Марианна Грубер - Промежуточная станция

Учреждение размещалось в ничем не приметном доме неподалеку от центра города. Здание выглядело заброшенным и обветшалым, и Мария долго не решалась войти в него. Она прошла мимо ворот вниз по улице, обогнула весь квартал, в нерешительности остановилась перед двухстворчатой дверью здания, словно втиснутого в ряд таких же неухоженных домов, бросила взгляд на поблекшую вывеску над входом, потом сделала еще один круг. Утро было дождливое, и небо, затянутое облаками, казалось пустым. И вокруг никого. Пусто было и в окнах домов напротив, таких же на вид нежилых и заброшенных. Только по шуму на соседних улицах можно было понять, что находишься в городе, где живут люди, занимающиеся сейчас, должно быть, повседневными делами. В этом же месте город словно вымер.

Мария дошла до перекрестка. Она сегодня рано вышла из дому, побоявшись, что не сразу найдет дорогу, но, к собственному удивлению, все оказалось несложно. Она просто двигалась на восток, все время только на восток. Она стояла и рассматривала проезжающие мимо машины, пока страх перед Учреждением не сменился другим страхом. Ее нерешительность и неприкаянный вид бросались в глаза. Она резко развернулась и зашагала назад.

В вестибюле Учреждения в нос ударил спертый воздух. Штукатурка на стенах внизу была пропитана влагой, вздулась пузырями, кое-где отслоилась. Ни вахтера, ни указателей не видно. В коридоре Мария заметила бледную, немолодую женщину, которая мыла пол. Мария остановилась. На влажном полу выделялись отпечатки ее следов.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросила она.

Женщина покачала головой.

— А у кого можно спросить?

— Не у кого. Кто сюда приходит, сам все знает. Либо найдешь что ищешь, либо не найдешь.

Мария нерешительно шагнула вперед. Она подавала письменное заявление о приеме на работу, и ответ совершенно неожиданно для себя получила вчера по телефону. Вернее, его передал комендант, единственный в их доме, у кого был телефон. Этот мрачный, грозного вида мужчина, днем восседавший в наполовину застекленной каморке и надзиравший за жильцами, даже не пытался скрыть своего удивления, что именно Марии предлагают служить в Учреждении. Он назвал ей только адрес и время, когда ей следовало явиться, и больше ничего. Странная форма приглашения словно исключала любые дополнительные вопросы.

— Это ведь Учрежденческая, одиннадцать? — спросила Мария, чтобы только не молчать.

Уборщица, на секунду подняв голову, пробурчала: «Адрес на стене у входа», и снова принялась мыть пол.

Мария робко протиснулась мимо нее по направлению к лестничной клетке. За то время, что она уже в городе, за эти четыре недели ей стало ясно: вопросы задавать бесполезно. Все, казалось, знали, что вокруг происходит. Явно существовали известные всем правила, и каждый, кто расспрашивал о них, выглядел подозрительно.

Коридор на втором этаже был ярко освещен. Вход в него преграждал луч фотоэлемента. Мария прикрыла ладонью селеновый датчик, установленный на стене слева. Тут же приоткрылась одна из дверей. Оттуда высунулась темноволосая голова мужчины лет тридцати пяти. Он в замешательстве взглянул на руку Марии, потом перевел взгляд на ее лицо.

— Госпожа Савари?

Мария кивнула.

— Ах, да, я совсем позабыл, что вы прибыли с Севера. Там научились? — Он показал на фотоэлемент.

Мария удивленно вскинула голову.

— На Севере учат одному: вести себя как можно незаметнее.

— Вот и хорошо, вот и отлично. Если постараетесь, вы будете просто находкой для нашей работы. Входите. — Он распахнул дверь. — Я — ваш непосредственный начальник. Как меня зовут, отношения к службе не имеет. Если у вас возникнет необходимость ко мне обратиться, называйте меня просто: господин бригадефюрер. Этого достаточно. Впрочем, у вас не будет повода ко мне обращаться. Служащих Учреждения вызывают к себе их начальники.

Мария молча кивнула и вошла в кабинет. В нем не было окон, и обставлен он был совершенно неприметно: белые стены, темные полки с кипами объемистых папок, бьющая в глаза чистота, яркий свет продолговатой, лишенной каких-либо украшений люстры. Посередине письменный стол, покрытый черным лаком. Бригадефюрер сел за стол.

— За вами было установлено наблюдение, — сказал он. — У вас ловко все получается. И в самом деле можно поверить, будто вы уставились в витрину и изучаете ценники на товарах. На самом же деле вы наблюдали за прохожими по их отражениям в стекле. Вы обнаружили нашего человека?

Мария покачала головой.

