— Черт возьми! Может, ты и на меня внимание обратишь? — взорвался Старый. — Дождусь я?
— Дождешься, я тебя в богадельню сдам! Сопли распустил, мэра гонишь в гроб! Степан Иваныч, что там за потолок?
— Я тебе доложу! — Старый махнул кулаком на открывшийся рот Ларионова. — Подвесной потолок. Помнишь восемьдесят девятый год, высотка у кинотеатра «Казахстан»? Что-то подобное. Сто метров на шестьдесят. От пола — двадцать два! От основного потолка — тридцать сантиметров. Основной потолок сплошной, неповрежденная гидроизоляция. Кровля в приличном состоянии. Чердак мы прочесали — чистый.
— А светильники?
— Там вся проводка в чердаке, как на ладони, непроницаема. И теперь вопрос, откуда крысы в подвеске? Она висит на железных штырях, полметра расстояния до каждой стены. Стены глухие, ни трубы, ни кабеля. В проекте доступ людей на подвеску не предусмотрен. И мне предлагают поверить, что оттуда падают крысы. Что я считаю? Ничего я не считаю. У меня единственное соображение: крыса замечается лишь при ударе о пол. Никто не видит, откуда она вывалилась. Задрали голову, ага, трещины в потолке. Значит, оттуда. Кто знает, какие игры вертят местные, — я не знаю. Приносит какой-нибудь недовольный горожанин пасюков и кидает из-за сцены.
— Два года подряд, — прошептал Ларионов. — Извините.
— И заметь, Старый, — подхватил я. — Падают чаще крысята. Если стадо действительно гуляет на подвеске, ясно, что чаще оступаются молодые — сходится.
— Сходится, — кисло кивнул Старый. — Но крысят и проще наловить живоловкой, для кидания. Сперва-то я предположил, что в гостинице имеются скрытые полости, допустим — правительственная связь. Хотя для чего правительству связываться с этим гадюшником? Или технические ходы кирпичами заложили и сами забыли. Но вряд ли бы я их прозевал на осмотре. Или мне пора квасом торговать.
— Если они не могут зайти на подвеску, надо исходить из того, что они на ней и живут.
— Живут? На плитах в палец толщиной? А гнезда вьют из экскрементов? И жрут экскременты? А что пьют?
— Я прощаюсь с вами, — прозвенела невеста. — Жду на ужин. Не ругайтесь.
Я обратился к Ларионову:
— Что там, голая подвеска? Никакого строительного мусора?
— Как положено, слой керамзита. Насыпью.
— Они в керамзит зарылись!
— Ты не лети, это ж необъяснимо: сплошной кишащий крысняк. И в нем торчит чистая гостиница, где крысы — только в потолке! Да почему же? Кругом — раздолье. Это было б естественно, если бы в гостинице два года шли дератизационные мероприятия — объяснима тогда миграция, объяснимо такое редчайшее мозаичное расселение, вот как в Волгограде, где они забились на шестнадцатый этаж…
Ларионов вытирал запотевшие очки, я нацелился пальцем в горбоносие Старого.
— Объясню! Гостиница внешне относится к крысняку. Но на деле она отсечена от юга бульваром — широким бульваром, без мусорок, без общепита. Получился островок. Поэтому его не подпитывают соседние семейства. Почему местное семейство засело в потолок — только гадать остается. Допустим, они сидели на участке исторически, от скотобоен. Или заселили стройку при подвозе материалов, прокладке коммуникаций — сделали ход, что я нашел в двери мусорокамеры. Допустим, они освоили подвал, а когда его затопило — резко пошли наверх по мусоропроводу. Все три условия в кулаке у нас есть: гнезда — в подвеске, пайка — в мусоропроводе, питье — ходят по мусоропроводу в подвал, или труба где-то сочится. В чем тоска? — связать подвеску и мусоропровод. Вот надо ход прицельно и искать. Ход — между подвеской и стеной, ближней к мусоропроводу. По-видимому, на подвеску они перепрыгивают, расстояние — полметра, свободно.
— Извините, я нужен? — Витя заглянул в наши покои.
— Раздражают меня молодые люди. Слишком похожи на меня. Но вас, Виктор, я уважаю. Даже в провинции надо быть отважным до дурости, чтоб сметь жениться на такой картине. Она сегодня на балконе показала, как расстегивается ее халат. Правда.
Ларионов прытко поднялся и перехватил Витины руки.
— Витя, вы ж понимаете, кто это говорит и для чего… Не унижайтесь.
— Старый, бери мальчика, замерь по мусоропроводу уровень потолка, и расчищайте — на этаж вверх, на этаж вниз. Глядите, как там с целостью. Я с архитектором в зал. Степан Иваныч, первое, нужно два бинокля. Второе, рот пореже открывай.
В зале два солдата метали штык-ножи в кусок фанеры.
— Кто такие?
— Караул.
— Пошли на хрен отсюдова!
