Я уверен, что у моего отца от природы были задатки жизнерадостного и добродушного человека. До тридцати четырех лет он был батраком на ферме Томаса Баттеруорса, расположенной недалеко от города Бидуэла, штат Огайо. У отца тогда была своя лошадь, и по субботам он под вечер ездил в город, чтобы провести время в обществе батраков с других ферм. В городе он выпивал несколько кружек пива в баре Бена Хеда и потом толкался еще часок, в этом заведении, где в субботние вечера было полно таких же батраков. Гости распевали пески и со стуком опускали кружки. В десять часов отец отправлялся домой по пустынной проселочной дороге, а приехав, прежде всего заботился о лошади и затем ложился спать, вполне довольный своей жизнью. В те времена у него и мысли не было о том, чтобы занять более видное положение в этом мире.
Но вот весной, на тридцать пятом году жизни, он женился на моей матери, сельской учительнице, а следующей весной с криком и плачем появился на свет я. И тут их словно какая-то муха укусила. Они вдруг стали честолюбивы. Ими овладела американская жажда успеха.
Возможно, что в этом была повинна мать. Как учительница, она, несомненно, читала книги и журналы и, надо полагать, знала о том, как Гарфилд, Линкольн[1] и другие американцы, вышедшие из бедности, достигли славы и величия. В те дни, когда после моего появления на свет я лежал возле нее, она, быть может, мечтала о том, что настанет время, и я буду управлять людьми и городами. Как бы там ни было, но она уговорила отца бросить работу на ферме, продать лошадь и завести собственное дело. Мать была молчаливой женщиной, высокого роста, с длинным носом и беспокойными серыми глазами. Для себя ей ничего не было нужно. Но когда речь шла об отце или обо мне, она была бесконечно честолюбива.
Первое предприятие, которое рискнули затеять мои родители, обернулось плохо. В восьми милях от Бидуэла они арендовали десять акров скверной каменистой земли и занялись куроводством. На этой земле я рос и получал свои первые впечатления от жизни. С самого начала впечатления эти были зловещими, и если я сам человек угрюмый, склонный видеть только мрачные стороны жизни, я приписываю это тому, что дни, которые должны были быть счастливыми, радостными днями моего детства, проведены на этой ферме.
Человек, не сведущий в подобных делах, понятия не имеет о том, сколько трагических происшествий подстерегает цыпленка. Он вылупляется из яйца, несколько недель живет в виде крошечного пушистого создания, какое изображают на пасхальных открытках, затем становится отвратительно облезлым, поедает неимоверное количество маиса и муки, в поте лица добытых вашим отцом, заражается болезнями, называемыми типуном, холерой и бог знает как еще, стоит, тупо глядя на солнце, хиреет и дохнет. Несколько кур, а иногда и петух, предназначенные служить неисповедимой воле господней, выживают и достигают зрелости. Куры кладут яйца, из них выходят новые цыплята, и этим ужасный круг завершается. Все это невероятно сложно. Большинство философов, видимо, воспитывалось на куриных фермах. От цыпленка так много ожидают и так ужасно в нем разочаровываются. Маленькие цыплята, только начинающие свой жизненный путь, кажутся такими деятельными и проворными, а на самом деле они так безнадежно глупы! Они так похожи на людей, что сбивают вас с толку, когда вы размышляете о жизни. Если они не погибают от болезней, то ждут, пока не возбудят в вас радужные надежды, а затем лезут под колеса телеги, чтобы раздавленными насмерть вернуться к своему создателю. В юности они кишат паразитами, и на лекарственные порошки приходится тратить состояния.
В более позднем возрасте я наблюдал возникновение целой литературы по вопросу о том, как разбогатеть, разводя кур. Она предназначена для богов, только что вкусивших от древа познания добра и зла. Это литература оптимистическая: в ней провозглашается, что простые, но настойчивые люди, владеющие несколькими наседками, могут добиться многого. Не давайте себя завлечь. Отправляйтесь с верой в успех искать золото на обледенелых холмах Аляски, доверьтесь честности политиков, верьте, если хотите, в то, что мир с каждым днем становится лучше и что добро восторжествует над злом, но не читайте и не верьте литературе, посвященной вопросу о курах. Она написана не для вас.
