Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии

Jan-Philipp Sendker

A WELL-TEMPERED HEART

Copyright © 2012 by Karl Blessing Verlag;

originally published in German as «Herzenstimmen»

English translation © 2013 by Kevin Wiliarty

All rights reserved

© И. Иванов, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

Утро, изменившее мою жизнь, встретило меня пронзительной синевой неба. Холодное, бодрящее утро пятницы. До Дня благодарения оставалась неделя. Позже я часто думала, могла ли я предвидеть этот поворот? Как умудрилась его проворонить? Как не почуяла приближение беды? Уж кто-кто, а я должна была бы. Я всегда ненавидела случайности, всегда скрупулезно готовилась к любой встрече и путешествию. Даже такие пустяки, как экскурсия в выходные или обед с друзьями, никогда не пускала на самотек. Ничего в своей жизни не оставляла на волю случая. Я не терпела неожиданностей, считала, что спонтанность – это не для меня.

Эми упрямо твердила о неких ранних предзнаменованиях. По ее словам, они есть всегда. Просто мы слишком глубоко зарываемся в повседневную жизнь, становимся узниками рутины, что сами же и создали, и потому нам не до знаков судьбы.

Не до мелочей, а они бывают весьма красноречивыми.

Эми уверена, что каждый человек – величайшая загадка, в ответе на которую и скрыт истинный смысл жизни. Также она считает, что никто из нас никогда полностью себя не разгадает и тем не менее наш долг – идти по этому пути. И не важно, сколь длинной окажется жизненная тропа и куда она нас заведет.

Я в этом сомневалась. Воззрения Эми часто расходились с моими. Не скажу, что в ее словах не было крупицы здравого смысла. За прошедшие месяцы могла произойти мелкая неприятность или нечто такое, что навело бы меня на тревожные мысли. Но разве у нас столько времени, чтобы подслушивать внутреннее «я» и искать в его шепоте намеки или подсказки, позволяющие разгадать тот или иной ребус?

Я не из тех, кто склонен любое недомогание считать симптомом нарушения душевного равновесия.

Речь о красных прыщиках, выскочивших у меня на шее. За несколько дней они превратились в жгучую, болезненную сыпь, происхождение которой не мог объяснить ни один врач. Я промучилась больше месяца, а потом сыпь исчезла столь же внезапно, как и появилась. Причины я выяснять не стала. Мало ли какие сбои бывают в организме. То вдруг шум в ушах появится. Или бессонница. Или беспокойство и раздражение, причем – на саму себя. Эти состояния были мне знакомы, и я объясняла их нагрузками на работе. И потом, я не исключение, мои коллеги без конца жаловались на то же самое. Своеобразная дань, взимаемая за высокую зарплату в динамичной фирме. Никому и в голову не приходило жаловаться.

На рабочем столе меня ждало письмо. Оно было в слегка мятом голубом конверте авиапочты. Такие сейчас редко кто использует. Его руку я узнала сразу же. Красивый почерк – атрибут, ныне считающийся излишней роскошью. Но он каждое письмо превращал в миниатюрное произведение искусства. Он не просто писал разборчиво. Его почерк был каллиграфическим. Каждая буква каждого слова воспринималась как подарок. Две страницы, украшенные мелкими аккуратными завитушками. Каждое слово и знак препинания были выведены с таким старанием и любовью, какое может позволить себе лишь человек, для которого сам процесс письма – бесценный дар.

Марка была американской. Скорее всего, он передал письмо кому-то из туристов, считая, что так оно быстрее и надежнее доберется до меня. Я взглянула на часы. Через пару минут – очередное совещание. Однако любопытство пересилило. Я быстро вскрыла конверт и пробежала глазами несколько строк.

Громкий стук вернул меня в реальность. На пороге стоял Маллиган, широкоплечий и мускулистый, он заполнял собой весь дверной проем. Я могла бы попросить его подождать еще чуть-чуть. Объяснить, что получила письмо из Бирмы, от брата. Маленький шедевр, который… Маллиган улыбнулся и, не дав мне рта раскрыть, постучал по стеклу наручных часов. Я кивнула. Маллиган считался у нас лучшим адвокатом и входил в число ассоциированных партнеров фирмы «Саймон и Кунс». Он был начисто лишен сентиментальности и не ценил каллиграфию. Его собственный почерк не отличался не только красотой, но и даже разборчивостью.

