Валентина Чубковец
Цена свободы
Необычная встреча…
Под ногами снег скрипит, я в валенках. Ногам тепло, но двойные тёплые варежки не спасают, всё равно подмерзают руки. Морозно. Сидеть бы дома, да нет, договорилась с подругой встретиться, в магазин сходить. А я мерзлячка, подруга же не мёрзнет — закалённая. Хотя на улице за тридцать. Собаки и те носа не высовывают, дома сидят. Тишина. Слышится лишь приглушённый шум машин да лёгкое потрескивание деревьев от холода. Рощу берёзовую пробежала быстро, снег нынче большой. Говорят, с полсотни лет такого «урожайного» не было. На деревьях белые ша-пищи, того и гляди не вытерпит ветка тяжести. Прибавляю шаг, чуть ли не бегу, становится теплее. Вот и остановка. Никого нет. Идти пешком два квартала не рискую, совсем замёрзну.
Подошла маршрутка, но не моя, человек пять вышли и пошли восвояси. Спешно пошли. Лишь только одна старенькая бабушка встала и не идёт никуда. Растерянно озирается, словно не там вышла. Ко мне подошла. Спрашивает, нет, поздоровалась сначала, а затем спрашивает:
— А мне на улицу Яковлева надо, дочка моя там живёт, вы не подскажите?
— Подскажу, — тут уже и я растерялась, мне её так жалко стало, видно, заблудилась…
— Вы, бабушка, похоже, не туда приехали, это Карла Ильмера остановка. — Ну да, остановка Карла Ильмера, а улицу-то мне Яковлева надо. — Да нет здесь такой улицы, вам в другую сторону ехать придётся, не на ту маршрутку сели.
— Как не на ту, а мне подсказали… — протянула она в недоумении.
— Да не так вам подсказали. И я стала перечислять ближайшие улицы, находящиеся в этом районе. Услышав улицу Говорова, она кивнула и улыбнулась.
— На Говорова сынок живёт, а дочка где-то поблизости.
— Так вы кого, сына или дочь, ищите?
— Доченьку, но мне кажется, она здесь живёт.
Позвонила подруга:
— Валь, ты что, заблудилась? — подколола меня. — Сколько тебя ждать, ты где?
— Да тут я, на остановке, — а про себя подумала: «Я-то не заблудилась, а вот бабушка…»
— И что, ты придёшь?
— Иди одна, я, похоже, запоздаю.
— Ну, всё понятно с тобой, — и в трубке послышались гудки…
— Вы где живёте, на какой улице? — обращаюсь к бабушке.
— Из Красноярска я, поездом приехала, не здеш-ня-я-я я, — протягивает.
— Тогда я вас провожу, давайте мне сумку, на Говорова пойдём.
— Да она лёгкая, я ничего с собой не привезла, продукты в поезде поела. А вот конфетки есть, хотите, угощу? И она стала открывать сумку, но я вежливо отказалась, уговорив её оставить конфеты себе или угостить дочку. Судя по всему, сумка действительно была совсем не тяжёлая.
— Я денег им вместо гостинца привезла, пенсию скопила и привезла, мне-то одной много ли надо, вдруг подарком не угожу… А так купят что захотят, — улыбнулась.
Мне стало приятно до слёз, всплыли воспоминания о моей маме, бабушка чем-то походила на неё. Прямо как мама, щупленькая, такая же добренькая, даже лицом схожа, точнее, глазами и морщинками. Я назвала своё имя, а она своё. Её Таисией зовут. А вот отчество не спросила, хотя долго с ней ходила. Искали дочерину работу. Баба Тася всё-таки на нужной остановке вышла, просто улицу перепутала, вскоре она и место вспомнила, где дочь её живёт и где работает. До работы дошли быстро, но, как оказалось, дочка уже здесь не работает, а работает совсем в другом месте.
— А вы позвоните дочери, у вас есть телефон? А хотите, с моего звоните.
Я подумала, вдруг её разрядился или деньги на сотике закончились.
