– Какие?
– «Кто ты? Почему живешь одна? Почему у тебя нет детей?»
– Любопытные вопросы, – облегченно улыбнулась Эми.
– И чем же?
– Я знаю кое-кого, кому были бы интересны ответы. Скажи, наши с ней голоса звучат похоже?
– Хватит потешаться надо мной!
Неужели чуткая Эми не понимала, как я сейчас нуждалась в поддержке?
Эми присела на подлокотник кресла и принялась гладить меня по волосам:
– Я не смеюсь над тобой. Но в этих вопросах нет ничего опасного. Я боялась худшего.
– Куда уж хуже?
– Когда человек слышит голоса, это зачастую говорит о нарушениях в психике. Типичный симптом начинающейся шизофрении. Последствия порой трудно предугадать. Лечить таких людей нелегко. Однако шизофренику голоса всегда чем-то угрожают. Отдают приказы. Требуют, чтобы человек спрыгнул с крыши или ударил ножом соседа. Меланхоликам голоса сообщают обидные и оскорбительные вещи. Но твой случай отличается.
– Откуда ты так много знаешь? – удивилась я.
– Разве я тебе не говорила, что мой отец тоже слышал голоса?
– Ни разу.
– Я сама не знала. Мама рассказала через несколько лет после его гибели. Тогда я стала читать об этом. Изучила все, что сумела найти.
– Значит, твой отец был… шизофреником?
– Нет. Думаю, его странность была безобидной.
– И как он с этим справлялся?
– Никак.
– Никак?
– Я подозреваю, папа воспринимал голос как некоего доброжелателя, время от времени подающего советы… К сожалению, он не всегда им следовал, – немного помолчав, добавила Эми.
– Например?
– Мама рассказывала, что в день катастрофы голос настоятельно советовал отцу вернуться. Просил отложить полет и ни в коем случае не садиться в этот самолет. Отец даже позвонил маме из аэропорта и рассказал.
– Почему же он не послушался? – спросила я.
Что-то мешало мне до конца поверить словам подруги.
– Если бы я знала! – вздохнула Эми. – Наверное, не хотел, чтобы голос слишком уж управлял его жизнью. Кому понравится, когда указывают, в каком самолете лететь, а в каком – нет?
– Почему ты до сих пор не говорила мне об этом?
– Я думала, что давно рассказала. Или… наверное, решила, что ты мне не поверишь, вот и промолчала.
Я сомневалась, верю ли сейчас. Мне снова вспомнился бирманский брат. Однажды он сказал: «Не все истины поддаются объяснению, и не всё, что поддается объяснению, является истиной». Вернувшись из Бирмы, часто ли я вспоминала эти слова? Самое странное: в Кало я вроде понимала суть изречения. В том мире, наполненном суеверными людьми, слова У Ба имели смысл. Однако в Нью-Йорке меня начали одолевать сомнения. Почему же то, что поддается объяснению, не может быть истинным? Почему невозможно объяснить все истины? Потом я решила, что они могут иметь географическую принадлежность. Возможно, существуют свои, местные правды. Тогда понятно, почему в Кало что-то воспринимаешь как откровение, а в Нью-Йорке это становится бессмысленным.
– Ты мне не веришь, – сказала Эми.
– Почему же?.. В общем-то, да. Я верю тому, что рассказала твоя мама, но мне трудно представить, как некий голос убеждал твоего отца не садиться в самолет, который затем разбился.
– Что тут сложного?
– Ты же меня знаешь. У меня слишком рациональные мозги, чтобы верить в такие вещи.
– Твой отец слышал стук сердец других людей. Умел различать бабочек по шороху их крылышек. Как ты это объяснишь?
– Никак. Но это не значит, что я должна покупаться на разные… – Я подыскивала слова, которые бы не обидели Эми.
– …эзотерические глупости, – докончила за меня подруга.
– Вот именно, – подтвердила я и невольно засмеялась.
– Никто тебя об этом и не просит, – продолжала она. – Но теперь ты слышишь голос. И вся твоя рациональность не может этого объяснить. Так?
– Так, – промямлила я.
Мы опять замолчали, погрузившись в размышления.
– Может, куда-нибудь сходим? – встав, предложила Эми. – Посидим, выпьем.
– Я лучше у тебя посижу. Не хочу туда, где людно и шумно.
Эми понимающе кивнула:
– Сделать эспрессо?
– Я бы не отказалась от рюмочки вина.
– Это даже лучше.
