Стефани Цвейг - Нигде в Африке

Эта книга — берущий за душу фрагмент живой истории и увлекательнейший роман.

Я писала не об Африке, а о том, каково человеку терять родину, язык, достоинство… Некоторые обороты речи и сравнения, которые так нравятся моим читателям, не что иное, как прямой перевод с суахили — языка, не забытого много до сих пор… Что касается моей памяти, то я еще в детстве твердо решила никогда ничего не забывать.

Ронгай, 4 февраля 1938 года

Моя дорогая Йеттель!

Возьми-ка сначала носовой платок и сядь. Теперь тебе надо быть сильной. Господь распорядился так, что мы скоро увидимся. Во всяком случае, гораздо скорее, чем смели надеяться. Со времени моего последнего письма из Момбасы, которое я написал тебе по прибытии, уже столько всего случилось, что у меня до сих пор голова кругом идет. В Найроби я пробыл всего неделю, и за это время меня уже почти довели до отчаяния, потому что каждый пел, что без английского мне работы в городе ни за что не найти. А устроиться на ферму, как здесь все делают, чтобы иметь крышу над головой, не было, казалось, никакой возможности. И вот неделю назад меня с Вальтером Зюскиндом (он из Померании) пригласили в гости в одну богатую еврейскую семью.

Я сначала не придал этому значения, подумал, что они, как моя мать в Зорау, вечно подкармливают всяких бедняков. Но теперь понял, что это было настоящим чудом. Рубенсы уже пятьдесят лет живут в Кении. Старик Рубенс — председатель еврейской общины Найроби, а они как раз заботятся о refugees[1] (это такие как я), которые только прибыли в страну.

Рубенсы (у них пятеро взрослых сыновей) были просто вне себя, когда выяснилось, что вы с Региной все еще в Германии. Здесь все видится по-другому, чем у нас дома. Так что вы с отцом были совершенно правы, когда не хотели, чтобы я уезжал один, и мне стыдно, что я вас тогда не послушал. Позже я узнал, что старик Рубенс меня крепко отругал, но ведь я тогда ни слова не понимал по-английски. Ты себе представить не можешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, что община готова заплатить иммиграционным службам за тебя и Регину сто фунтов. Меня немедленно отправили на ферму, чтобы у нас было пристанище на первое время и я бы хоть что-то заработал.

В общем, отправляйтесь в путь, и как можно скорее. Это самое главное во всем письме. Хотя я и вел себя до этого как осел, теперь ты должна мне довериться. Каждый день, который ты проведешь еще с Региной в Бреслау, считай, потерян. Немедленно иди к Карлу Зильберману. У него самый большой опыт по части эмиграции. Он отведет тебя к тому господину из Германского бюро путешествий, который мне очень помог. Он тебе скажет, как поскорее приобрести билеты на пароход, все равно какой и сколько он будет идти. Если получится, бери трехместную каюту. Знаю, это не очень приятно, но зато гораздо дешевле, чем плыть вторым классом, а нам как раз сейчас придется экономить на всем. Главное, чтоб вы были на борту корабля, а корабль — подальше от берега. Тогда можно будет спать спокойно.

И еще — немедленно свяжись с фирмой «Данцигер» насчет наших ящиков. Помнишь, мы один пустой оставили, для вещей, которые еще могут понадобиться. Так вот, при здешней жаре без холодильника не обойтись. И еще не забудь про керосиновую лампу. И скажи, чтобы они тебе дали несколько запасных фитилей, иначе все равно будем сидеть в темноте. Здесь, на ферме, где я очутился, электричества нет. Купи две москитных сетки. Если денег хватит, то и три. В Ронгае малярия не так свирепствует, но ведь неизвестно, где мы еще в конце концов очутимся. Если холодильник не будет помещаться, выгрузи розенталевский сервиз. В этой жизни он нам вряд ли понадобится, да и сколько мы уже всего потеряли — что по сравнению с этим какие-то фарфоровые тарелки с цветочками.

Регине нужны резиновые сапоги и крепкие штаны (тебе, кстати, тоже). Если вам захотят на прощание что-нибудь подарить, проси обувь на вырост. Не могу представить, по крайней мере сейчас, что мы когда-нибудь будем настолько богаты, чтобы снова покупать обувь.

Список вывозимого имущества составляй только тогда, когда все соберешь. Нужно внести туда каждый предмет, который ты берешь. Иначе будут ужасные проблемы. И смотри не поддавайся на уговоры взять что-нибудь для кого-то. Вспомни о бедном Б. Проблемы с гамбургской таможней он заработал только благодаря своей отзывчивости. Неизвестно, когда он теперь доберется до Англии и долго ли ему еще бродить под буками[2]. Лучше всего держи язык за зубами и поменьше рассказывай о своих планах. Теперь никогда не знаешь, что последует за невинным разговором и кем стали те, кого ты знал всю жизнь.