Однако я отклоняюсь. Рассказ мой в основном касается курицы. Если выразиться точно, в центре его будет яйцо. Десять лет отец с матерью боролись за то, чтобы наша птицеводческая ферма приносила доход, а затем они прекратили эту борьбу и начали новую. Они перебрались в город Бидуэл, штат, Огайо, и занялись ресторанным делом. Промаявшись десять лет с инкубаторами, в которых не выводились цыплята, и с малюсенькими, в своем роде прелестными пушистыми шариками, превращавшимися в полуголых молодок и петушков, а затем во взрослых мертвых птиц, мы всё бросили и, сложив наш скарб на подводу, отправились, словно окрыленный надеждами крохотный караван, в Бидуэл, в поисках места, откуда можно было бы снова начать восхождение к высотам жизни.
Мы, вероятно, имели довольно плачевный вид и походили на беженцев, спасающихся с поля сражения. Я шел с матерью по дороге. Подводу, на которой находились наши вещи, выпросили на тот день у соседа, мистера Элберта Григса. Над бортами ее торчали ножки дешевых стульев, а позади груды кроватей, столов и ящиков с кухонной утварью стояла плетеная корзина с живыми цыплятами и на ней детская коляска, в которой меня катали в детстве. Почему мы так цеплялись за детскую коляску, я не знаю. Вряд ли можно было ожидать появления на свет еще детей, да и колеса у нее были поломаны. Люди, у которых мало вещей, крепко держатся за те, что у них есть. Когда думаешь об этом, жизнь представляется безнадежно унылой.
Отец ехал, сидя высоко на вещах. Ему в то время было сорок пять лет, голова его облысела, и сам он несколько потучнел, а от долгого общения с матерью и курами стал молчаливым и уже не ждал ничего хорошего впереди.
Все эти десять лет, проведенные нами на ферме, отец работал батраком по соседству, и большая часть его заработка уходила на лекарства для цыплят, вроде таких, как «чудесный исцелитель холеры» Уилмера Уайта, «производитель яиц» профессора Бидлоу, и другие препараты, которые мать выискивала среди объявлений в журналах по куроводству.
На голове у отца, над самыми ушами, росло два пучка волос. Я помню, что ребенком я, бывало, сидел и смотрел на него, когда зимой, в воскресный день, он после обеда засыпал на стуле перед печкой. В те времена я уже начал читать книги и имел свои собственные представления, и лысая полоса, проходившая через макушку отца, казалась мне чем-то вроде широкой дороги, такой дороги, какую, возможно, построил Цезарь, чтобы повести по ней из Рима свои легионы навстречу чудесам неведомого мира. Пучки волос над ушами отца были в моем воображении густыми лесами. Я впадал в полудремотное состояние, и мне чудилось, что я крошечное существо, идущее по этой дороге в далекое прекрасное селение, где нет куриных ферм и где живут счастливо, не хлопоча о яйцах.
О нашем бегстве с фермы в город можно было бы написать целую книгу. Мы с матерью прошли пешком все восемь миль, она — чтобы быть уверенной, что ничего не упало с подводы, а я — чтобы поглазеть на чудеса этого мира.
На подводе, рядом с отцом, помещалось его самое большое сокровище. Я сейчас расскажу вам об этом.
На ферме, где из яиц вылупляются сотни и даже тысячи цыплят, происходят удивительные вещи. У кур иногда рождаются уроды, как и у людей. Эти случаи бывают редко, может быть один раз на тысячу. Появляется на свет этакий цыпленок, понимаете, у которого четыре ноги, две пары крылышек, две головы и невесть что еще. Эти бедняжки не выживают. Они быстро возвращаются к своему создателю, рука которого на мгновение дрогнула. Гибель несчастных птенцов была одной из трагедий жизни моего отца. Он был уверен, что если бы только ему удалось вырастать курицу о пяти ногах или петуха о двух головах, его благополучие было бы обеспечено. Он бы стал развозить это чудо по сельским ярмаркам и разбогател, демонстрируя его другим рабочим с ферм…
Так или иначе, он сохранял всех маленьких монстров, которые рождались на нашей ферме. Их держали в спирту, каждого в отдельной стеклянной банке. Во время нашего переезда в город эти банки, осторожно поставленные отцом в ящик, находились на подводе рядом с ним. Одной рукой он правил лошадью, а другой придерживал ящик. Когда мы добрались до места, то прежде всего сняли ящик и вынули из него банки. Все то время, что мы содержали закусочную в городе Бидуэл, уродцы в своих стеклянных банках были выставлены на полке позади прилавка. Мать порой протестовала и говорила, что им там не место, но когда дело касалось его сокровища, отец был тверд как скала. Уроды, заявлял он, имеют ценность. Людям нравится смотреть на необычные, диковинные вещи.
