Роман Солнцев
Книга блаженного созерцания
Миня, низкорослый мужчина лет сорока, с преувеличенным вниманием круглых глаз ко всему на свете, вышел на лестничную площадку и очарованно остановился — подъезд сверху донизу вновь выбелили и покрасили, панель пропустили салатного цвета с синими морскими волнами, под потолком не лампочка голая сияет, а люстра, скромная пусть, но все же — с тремя светящимися каблуками красавица. Окно, выходящее во двор, на детские качели и горку, блещет, как хрусталь, на подоконнике три горшочка с цветами — синим, белым и красным, — получается прямо–таки флаг России.
Спросите у Мини, откуда такой показательный патриотизм при нашей бедности? И он ответит, хотя и торопится: все зависит от людей, господа. Лично Михаилу Лаврикову на соседей всегда везло. Лет пятнадцать назад он гордился, что живет дверь в дверь с секретарем горкома, белобрысым важным пеликаном в итальянских вишневых туфлях, поэтому, наверное, в подъезде всегда было чище, нежели в других подъездах. И пьяные не заходили, так как здесь, по слухам, все время ненавязчиво дежурили люди в штатском из «органов».
Правда, Миня с женой Татьяной пребывали в однокомнатной квартирке, а секретарь — в трехкомнатной… ну и что?
Зато теперь Миня с Татьяной и дочкой проживают в двухкомнатной, и не абы где — этажом ниже под известным вором в законе по кличке Балалайка, ныне депутатом, отдавшим в связи с избранием во власть все рынки и бензозаправки своей жене. Добавим для интересующихся: у вора в законе квартира с двумя выходами, имеется дверь и в другом подъезде, он купил на одном этаже две квартиры и соединил. Таким образом, может выйти хоть в тот, хоть в этот подъезд. И надо сказать, в обоих подъездах теперь чисто и тихо, даже слишком тихо. Этого невысокого щекастого человека с красными ушами все побаиваются, хоть и улыбчив, как дитя, конфеты маленьким раздаривает…
Впрочем, некогда, некогда. У Мини сегодня особенный день, роковой день, великий день. Если повезет, то вскоре он станет миллионером. Да-с, да-с! Он нацепил темные очки и, подняв голову как слепой, вышел из подъезда в ливень зеленого солнечного света. Постоял минуту, со страхом зыркая по сторонам, сильно прижав левым локтем к боку висящую на ремне старую сумку с молниями. В ней, в этой неказистой сумке из кожзаменителя, деньги. Деньги и его, Минины, и спешно занятые вчера кое у кого в гараже, где работает, и рубли жены, лежавшие еще утром в секретере на случай болезни дочери или самого Мини, а самое главное — деньги, которые ему дали в залог под его квартиру, но об этом жена не ведает, да и не узнает никогда, потому что очень скоро Миня разбогатеет, и выручит назад квартиру, и всем–всем долги вернет, возвернет сторицей.
Кстати, почему говорят сторицей? Сто — понятно, а рица — это что? Бабушка Мини говаривала: всё в Божией руце… как бы руца — рука. Если возвернуть сторуцей — понятно. Он так и вернет. Миню толкнули, он мигом обернулся — нет, его случайно толкнули. На улице толпа, здесь останавливается автобус 3-а, как раз он и подкатил. Но нужно быть бдительным, вполне может оказаться, что в этой толпе кто–то уже знает, что именно в этот день и час Лавриков понесет деньги к металлургическому заводу. Хотя вчера и позавчера Миня нарочно всем твердил, что до воскресенья посидит дома, у него отгул, отремонтирует старый пылесос. А сегодня пятница! Он хитрый, Лавриков, он еще вам всем покажет.
Кто это? Нищенка дорогу заступила, старуха в черном, глазом угольным сверкает, ладошку розовую протянула. Хотел на счастье ей (и себе!) тяжелую монету с медным ободком подать — 10 рублей, — да остерегся… еще, не дай Бог, бандиты узрят, заподозрят, что у Мини в портфеле…
На днях один верный человек из Москвы (однокурсник Сани Берестнёва по московскому геологоразведочному институту) объявил в их узкой компании, что некий знаменитый немецкий то ли концерн, то ли холдинг собирается хапнуть на корню наш металлургический завод, дышащий на ладан. Однако об этом никто еще толком не ведает, кроме, конечно, самой дирекции завода. Вот почему хитрые жучки из дирекции срочно и скупают акции у своих рабочих. И самое время умным людям в городе (а Лавриков не глуп, о нет!) немедленно проснуться и огрести максимум акций у рабочих. Кое–кто из них и за бутылку отдаст бумажку, которая ни копейки дивидендов ему не принесла за все годы приватизации, а кто–то пусть за сотенку — тоже недорого…
Вот почему после потрясающего разговора в узком кругу Саша Берестнёв срочно стал занимать деньги, а Миня даже квартиру заложил. Хватит вам, Чубайсы, миллиарды заколачивать по знакомству, дайте и нам заработать на разнице цен…
— Как немцы–то приедут, — подмигивал человек из Москвы, бросивший геологию и занимающийся бизнесом, попивая коньячок и поглаживая себя по груди, — акции–фуякции–то не только у дирекции! И у вас!