О себе сегодня много писать не буду, и так на тебя столько всего вывалил. Ронгай находится на высоте приблизительно тысяча метров над уровнем моря, но здесь очень жарко. Вечерами холодно (так что бери шерстяные вещи). На ферме выращиваем в основном кукурузу, правда, я еще не выяснил, куда ее потом девать. Еще у нас тут пятьсот коров и полно кур. В молоке, масле и яйцах недостатка не будет. Возьми рецепт выпечки хлеба.

То, что печет boy[3], по виду напоминает мацу, а по вкусу еще хуже. Яичница-глазунья у него чудесная, а вот болтунья не удается абсолютно. А когда он варит яйца всмятку, то поет специальную песню. К сожалению, песня слишком длинная и яйца получаются всегда крутые.

Как видишь, у меня уже есть свой собственный boy. Он высокий, конечно, черный (объясни Регине, что не все люди белые) и зовут его Овуор. Он много смеется, и это хорошо, а то я постоянно на нервах. Boys — здесь так называют слуг, но если у тебя есть boy, это еще ничего не значит. На ферме работников нанимай сколько хочешь. Так что не тревожься по поводу горничной. Здесь живет куча народу. Я завидую им, потому что они не знают, что происходит в мире, и еще потому, что им удается сводить концы с концами.

В следующем письме расскажу тебе побольше о Зюскинде. Он просто мой ангел-хранитель, едет сегодня в Найроби и бросит там это письмо. Так оно дойдет раньше как минимум на неделю, а нам с тобой важно сейчас оставаться на связи. Когда будешь отвечать, нумеруй письма и точно указывай, на какое мое отвечаешь. Иначе мы еще больше, чем теперь, запутаемся. Напиши как можно скорее отцу и Лизель и успокой их.

У меня сердце готово выскочить при мысли, что я, может быть, уже очень скоро смогу обнять тебя и дочь. И мне очень тяжело, когда я думаю, сколько боли принесет это письмо твоей матери. Теперь из двух ее девочек у нее остается только одна, да и та, кто знает, надолго ли задержится. Но твоя мать всегда была потрясающей женщиной, и я знаю, что ей спокойней будет, если вы уедете в Африку, а не останетесь в Бреслау. Поцелуй от меня Регину и перестань над ней трястись, пусть закаляется. У бедняков врачей нет.

Я представляю, как взволновало тебя это письмо, но ты должна все выдержать. Ради всех нас. Обнимаю тебя, очень скучаю,

Твой старик Вальтер.

P. S. Сыновья мистера Рубенса тебе бы понравились, отличные парни. Похожи на тех, что раньше ходили с нами на уроки танцев. Я думал, они все холостые, но потом узнал, что их жены всегда собираются на партию бриджа, когда мужья занимаются делами беженцев. Эта тема им уже изрядно надоела.

Ронгай, 15 февраля 1938 года

Мой дорогой отец!

Надеюсь, ты уже получил письмо от Йеттель и теперь знаешь, что твой сын заделался фермером. Мать бы наверняка сказала «прекрасная работа, но тяжелая», но о чем-то лучшем бывший адвокат и нотариус и мечтать не может. Сегодня утром я как раз вытащил новорожденного теленка из коровьего брюха и окрестил его Зорау. Мне бы больше понравилось играть роль повитухи при рождении жеребенка, ведь верховой езде я выучился у тебя еще до того, как ты надел униформу кайзеровских войск.

Только не думай, что было ошибкой дать мне высшее образование. Это только сейчас так кажется. Как долго это будет продолжаться? У моего шефа — он живет не на ферме, а в Найроби — в шкафу полно книг. Среди них энциклопедия «Британника» и латинский словарь. Я бы в этой глуши никогда не выучил английского, не знай я латыни. А так я уже могу беседовать о столах, реках, легионах и войнах и даже сказать: «Я — человек без родины». К сожалению, все беседы воображаемые, потому что на ферме живут только чернокожие, а они говорят на суахили и считают меня ужасным чудаком оттого, что я их не понимаю.

Сейчас как раз учу слова на тему «Пруссия». Если уж не знаю языка, так надо подыскивать темы, в которых разбираюсь. Ты не представляешь, как долго тянутся здесь дни, но не буду жаловаться. Я благодарен судьбе, в особенности за то, что она подарила мне надежду скоро увидеть здесь Регину и Йеттель.