфовать и трахаться целую ночь среди сохнущего на песке топляка.
Комета! Небо! Я!
Полная луна завораживала взгляд — такая яркая, что мне захотелось достать кроссворд и проверить, смогу ли я разгадать его при лунном свете. Я сняла кроссовки и, взяв их в руку, вошла в пену прибоя. И стала смотреть на запад, в сторону острова Ванкувер и Тихого океана. Вспомнился старый мультик «Дятел Вуди против Койота», та серия, где Койот купил самый мощный магнит на свете. Он его включает, и через всю пустыню к нему слетаются сотни самых разных предметов: консервные банки, ключи, рояли, деньги, оружие. Так вот и я будто врубила что-то вроде магнита; осталось лишь стоять и ждать, что же он притянет через океаны и пустоши.
Меня зовут Лиз Данн. Я правша, мои волосы ярко-рыжие и кудрявые, замуж я ни разу не выходила. Не исключено, что храплю, а может, и нет (не было в моей жизни человека, у которого об этом спросить). В ту ночь, когда я впервые увидела комету Хейла-Боппа, в моем авто не случайно оказались такие слезливые фильмы. Наутро я собиралась удалить два нижних зуба мудрости — больших, смахивающих на зерна попкорна, уродца, которым на старости лет вздумалось сделать крен и потеснить коренных соседей с их законной территории.
Что вы хотите, мне тогда было тридцать шесть. Я отпросилась с работы на неделю и запаслась всем необходимым: бульончики, мягкие пудинги в банках, консервы. Ну а кассеты — часть персонального кинофестиваля в честь себя любимой. Бывает, после анестезии нападает слащаво-сентиментальная плаксивость, и фильмы в таких случаях здорово выручают. Я решила, что буду бесстыдно рыдать и хныкать семь дней напролет.
На следующее утро матушка подвезла меня на Фелл-авеню, в клинику дентохирургии. Хотя жизнь любимой родительницы едва ли богаче моей на события, складывалось ощущение, что она пропустила вручение персональной Нобелевской премии.
— Между прочим, сегодня я должна была обедать с Сильвией. Она купила Императрице переносную конуру — так та через пять минут сломалась, а эта клуша шагу без посторонней помощи ступить не в силах. Придется ехать с ней в «Зоо и т. д.» — требовать назад деньги.
