Римма Глебова - Хроники Любви

Дорогие читатели!

Перед вами третья книга Риммы Глебовой. Две предыдущие были написаны: «Жили-были» — в 2000 и «У судьбы на качелях» — в 2003 году. Как видим, Римма довольно долго не издавалась. Однако она активно печаталась и печатается в местной прессе, в частности, ведет рубрику «Проза» в еженедельнике «Секрет», одном из самых популярных русскоязычных изданий в Израиле; имеет авторские страницы на нескольких литературных сайтах в Интернете, участвует в авторских конкурсах в Израиле и за границей.

Сейчас, когда Римма решила издать свою третью книгу, вдруг выяснилось, как было много написано за это время, так много, что книга не смогла вместить все. Но девятнадцать рассказов и одна повесть дают представление о том, что автор стал писать иначе. Это действительно новая книга. Поражают психологические нюансы, и способность проникать с самые потаенные глубины женской души. А глубины эти бездонны. Женщины Риммы Глебовой — удивительные. Кем бы они ни были — преуспевающими биз-нес-вумен, домохозяйками или вполне обычными женщинами, задерганными жизнью и семьей — в их сердцах всегда горит огонь необъятной любви и нежности. Даже, если повествование ведется от лица мужчины («Иллюзионист», «Итальянка»), в центре всегда — Женщина. Именно так, с большой буквы. Образы женщин, безусловно, романтичны. Они мечтают о необыкновенной любви, такой, когда рыцари дрались ради прекрасной дамы на поединках или защищали ее честь на дуэли. Но в наше время чувства мужчин и их способность любить потускнели и измельчали, но женщины… Женщина в рассказах Риммы Глебовой всегда способна на такую «высоковольтную любовь» (фраза из рассказа «Итальянка»).

Апофеоз любви — это, конечно, повесть «Она пришла». Думаю, не случайно повесть идет последней в книге. Образ прекрасной царицы Нефертити, полон неизъяснимой прелести и окутан дымкой загадочности и тайны. Красавица Нефертити здесь предстает в новом свете, но становится от этого еще более привлекательной. Хотя повесть дается в разделе «Мистика и реальность», мне кажется, что мистики здесь нет совсем, но есть элементы фантастики (Об этой повести писатель Леонид Левинзон написал прекрасный отзыв, который приводится в книге).

Лично у меня, когда я читаю произведения Риммы Глебовой, возникает образ прекрасной юной женщины, которая ступает обнаженными ступнями по битому стеклу. И идет, «как по суху», и только дойдя до берега моря, опускает в его воды израненные, кровоточащие ноги, чтобы ему одному поведать о своих бедах.

Конечно, есть в рассказах Риммы и более приземленные женские образы, но, как правило, их негативные качества — приобретенные, в результате той боли и разочарования, которые приносят им мужчины (трагифарс «Игра»).

Хочу добавить, что наряду с высоким романтизмом есть в произведениях Риммы ирония и мягкий юмор. Особенно это бросается в глаза, когда речь идет о «братьях наших меньших». В рассказе «Манчкин или кот на вынос», образ кота Милорда великолепен. Думаю, что многим мужчинам стоило бы поучиться у Милорда таким чувствам, как мужество, верность и преданность. А очаровательная птичка колибри, которую с таким мастерством и знанием материала описывает Римма, соединяет два одиноких сердца.

Я думаю, что читатель получит истинное наслаждение от прочтения изысканной, яркой и драматичной прозы Риммы Глебовой.

Нина Рождественская,

член Союза журналистов России,

редактор. Израиль.

Тяжелее всего было примириться с мыслью, что его нет НИГДЕ. Пусть бы он был хоть где-нибудь, пусть без нее, в другом месте, в другом городе, в другой стране, где-нибудь там, откуда всё же мог вернуться. Хотя бы через год или через годы, неважно, главное — когда-нибудь. Тогда можно было бы мечтать, жить в ожидании и надежде, что их встреча обязательно случится, и она увидит его дорогое, единственное и совершенно удивительное лицо.

