— А у вас есть вчерашний и позавчерашний выпуски?
Паренек кивнул и запросил двойную цену. Мария собралась было заплатить, но потом передумала.
— Вы случайно не знаете Роланда Савари? — неожиданно для себя спросила она.
— Я многих знаю. А вам для чего?
— У меня есть для него новости. Вы могли бы ему кое-что передать?
Газетчик взял купюру из рук Марии и потребовал еще одну.
— Вы вправду его знаете?
— Может, знаю, а может, и нет. Может, я с ним познакомлюсь. Я попытаюсь его найти, а потом сообщу вам, если скажете, где вас искать.
— Я живу на Главной улице, дом шестьдесят семь, — быстро сказала Мария и взяла газету. — Он мой муж. Я его ищу.
На противоположной стороне улицы появился человек, который без всякого стеснения принялся разглядывать Марию. С одной стороны, это было плохо: ей явно не доверяли. С другой стороны, хорошо, — так как означало, что там полностью уверены: ее можно держать под постоянным контролем, припугнув как следует. Она спрятала газету, сунула руки в карманы пальто и пошла прямо на человека, следившего за ней. Тот пришел в замешательство и торопливо удалился. Мария двинулась в противоположную сторону.
Через два перекрестка она вышла на улицу Нации к кварталам вилл, тянувшихся вдоль большого парка. Мария побродила по дорожкам из гравия, миновала детскую площадку и присела на скамейку, выкрашенную светлой краской. Мелкий дождь перестал, жаркие лучи солнца пробились сквозь просветы в облаках и быстро подсушили дорожки. Сейчас, наверное, около полудня. Мария раскрыла газеты и стала искать сообщения о тех двух трупах, но ничего не нашла ни на первых страницах, ни в разделе городской хроники. Стало быть, все же разрыв сердца? Из всех имевшихся объяснений это было самым удобным, ибо избавляло ее от смутных страхов и снимало подозрения с Роланда. Резкая перемена погоды, перепад давления, а может, кто-нибудь их неожиданно испугал — вот сердце и не выдержало. И все же окончательно успокоиться ей не удавалось. Почему в Садовом переулке за два дня сменили всех рабочих, и откуда человеку, который, как она все еще считала, руководил убийцами, известно имя Роланда? Из-за его имени ее не задержали, дали адреса, по которым удалось найти работу. Джон устроился помощником садовника в одном из городских парков и ухаживал там за черными лебедями, Терезу приняли уборщицей в общественные туалеты на Соборной площади, а для нее, для Марии, нашлась работа, суть которой — ходить и ходить по городу. Какое отношение ко всему этому имеет Роланд и почему он до сих пор не дает знать о себе? Целых двадцать восемь лет, которые прожили они на белом свете, границы маленькой деревушки на Севере были для них границами целого мира, а вот теперь ей неожиданно предстояло проникнуть в суть города, в его законы, где смерть играла свою, особую роль.
Взгляд Марии скользнул по дорожке, отсвечивающей на солнце. В голове вертелись мрачные мысли, возникали жуткие картины, и как ни крути — верного решения ей одной не отыскать. Ах, Роланд, Роланд! Все, о чем она думала, начиналось с него и к нему возвращалось. Она прожила как бы две жизни: одну — до него, другую — с ним. Первые годы брака. Попытки понять друг друга. Вера в то, что близость принесет им спасение. А теперь? Когда она закрывала глаза, она всего только и могла, что представить себе его лицо, ничего больше. Она не знала теперь, чего он ждет от жизни, чего хочет. И хуже всего, что ей сейчас нужно подняться и идти дальше, хочется ей того или нет, и что ждет ее все то же бессмысленное хождение, не важно, понимает она его смысл или нет. Мария раскрыла план города и нашла по нему другие парки. Один располагался в северо-восточной части, другой — на западе. Никаких обозначений, связанных с черными лебедями, на карте не было. Снова стал накрапывать дождь. Мария поднялась со скамейки и медленно двинулась в путь. До вечера она трижды прочесала Главную улицу от начала до конца.
Мальчишку-газетчика она больше не встретила.
— Легко нашли дорогу? — спросил бригадефюрер, когда Мария ровно в четверть седьмого вошла в его кабинет.
Мария устало расправила плечи.
— Это оказалось непросто. Вероятно, мне следует сосредоточить внимание на самом важном, все второстепенное не замечать. В начале работы, пожалуй, труднее всего отделить одно от другого.