— Спасибо, Валечка, не буду звонить, зачем тревожить, у неё работа важная, нельзя отвлекать. Тогда мы направились к дому, где живёт дочь. Я не посмела оставить бабушку одну. Ей восемьдесят семь, но выглядит чуть моложе своих лет. А маме моей было восемьдесят четыре, когда она померла. Какое счастье идти рядом с бабой Тасей! Мы шли под ручку, прижавшись друг к дружке, словно подружки и не чувствовали холода. Нас согревало душевное тепло. Она мне немного рассказала о себе, а я о себе. Баба Тася то и дело меня называла то Валя, а то Валя-доченька. Особенно «доченька» приятно было слышать. Помню, однажды в магазине меня пожилой мужчина попросил посмотреть, какого дня выпущен кефир, и тоже назвал доченькой, так я топталась возле него в надежде ещё услышать «доченька». А тут… чем дольше нахожусь с этой бабушкой, тем больше вижу сходства с мамой. Она мне становится роднее и роднее. За время нашего разговора я ей раз пять повторила свой адрес, в надежде что запомнит. Звала к себе в гости, на что она вежливо отказывалась. Вот и общежитие, где живёт её дочь Светлана. Но вахтёрша на проходной сказала, что та с утра ушла на работу, а сын Светланин, похоже, дома, так как мимо неё не проходил. Мне было жалко расставаться, но порадовалась, что хоть внук дома. А баба Тася развернулась и шепчет мне: «Не буду его тревожить, ему шестнадцать лет, вдруг не один, кого домой привёл, а тут я заявлюсь…»
Я не знала, что делать в этой ситуации. «Как же так, — крутилось в моей голове, — дочери позвонить — боится потревожить, работа, видите ли, у неё важная, зайти к дочери в квартиру — внука боится побеспокоить. Ко мне пойти тоже не решается, но здесь её можно понять — кто знает, что у меня в голове? Сейчас время такое, полно всяких аферистов, а я так вот взяла и привязалась».
Из общежития мы вышли молча. Каждая думала о своём. Затем, глядя на меня, улыбчиво, но с грустинкой сказала:
— Ты не волнуйся, Валечка, к сыну пойду, он ведь тут, рукой подать, рядом дом.
— А вдруг и его дома нет? — задаю вопрос.
— Да дома должен быть, а то к тому времени и дочка с работы воротится. Ты иди, иди, Валечка, спасибо тебе большое. Тебя подруга, поди, заждалась.
— Да я уже никуда не пойду, разве что за хлебом в магазин заскочу.
Мы с ней крепко обнялись, я словно прощалась с мамой. Слёз своих не показала, они были глубоко спрятаны. Ведь когда-то и к нам наша мама приезжала, может, и она также плутала, да нам не сказывала…
— Вы в любое время можете прийти ко мне. Адрес запомнили?
Она печально кивнула, но я не уверена, что бабушка с таким скромным характером может прийти в чужой дом. За это короткое время она мне стала какой-то близкой, родной…
Снег поскрипывал под ногами, я снова стала мёрзнуть, прибавила шаг. А бабушка шла к сыну.
Знакомые руки…
Слегка переваливаясь с ноги на ногу, прижав сотовый телефон к уху, по коридору поликлиники шла беременная женщина, а впереди неё бойко семенил мальчонка лет трёх. «Наверное, приболела, похоже, вот-вот родит, а сынишку не с кем оставить», — подумала я и вспомнила себя беременной. Тогда ещё не знали, что такое сотовый телефон, и всё как-то было иначе, в то время была введена талонная система…
— А я вот нежеланная, — нарушила молчание моя соседка, сидевшая рядом, не дав углубиться в воспоминания. Я настроилась её выслушать.
— Мамка не хотела, чтоб я на свет божий появилась, кули тяжёлые таскала, фляги полные с водой, и чего только не делала… а всё понапрасну. Рожала дома. Родила, укутала в дерюжку — и в сени, вениками прикрыла, наверное, думала, за ночь так во сне и окочурюсь. Но не вытерпело сердечко видать, где трое, там и четверо… Это мне крёстная почти перед смертью своей рассказала, а мама молчала… Тётя Надя, так её звали, поглаживая направление к врачу, продолжила:
— Но любила меня больше всех, а может, мне так казалось, может, вину за собой чувствовала. А может… я всегда послушная была, не капризная, закалённая, — потупив взгляд в пол, покачивая ногой, — без отца росли — живу, без малого семьдесят. Январская я, в лютый мороз родилась, — взглянула на меня и дальше продолжила. — Отец наш забияка был, посадили его, мне ещё и году не было. По пьянке в клубе драку учинил да переборщил, толкнул сильно друга-то, тот и помер на другой день. А вот пошто не вернулся с тюрьмы, так правду и не знаю. Сказывали, будто завербовался куда-то. Пробовала мама ещё раз не то замуж выходить, не то посожительствовать, так… придут да уйдут, то забулдыги попадались, а то… — махнула рукой.