Ни у кого на свете не могло быть такого лица, таких бровей, прочерченных через весь лоб и смыкающихся двумя торчащими ершиками на переносице… такие смешные брови… и очень черные короткие волосы, поднимающиеся густой щеткой надо лбом, и длинный, с четкой горбинкой нос, обещавший к старости, как смеясь, предрекала ему она, дорасти до самого рта. Губы… разве могли быть у других такие губы, умеющие целовать так, что хочется немедленно отыскать любой подходящий уголок, где никого нет… А глаза… у него были особенные глаза. Удлиненные почти до висков и иссиня-черные как спелые оливки, жадные и какие-то стремительные, будто он хотел охватить ими сразу весь мир, всё увидеть, быстро рассмотреть и опять вернуться к ней, чтобы утопить ее в своей сине-черной страстности…

Было от чего потерять голову и как сладостно иногда совсем ее терять. Конечно, он не был красавцем. Не очень высок, не идеально строен. Но на него почему-то оглядывались женщины, и она ревновала. И кто встречал его хоть однажды, запоминал навсегда, такое лицо у него было притягивающее, такой взгляд. Но нет больше этого лица. Ей позволили посмотреть на него в последний раз перед похоронами: отогнули на минуту угол белого савана. Потом, спеленутого с головой, Гая, под молитвенные песнопения, опустили вниз, в серую бетонную коробку, быстро закидали рыжеватой землей, обхлопали лопатами продолговатый холмик и снова прочитали нараспев молитву. Положили в изголовье камешки — как принято здесь. Много камешков — людей было много. И каждый вдавливал свой камешек в свежую, рассыпчатую, смешанную с песком землю, и Герде казалось, приговаривал про себя: «Лежи тут. Не вставай». Мол, раз умер, то не суетись. Ведь каждый рад, что не его туда, вниз, опустили и присыпали сверху, очередь, слава Богу, не подошла еще, и каждый втайне надеялся вопреки рассудку — может, и не подойдет…

Придет-придет, с непонятным самой злорадством думала Герда, рассматривая опухшими, но бесслезными глазами лица окруживших могилу родственников, знакомых, приятелей и приятельниц. Слез у нее не было с утра похорон, наверное, накануне кончились, слишком много их вылилось, вот и кончились. Ну что они тут стоят, пора бы и разойтись, оставить ее одну, с Гаем. Он никому не нужен был, кроме нее. Даже его родителям. Они не понимали своего сына, его стремления к независимости, выражавшемся в холодноватой отчужденности. Тем более не понимали его нелюбви к дальним путешествиям, поскольку сами вечно отсутствовали. А уж тем более не понимали его страсть — строить домики. Он строил их всегда, сколько помнил себя. Из картонок, из спичек, из камешков, из всего, что под руку попадалось. Но только не из «Лего» — цветных кирпичиков детского конструктора. Гай рассказывал, что с детства их презирал, потому что готовое. Ему нужно было сделать всё самому, добыть, найти и построить своими руками. Придумать дизайн, подобрать подходящий материал, собрать, склеить, в конце сделать дверь и прикрепить на крышу флажок. Если флажок отсутствует, значит, домик еще не готов, предстоят еще доделки. Готовые домики с разноцветными флажками на крышах стояли в квартире повсюду: на камине, на полках, на подоконниках, на специально сделанном Гаем стеллаже. Когда домиков накапливалось слишком много, Гай укладывал их в большой сундук на террасе, в сундуке он тоже сделал внутри полочки.

Друзья-приятели слегка подсмеивались над странным пристрастием Гая, но с самого начала, как только Гай снял эту небольшую квартиру, и они стали жить вместе, Герда выразила свое восхищение его «строительством», и такое счастье отразилось на лице Гая — его поняли. Странно ей было, что другие не понимали. Просто у Гая никогда не было своего дома. Родители-археологи всегда были в разъездах по миру, маленького Гая подкидывали к разным родственникам по очереди, и всегда получалось, что надолго. Они будто временами забывали о существовании сына и переезжали, перелетали из одной страны в другую, из одной точки земного шара в другую точку, где-нибудь по пути отправляя денежные чеки на содержание Гая. А однажды, вернувшись из очередного отсутствия и внимательно разглядев своего выросшего мальчика, уже заканчивавшего школу и готовящегося поступать в университет на математическое отделение, удивились его образованности, начитанности и еще большей замкнутости, и не прошедшей страсти к домикам. Откровенно посмеялись и отправились в следующее путешествие. Откуда уже не вернулись. Где-то в египетской пустыне на экспедицию напали грабители и перестреляли всю группу археологов, которые безмятежно изучали найденные в раскопках очередной гробницы золотые и серебряные изделия.