Правда, почему–то ни Саня, ни Миня так и не удосужились спросить у залетного гостя, а что же он–то сам не желает попутно разбогатеть, тем более что в гастрономе, когда покупали коньяк, он как бы случайно показал пачку долларов. Уж запросто мог, разменяв на деревянные, приобрести кучу акций. Но, кажется, он торопился куда–то дальше лететь, в Иркутск или Хабаровск, да и старому приятелю Сане Берестнёву, видимо, пожелал уступить выгодную операцию…
Миня то шагом шел, то несся, оглядываясь и прижимая локтем к ребрам сумку с деньгами. Но почему он так спешит и почему оглядывается? Нельзя, нельзя! Посмотрев на него со стороны, кто–то запросто может догадаться, что у Мини в сумке большие деньги. И Миня старается выпрямиться, как демобилизованный офицер, и даже этак небрежно открыл молнию и закрыл — мол, ну и хорошо, лежите там бумажки. Как если бы газеты там покоились или даже старые носки.
Но стой, Миня! А есть ведь люди, которые читают по лицам. Цыгане, например, или, вернее, цыганки. Они как комарихи — это же комарихи кусают, а не комары. И это не цыгане — хорошие психологи, а цыганки. Вот если бы переженить русскую мужскую нацию на цыганках, мы бы очень скоро стали преуспевающей страной. У нас никакие бы чиновники ничего не украли. А куда деть русских девочек? А их бы отдать в жены цыганам, чтобы за свою жизнь они стали настоящими цыганками и вернулись в наш народ уже умными. И образовалась бы единая нация под названием, например, цыруссы…
— Ты что, сука?! В асфальте утонул?! — орал на него из машины какой–то обритый тип.
Оказывается, Миня замер на середине улицы, уже горит зеленый. Правда, Миня на «зебре», но кому–то надо поворачивать.
— Извините… — Прыжками, как козел, Миня одолел расстояние до тротуара и обеими руками прижал сумку — на месте. Ой–ой, он стал в последнее время задумываться, а это опасно. Интересно, здесь новый светофор поставили — цвет интенсивный, густой. Не то что старые советские — в солнечный день иной раз и не поймешь, красный горит или зеленый. Интересно, что за лампа? Ртутная? Или какой газ использован?
— Не подскажете?..
— Что?! — стремительно отскочил в сторону Миня.
— Как пройти на Маркса? — Ах, это вполне безобидный подросток, узкоплечий, но почему–то в черных совершенно очках. Зачем молодежь даже вечером, в сумерках, даже во тьме дискотек надевает солнцезащитные очки? Чтобы их глаз никто не разглядел? Но не у всех же синяки?
— На Малкса? — оживает, оглядываясь, Миня. Он иногда слегка картавит, если был рассеян или озабочен, вместо «р» призносит «л», так картавят дети. А порой и некоторые другие буквы путает. — Прямо и направо. А можно — назад и налево.
— А как ближе? — подросток уже, кажется, наглеет. Уж не вяжется ли он, не подослан ли какой компанией, которая в эти минуты смотрит на них из ближайшей подворотни. Миня покосился туда–сюда — да нет вроде бы. А подросток еще ближе подошел в своих черных. У них, у юнцов, рассказывают, теперь случаются не только шила или заточки, а и шприцы с химией — укол, и ты теряешь сознание.
Лавриков, привычно улыбаясь радостно–дружелюбной улыбкой, отступил и быстро пошел прочь. Догоняет или нет? Уже с другой стороны улицы на секунду оглянулся — подросток исчез. Да нет, Миня, это был просто наглый парень, который ищет приключений. И ты тут со своими деньгами ни при чем.
Но вот из машины «BMW» на него внимательно воззрился через боковое стекло страшно знакомый усатый тип. Где Миня его видел? Кивает Мине, и Миня ему. Где его видел Миня? Никак не может вспомнить. Надо срочно уезжать с этого места — Лавриков прыгает в открытую дверцу автобуса 85, и мигом иноземная машина остается за углом, перед красным светофором. А для автобуса горит зеленая стрелка поворота. Хоть усач, кажется, и знаком, да некогда сейчас Мине…
Интересно, много ли народу возле завода? Через полчаса обеденный перерыв. Несмотря на то, что у рабочих имеется своя столовая на территории, они почти все, как объяснил побывавший в нашем городе дружок Сани Берестнёва, выходят за ворота пивка попить, а главное — со своими акциями поторговаться.