Эми прошла в кухонный закуток, откупорила бутылку красного вина, прихватила шоколад и орехи. Наполнив рюмки, зажгла две свечи. Мы взяли подушки и умостились на полу. Мы любили такие посиделки. С Эми хорошо не только говорить, но и молчать. Когда мы вдвоем, тишина теряет власть надо мной.
– Ты и сейчас слышишь ее голос? – через некоторое время спросила Эми. Я вслушалась в себя и покачала головой. – Скверно. А я надеялась переброситься с ней парой фраз.
Я поморщилась. Хорошо ей шутить.
– Она ничего не говорит. Только спрашивает.
– Я вот подумала: а вдруг этот голос зазвучал в твоей голове не просто так?
«Я вот подумала» – любимая фраза Эми. Обычно она так говорит, когда ее вопрос на самом деле – утверждение. Почему бы не сказать напрямую: «Джулия, эта дама возникла в твоей голове с некой целью»?
– Считаешь, что голос зазвучал с определенной целью? С какой?
– Мой отец крайне неохотно говорил о своем. Но с маминых слов я поняла, что он никогда не воспринимал голос как угрозу. Отец считал его кем-то вроде неразлучного спутника, который регулярно ведет с ним беседы.
Я замотала головой. Хотелось услышать совсем другое. Впрочем, я толком не знала, какие слова подошли бы мне в той ситуации. Наверное, я ждала простого сочуствия и заверения, что через несколько дней все пройдет. Я инстинктивно стремилась низвести непрошеный голос на уровень обыденных вещей вроде простуды или гриппа.
– Мне не нужна неразлучная спутница. Во всяком случае, не такая, которую нельзя ни увидеть, ни потрогать.
Эми потягивала вино, думая над моим словами.
– А что, если ты ответишь на ее вопросы? Может, отвяжется?
– Я пробовала и получила кучу новых.
Эми снова задумалась.
– Почему ты боишься этого голоса? – вдруг спросила она.
– Да потому что он… неуправляемый.
– И для тебя это очень плохо?
– Да! – почти выкрикнула я. – Представляешь, я сегодня была вынуждена уйти с важного совещания! Встала и ушла, ничего не объясняя.
– Как будто только у тебя бывают головокружения. Маллиган закроет на это глаза.
– Один раз – возможно. А если такой фокус повторится? Мы сейчас вплотную заняты очень важным иском о нарушении авторских прав. Каждый день на счету. Наш клиент – человек с именем. Помочь ему выиграть процесс – дело профессиональной чести. У каждого из нас свой участок работы. В том числе и у меня. Только представь: идет очередное совещание. Каждый отчитывается о сделанной работе. Доходит очередь до меня. Я встаю, начинаю говорить. Что, если в разгар выступления эта особа опять влезет с идиотскими вопросами?
– Ты спокойно скажешь ей, что тебе сейчас некогда, и попросишь обождать.
– Она меня не слушает.
– Тогда просто не обращай на нее внимания.
– Эми! – завопила я. Почему даже лучшая подруга не понимает безнадежности моего положения? – Я не могу посреди выступления умолкнуть и погрузиться во внутренний диалог. Я ведь не перед холстом стою. Это работа в команде! На меня рассчитывают. В конце концов, мне за это платят. Я больше ничего не умею. У меня нет иного выбора.
– У нас всегда есть выбор, и не один.
Пожалуй, это было самой горячей точкой наших разногласий. Порой мы спорили до хрипоты. Эми не из тех, кто готов подчиняться давлению окружающего мира. Она считает, все мы несем ответственность за свою судьбу. И никак иначе.
По мнению Эми, каждое наше действие – следствие правильного или неправильного выбора. Но выбор всегда делаем сами, говоря «да» или «нет».
Жизнь слишком коротка, чтобы петлять и делать броски в сторону.
Если у тебя есть мечта, нужно жить сообразно ей.
Я допила вино и налила себе вторую рюмку:
– Этот голос мне мешает. Понимаешь? Я хочу знать, откуда он и как от него избавиться. И как можно скорее.
– Тогда обратись к психотерапевту. Он поможет, хотя бы временно. Пропишет таблетки.
По ее глазам и изгибу губ я видела, сколь сильно она сомневается в помощи психотерапевтов.
– Я подумаю об этом. И все-таки что посоветуешь мне ты?
– Уверена: голос появился не просто так, а с определенной целью.
Это я уже слышала. Сказала бы лучше: «Сама не знаю».
– И что же это за цель?
Эми сразу уловила мой скептицизм. Да я его и не прятала.
– За прошедший год ты много пережила. Многое потеряла… – Она многозначительно умолкла.
Наш разговор свернул не туда. Существовали темы, которые мне не хотелось обсуждать ни с кем. Даже с Эми.