В комнате совещаний пахло свежим кофе. Все расселись по местам. Стало тихо. В ближайшие недели нам предстояло заниматься делом очень важного клиента. Оно было запутанным и касалось нарушения авторских прав и пиратских изданий, вышедших в Америке и Китае. Ущерб исчислялся сотнями миллионов долларов. А времени – в обрез.

Маллиган говорил негромко, однако эхо его голоса откликалось из всех углов комнаты. А я вдруг перестала улавливать смысл его фраз. Я честно пыталась сконцентрироваться на обсуждаемой теме, но что-то отвлекало мое внимание и уводило далеко за стены комнаты и за пределы мира прямых и встречных исков.

Я думала о брате. Видела его перед собой. Мне вспомнилась наша первая встреча в ветхом чайном домике провинциального городка Кало. Он пристально наблюдал за мной, а потом встал и подошел. На нем была когда-то белая, а сейчас пожелтевшая от стирок рубашка, выцветшая лоунджи[1] и стоптанные сандалии. Мой сводный брат, о чьем существовании я не подозревала. Я приняла его за престарелого нищего, пробавляющегося подаянием. «Джулия, вы верите в любовь?» Я и сейчас слышала этот вопрос, словно время остановилось, ожидая ответа. Его вопрос вызвал у меня смех, однако брат не обиделся.

Маллиган нудил о «ценностях интеллектуальной собственности», а я вспоминала первые фразы, произнесенные сводным братом. Я помнила их дословно. Не обращая внимания на мой смех, У Ба сказал, что спрашивает вполне серьезно. «Джулия, я говорю о любви, дарующей зрение слепым. О любви, что сильнее страха. Я говорю о любви, что наполняет жизнь смыслом, противостоит природным законам угасания…»

Я ответила: «Нет». Ни во что подобное я тогда не верила.

Всего за несколько дней У Ба сумел показать мне, как я заблуждалась… С тех пор прошло почти десять лет. Что изменилось? Верила ли я в силу, дарующую зрение слепым? Смогла бы убедить хоть одного коллегу, что человек способен преодолеть эгоизм и корыстные желания? Да меня бы подняли на смех.

Маллиган продолжал распинаться: «Самое значительное дело этого года… таким образом, мы должны…» Я заставляла себя вслушиваться в его слова, но мысли уплывали, как щепки, несомые речной водой.

– Джулия. – Маллиган рывком вернул меня на Манхэттен. – Это в первую очередь касается вас.

Я кивнула, лихорадочно забегала глазами по записям в деловом блокноте, пытаясь отговориться общими фразами… Мне помешал тихий шепот. Заготовленные слова мигом забылись.

Кто ты?

Слабый, едва различимый, но все-таки шепот.

Кто ты?

Меня спрашивал женский голос, ухитрявшийся при такой тишине говорить достаточно отчетливо.

Я посмотрела направо: кто из коллег отвлекает меня столь странным и неуместным вопросом? Никого. Стул пустовал.

Тогда откуда этот голос?

Кто ты?

Я обернулась налево. Там сидел мужчина и внимательно слушал Маллигана. Получалось, шепот доносился из ниоткуда.

Что этим людям от тебя надо?

Установилась напряженная тишина. Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. У меня пылали щеки. Язык присох к нёбу. Я сидела, беспомощно опустив взгляд. Кто-то вежливо кашлянул.

Будь настороже.

– Джулия!

Я не могла вымолвить ни слова. Мне не хватало воздуха. Откуда же взялся голос? Кто со мной говорит? Что понадобилось этой женщине? Почему я должна опасаться своих коллег?

– Джулия, это рабочее совещание. Не бойтесь сказать что-то не то. Мы вас внимательно слушаем.

Чувствовалось, Маллиган теряет терпение. Покашливания продолжались, выражая недоумение собравшихся.

Будь очень осторожна. Следи за каждым своим словом. Остерегайся того, на кого смотришь.

Я подняла голову. Коллеги, выведенные из привычного ритма, покачивали головами, передергивали плечами. Марк тревожно поглядывал на меня. Во всяком случае, мне так казалось. Фрэнк ухмылялся, будто наперед знал, что однажды я не выдержу напряженного темпа работы и сломаюсь.

Что бы они ни говорили, ни в коем случае им не верь.

От шепота неведомой женщины сжалось горло. Я была парализована. Лица Марка и Фрэнка слились в одно. У меня взмокли ладони. Сердце стучало все быстрее.