Поль Авиньон - Диалоги пениса

Нам предстоит знакомство с целой галереей типов и характеров.

Блистательный представитель прессы, обожающий сюрпризы. Добропорядочный отец и столь же безупречный муж. Рабочий-металлург, поражающий своей неприкрытой откровенностью. Выпускник Национальной школы администрации, принимающий упоительные ванны по четвергам. Отшельник, неожиданно разговорившийся в кафе, у барной стойки. Управляющий фабрики готового платься – у него все девушки делаются шелковыми…

Что общего у этих персонажей? Ответ очевиден: их половая принадлежность. Но не только – параллельно, сквозной линией проходит долгий разговор престарелого писателя, ставшего дзэн-мастером, с юношей, ищущим ответа на наболевшие вопросы. У одного позади целая жизнь, у другого все впереди. Они рассматривают сложные жизненные перипетии исключительно с мужской позиции. Правда нередко оказывается довольно неприглядной.

Поль Авиньон говорит прямо, без прикрас, выдавая глубочайшие тайны своих собратьев. Женщинам предоставлена возможность узнать, что думают о них мужчины на самом деле. Как гласит кредо какого-то французского деятеля культуры, рассуждения мужчины – это диалог его разума и его пениса, и какие бы идеи ни выдвигал разум, мужчина в конечном счете делает только то, чего хочет его пенис.

Итак, на читательский суд выносится книга непростая, перед нами – мужское покаяние. Настал двадцать первый век, и мужчинам, наконец, достает смелости описать самих себя и призадуматься всерьез, не являются ли женщины сильнее мужчин. Остается лишь уповать на то, что в душах читательниц, пропущенных сквозь горнило испытаний, презрение сменится жалостью. И, кто знает, вдруг свершится чудо: покаяние и сочувствие сольются, а мужчины и женщины – вознесенные к досель не виданным высотам взаимопонимания – соединятся вновь.

Элина Браиловская

Книга эта – результат невероятной дерзости троякого свойства.

Дерзость проявлена, прежде всего, со стороны моей скромной персоны. Пытаясь говорить со всей откровенностью о реальном опыте своих собратьев, раскрывая манеру, в которой мы, мужчины, относимся к своей (своим) спутнице (спутницам), говоря тем языком, который мы употребляем в разговорах о женщинах, а значит, выявляя наш стиль оценки прекрасных дам… тут я, признаться, несомненно повинен в предательстве мужской братии.

Далее потребовалась смелость со стороны издателя. Он рискнул опубликовать книгу, не поддающуюся классификации, без единой составляющей, гарантирующей верный успех: нет секса в буржуазном салоне, нет кровавого убийства в курилке Полковника Мутарда,[1] нет технологических изысков, нет непринужденного юмора, нет… Ничего – только грязная неприкрытая подлинность. С присущими ей комичностью и трагичностью.

И наконец, что всего важнее, дерзнуть придется и вам. Читательнице понадобится отвага: узнавать всю подноготную мужчин иногда крайне дискомфортно. Не говоря уже о храбрости читателя: смотреться в зеркало – порой одно расстройство.

Остается лишь обратиться к каждому моему читателю, независимо от возраста и половой принадлежности, с просьбой признать старую, как мир, максиму: кто утрачивает иллюзии, тот выигрывает в ясности ума.

Церковь полна народу. Полетта не без грусти подумала, что на похоронах ее мужа – а прожили они пятьдесят лет – куда больше людей, чем когда-то на их свадьбе. И тут же мысленно одернула себя: в этом нет ничего удивительного. Жан Фабрис был человеком отзывчивым и жил полной жизнью: собственное предприятие, ответственная по местным меркам должность, долгосрочные контракты с пятнадцатью фирмами. Здесь, в нефе, собрались его друзья детства и однополчане, их общие приятели, клиенты, ставшие хорошими знакомыми, и добрая половина именитых граждан городка. У Полетты потеплело на сердце от прилива благодарности: они были образцовой парой, вокруг них много друзей, у них четверо детей, все они хорошо устроены, у них внуки, пышущие здоровьем. Всем этим она обязана ему одному.

Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы набраться смелости вернуться в их квартиру в Нанси. Теперь, без него, там совсем пусто. За последние недели, проведенные у детей, по очереди, в каждом из четырех уголков Франции, она уже подготовилась к новому для нее чувству одиночества. Она признательна детям, без их поддержки эта смерть стала бы для нее непереносимой, вряд ли она примирилась бы с непоправимостью такой утраты. Еще через несколько дней, она немного освоилась с уединением, приучилась ставить только одну тарелку, смотреть телевизионные новости без комментариев мужа. Не следовало все же до бесконечности оттягивать совершение печальной необходимости – приведения в порядок офиса Жана Фабриса, находящегося в нескольких кварталах от их квартиры. Мучительная титаническая работа. Муж был преуспевающим аудитором, правда, традиционного склада: до самой пенсии не пользовался компьютером. Она знала, что он хранил все материалы в письменном виде. Корреспонденция с ответами в двух экземплярах, контракты, кассовые книги клиентов, записные книжки, заметки, наброски… За бумажным массивом документов, наводнявших сто двадцать квадратных метров площади плюс подвал, ей виделась вся их жизнь, и воскрешать воспоминания о ней она никак не решалась. Служебное помещение после неожиданной кончины Жана Фабриса оставалось нетронутым, словно он вот-вот туда вернется. Смерть приходит всегда не ко времени.

В конце концов, Джоанна, одна из ее дочерей, сумела вырваться на недельку, чтобы помочь ей вычистить эти новоявленные авгиевы конюшни. Четыре дня они все разбирали, сортировали, а в основном, выбрасывали. Бывшая секретарша канцелярии любезно взяла на себя обязанность обзвонить старых клиентов и узнать, не желают ли они забрать касающиеся их документы. Джоанна наняла пикап и съездила на нем раз пятнадцать туда и обратно в место сбора утиля. Полетте казалось, будто она выбрасывает в мусорную корзину целую жизнь, о которой, по большому счету, знала совсем немного: муж очень четко отделял их частную жизнь от своих профессиональных занятий.

Джоанне пора было возвращаться к себе домой, в привычный, вертящийся вокруг нее мир. Помещение практически освобождено. Оставалось еще несколько предметов мебели, письменный стол, шкафы, стеллажи и важно возвышающийся, казавшийся незыблемым американский сейф – к нему мать и дочь не прикасались: Полетта намеревалась вызвать слесаря, поскольку не знала, где ключи. По крайней мере, так она сказала Джоанне. На самом же деле, два ключа, о которых идет речь, находились в ящичке ночного столика Жана Фабриса, служившего его единственным неприкосновенным уголком во всем доме. В присутствии дочери она не решалась открывать массивный металлический сейф. Полетта опасалась, что там обнаружатся какие-нибудь темные дела и налоговые нарушения, к которым был причастен Жан Фабрис, и ей не хотелось, чтобы Джоанна осуждала отца из-за каких-то бумажек. Муж не посвящал посторонних в свои махинации, скрывая имена их участников. Он вынужден был идти на них, чтобы удержать того или иного клиента или добиться чьей-либо поддержки.

Вчера уехала Джоанна, и сегодня, наконец, Полетта решается на последний шаг – она перевернет последнюю страницу, после чего оставит помещение агентству по найму. Она вытаскивает из ночного столика два ключа, садится за руль своей маленькой машины и отправляется в бюро.

Снова груды хлама! Одну за другой она хватает связанные вместе кипы бумаг, папки с застежками, распухшие от писанины, пробежав глазами, удостоверяется, что это не семейные документы, и поочередно сбрасывает их в картонную коробку, когда та заполняется, она ставит ее в багажник машины.

И вот, в глубине полки, сверху над сейфом, остается только плотный конверт из крафт-бумаги… и нечто вроде красной картонной коробки для обуви, с крышкой, перетянутой толстой резинкой. В конверте – крупные купюры, примерно две тысячи евро, которые она тотчас распределяет поровну между четырьмя детьми.

Садясь за массивный письменный стол из черешни, она кладет перед собой таинственную коробку, прикидывая на руке ее вес. При других обстоятельствах, Полетта позабавилась бы поисками разгадки, подобно маленькой девочке на чердаке: что за сокровище там внутри? Опять деньги? Свидетельство еще какой-нибудь не очень честной комбинации? Высохшая резинка крошится под ее пальцами. Какой-то миг она колеблется, у нее предчувствие, что не стоит двигаться дальше. Приподнимает крышку.