— Я помню, что там была какая-то женщина в клетчатом пальто. Она раскрыла зонтик, хотя дождь еще не шел.

Бригадефюрер одобрительно кивнул.

— Отлично. Мы, разумеется, подумали о том, где вы приобрели эти навыки, а самое главное, при каких обстоятельствах. Но ведь вы приехали с Севера, и это все объясняет.

— Я особых навыков не имею, — возразила Мария, — но я старательная.

— Чепуха. Ваше лицо трудно запомнить, вы двигаетесь неприметно, живете замкнуто, как меня информировали, а главное — вы приезжая. Никто вас не знает, и вы не знаете никого, как показал ваш тест. Кстати, совершенно замечательный результат. Короче говоря, быть неприметной — ваша основная обязанность. Противник должен думать, что он в безопасности. Никто ничего не должен знать. И в один прекрасный день мы начинаем действовать. Государство обеспечивает порядок, дает людям деньги, и вдруг появляется кучка сумасшедших, которые хотят отнять у нас плоды нашего труда. Но мы умеем постоять за себя.

Мария проводила взглядом муху, облетевшую вокруг люстры и опустившуюся на стену над шкафами с деловыми бумагами.

— Да, — сказала она. — Они убивают среди бела дня. Я сама их видела.

— Что вы имеете в виду?

— Тот случай в Садовом переулке, четыре. Преступники маскировались под строительных рабочих. Мы обнаружили два трупа, записку с адресом новой квартиры, — мы действительно туда переехали, — и еще: нам потом позвонили. Сказали, чтобы мы помалкивали, вот только не объяснили о чем.

Муха жужжала над головой бригадефюрера. Он попытался поймать ее, но промахнулся.

— Садовый переулок, — повторил он протяжно, — да, точно. В анкете вы указали свой прежний адрес. Продолжайте.

— Меня уверяли, что это был разрыв сердца. У двадцатилетних-то парней, да еще одновременно!?

— Я не о том. Вы знали убитых? В протоколе вы не назвали их имен.

— Они нам не представились.

— А вашим друзьям, Джону и Терезе Мальбот, их имена известны?

Мария скрестила руки на груди.

— Эти молодые люди взялись неизвестно откуда. За месяц до этого мы вселились в дом, предназначенный к сносу, не спросив ни у кого разрешения. И когда эти двое объявились, мы промолчали, потому что были рады, что и нас никто ни о чем не расспрашивает. Мы беженцы, у нас нет паспортов и вида на жительство. На Севере люди говорили, что таких, как мы, либо сажают в лагерь, либо высылают обратно.

— Ложь от начала до конца. Забудьте об этом. Никаких лагерей не существует. Вражеская пропаганда. — Бригадефюрер откинулся в кресле и пристально взглянул на Марию. — Ваш муж мог их знать?

— Роланд? Его тогда уже не было с нами. На третий или четвертый день после того, как мы добрались до города, он отвел детей в приют, чтобы хоть Изабелла и Пьер были устроены как следует. Сам он собирался искать работу в городе. С тех пор мы его больше не видели.

— Эти двое могли быть от него.

— Вряд ли.

Марии казалось, что ослепительный, яркий свет бьет ей в глаза отовсюду. Несомненно, это был допрос. Пусть и вели его дружелюбным голосом, он от этого не становился менее безобидным. К тому же она никак не могла понять, чего от нее сейчас добиваются. Все, о чем она знала, занесено в анкету.

— Если бы тех парней прислал Роланд, — тихо произнесла она, — они бы мне хоть как-то об этом намекнули. Мы ждали от него известий. А эти просто вошли к нам в дом и вели себя так, словно они — хозяева в городе. Наверно, они и были хозяевами.

— Как вас понимать?

— Они потребовали еду. В подвале заброшенного дома мы один раз наткнулись на консервы и картошку и принесли их домой. Мы обязаны были прислуживать им за столом. И еще они переходили на шепот, когда что-то обсуждали друг с другом. Мы приняли их за агентов. Впрочем, точно мы этого не знали, да нам и было-то все равно. Мы хотели одного — никому не мешать и не вызывать подозрений. Потом, когда уже появились строители и принялись сносить дома, эти двое дали нам денег, ведь мы постоянно кормили их. Только позже, на улице, я заметила, что нам дали много денег. Слишком много. Мы испугались, что нас обвинят в воровстве. Вот я и вернулась, чтобы отдать назад часть денег. А когда вошла в нашу старую квартиру, они уже лежали мертвые. Прораб, руководивший сносом домов, стал выяснять, как меня зовут, хотя раньше просто не замечал. Потом он запер меня в бытовке, а через какое-то время велел выпустить, сказав, что все в порядке. И если трупы лежат лицом вниз, все равно это не основание для подозрений.