Бригадефюрер искал на столе какую-то бумагу. Утром стол блистал чистотой, теперь же на нем возвышалась груда папок, лежали стопки неразобранных документов вперемешку с мусором, не поместившимся в корзину для бумаг.
— В чем там дело с мальчишкой-газетчиком? — неожиданно спросил бригадефюрер.
— У него были вчерашние и позавчерашние газеты.
— Вот как? Внесите это в отчет. Ваше рабочее место там. — Он указал на откидной столик у стены с полками. — Отчеты будете составлять сразу по возвращении. Дома вам не дадут работать дети.
«И дома меня не так-то легко держать под контролем», — подумала Мария.
— Кстати, где вы были до того, как встретили газетчика?
Мария помедлила с ответом.
— Я заблудилась, — сказала она наконец, низко опустив голову. — Я плохо умею обращаться с картой. Мне никогда не приходилось жить в таком месте, где людей было бы больше, чем я в состоянии запомнить.
Бригадефюрер кивнул и усадил ее в кресло.
— Пишите же, — сказал он, — дайте подробное описание.
Он продолжал стоять за спиной, не снимая руки с ее плеча, и Мария чувствовала, как его рука словно присваивала ее тело. Горячая волна стыда залила ей шею и щеки, бросилась в голову.
В середине отчета, описывая свой визит в Садовый переулок, она вдруг написала: «Идешь неизвестно куда и приходишь неизвестно зачем».
Бригадефюрер, все время следивший за тем, что она пишет, остановил ее, взяв за руку.
— Постарайтесь писать ясно и точно, — сказал он. — А кроме того, научитесь не вникать слишком глубоко в суть событий. Вы понимаете мою мысль? Фразы вроде той, что вы написали сейчас, выкиньте из головы. Мы не уполномочены все знать, даже если бы и могли знать все. Государство наделено сущностью, превышающей представления обычного гражданина. Понимаете? Мы не вправе иначе реализовать свои стремления, кроме как быть обычными, добропорядочными гражданами.
Он выпустил ее руку и кивком головы показал, что она должна продолжать работу.
— Отчет о встрече с продавцом газет неточен. Вы разговаривали с ним дольше.
— Он запросил двойную цену за старые газеты.
— А вы?
— Я хотела заплатить, потом заколебалась, а потом все же дала ему деньги. Я хотела знать, о чем написано в газетах, которые он продает по двойной цене, дороже свежих выпусков.
— Вам известно, что вы получите премию, если ваши донесения послужат основанием для ареста подозреваемых? Вам ведь хочется переехать из этого ужасного дома, куда вас поселили?
Мария обернулась.
— Комендант неплохо следит за порядком.
— В самом деле? Рад слышать. А как ваш муж? Он уже дал о себе знать?
— Я не уверена. Думаю, это он прислал мне адрес Учреждения. Кажется, это был его почерк.
— Он прислал вам адрес Учреждения? — Бригадефюрер в замешательстве подался вперед. — Каким образом?
— Письмо пришло по почте через несколько часов после нашего переезда.
— Разве не комендант вас к нам направил?
— Нет, — сказала Мария.
Бригадефюрер принялся расхаживать по кабинету.
— Опишите, как выглядел почтальон.
Мария задумалась, но ничего вспомнить не смогла.
— В этот день мы были в полной растерянности. Я видела эти трупы. Джон и Тереза мне не поверили, они решили, что я все выдумываю, и настаивали, чтобы я об этом больше не говорила. Они напомнили мне о том странном телефонном звонке, но ведь он-то как раз и подтверждал, что я права. Именно в этот момент пришел человек с письмом. На нем была форма почтальона, и вел он себя грубо.
— Довольно об этом. — Бригадефюрер показал Марии папку для документов и приказал запомнить номер. Затем он так же неожиданно отпустил Марию домой.
Было уже совсем темно. Фонари в боковых улочках не горели. Магистрат боролся за экономию электричества.
Дождь снова лил как из ведра, и за его потоками пропадали редкие отблески освещенных окон. У Марии было такое чувство, что она сбилась с пути и забрела в незнакомую часть города. Тем неожиданнее для себя она вдруг оказалась на огромной площади перед собором, фасад которого был освещен почти как днем. Мария быстро дошла до ворот дома и, накрытая тьмой подворотни, на ощупь стала пробираться к парадному во дворе. Откуда-то донесся металлический лязг. Шум шел от площадки с мусорными бачками. Мария обернулась и увидела луч света, начинавшийся совсем низко над землей, словно он шел ниоткуда. Луч скользнул по брусчатке к ее ногам, затем осветил ее целиком.