Бегом архитектор доставил бинокли, пахнувшие вещевым складом, с белыми номерами на чехлах.
— Свет. Включайте все. Какая стена к мусоропроводу? Берите бинокль и вон с угла — мне навстречу, ищем дырку в стене. В самом верху, напротив подвески. Или выше. Повреждение штукатурки, потеки, пятно — сразу поднять клешню, я подойду.
Час миновал в хождении с запрокинутой головой.
Я размял пальцами шею. Ларионов, постукивая очками о бинокль, кряхтел.
— Отсвечивает… У меня чистая стена, — плюнул на платок и протер очки, слепо взглядывая в меня. — У вас как?
— Одна трещина. Вон.
Мы уставились ввысь, как звездочеты.
— Да, — признал Ларионов. — Но как ниточка.
— А выше по ней? Расколупано, видно? Краснеет. Похоже, отвалилась штукатурка и торчит кирпич. Кирпич красный в стене?
— Клали красный.
— Трещина — ступенями вниз и вправо. Все время вниз и вправо тянет, что значит?
— Штукатурили небрежно. Или сырая стена.
— Я не про то. Трещина повторяет шов кладки. Значит, пьяные каменщики внутреннюю стену гнали тяп-ляп: кладка не смыкается, есть пустоты, ход. Садитесь теперь или лежа — как удобней — и глаз оттуда, где кирпич виден, не спускать.
Ларионов уселся. Смотрел-смотрел и просипел:
— А чего мы ждем?
— Если с трещины на подвеску прыгнет крыса, то деревня их на подвеске. Всех положим брюхом вверх.
— И сколько так сидеть?
Расположившись рядом, я думал: сколько так ждать? У стаи гибкий распорядок — она кормится наоборот человеку, когда он спит. Когда не шумят шагами. Но так, если не шибко наплодились. Если в одну смену успевают жрать. Если нет — могут и белым днем.
Я усмехнулся потолку: вам видно меня, глаза зеленые?
Надежней ждать до утра. А вдруг шалый какой понесется сейчас попить? Или тетка бросится с подвески от похоти доминирующего[9] самца? Я погасил свет, оставив лишь дежурное освещение. Будто люди спят.
— Плохо видно, — забеспокоился Ларионов.
Стадо потечет, увидишь. Я еще придумал:
— Степан Иваныч, дуйте к Старому. Пусть подымит в мусоропровод, он знает. И бегом назад!
Сам уставился в бинокль: уже не виден кирпичный бок, виден ручей серого света меж стеной и подвеской, когда пойдут — там зарябит. Худо, коли метнется одна — намучаешься, вдруг почудилось? Закукуем до утра. Бежит. Борзо бегает архитектор, я отнял бинокль от глаз и погладил натертые веки: а, это Витя.
— Куда смотреть? — выпалил он.
— Вон, гляди за моей рукой, трещина, по ней до потолка — ход, если есть, там. На стену не пялься, ляжь и спокойно смотри на полосу между стеной и подвеской: стадо запрыгает через нее. Гляди, чтоб на морду не упало. Чего там Старый?
— Владимир Степанович велел передать: полукольца мусоропровода смещены разносторонне, множество щелей…
— Не кричи ты…
Он зашептал:
— Не можем расчистить, Ларионова Владимир Степанович отправил дымовую шашку искать. Я хотел вас спросить… Тогда, у мясокомбината, если бы вы или кто-то, вот попал им на тропу — что было бы?
— Да кто ж полезет? Водопойная тропа видна, на два шага отступил и — в стороне. Если только молодняк сдуру по штанам попрыгает. Другое дело, если они переселяются…
— Вы видели?
— Не, я не видал. Граф Алексей Иваныч Мокроусов в прошлом веке видал, в его бумагах описание, как из горящей усадьбы шла стая — кошки прыгали на плетни, а мужики на елки. Хотя сколько там с одной усадьбы? Под тыщу. Угроза не в числе, в сплоченности. Когда поджимает — люди уносятся россыпью, а крысы пробиваются потоком: доминирующие самцы в головах, впереди всех — разведчики из подчиненных[10]. В середке ведут баб, немощных и слепых, крысиного короля, если имеется; подчиненные замыкают. Тогда опасно, надо слушать.
— Что?
— Крысы же разговаривают. Кашляют. Шипят, если ты ее шваброй под батарею прижал. Хрипят, когда дерутся за бабу. Самое тошнотное — чистый визг. Навроде «мама» кричит. Давилка ей хребет перешибет… Прошлый год на Арбате стройку чистили, экскаватор ковшом сразу три гнезда выворотил, мамаши прыг-прыг из ковша, а крысята с грецкий орех, в пуху — знаешь, как орали? Я не могу слушать. Поэтому больше ядами работаю. Вот, а еще есть свист. Граф Мокроусов вывел: прежде похода альфа-самец, доминирующий, обязательно свистит. И не тихо. Услышишь — сразу тикай.
