— Добрый замес. Через часок понюхаете, — пообещал он.
Покончив с порциями, закурили. Повеселели, заговорили.
Костя разложил по мискам, что оставалось в ведре.
В полночь поспел Вадимов замес. Свекла, испеченная в золе, показалась мармеладом. Ребята дружно хвалили Вадима. Даже Шкапа подбросил ему вялый комплимент.
У курсанта вечно голодный блеск в глазах. Голодному хочется только одного — поесть. V сытого в голове начинают роиться и другие мысли.
— Тоска зеленая, братцы, — проговорил Зосимов. — Сколько времени нас маринуют? Год с лихом, а?
Пригорюнились ребята, обманутые в своих пылких юношеских мечтах. Дома, в аэроклубе каждому ведь было сказано: ты теперь почти готовый летчик, на истребителе тебя немного покатают и жми на фронт, большого перерыва в полетах, боже упаси, допускать нельзя, а то потеряешь квалификацию. Давно все это в прошлом, давно забыто. Не дают летать им, крылатым. А как хочется! Не только потому, что их призывает фронт, где без них очень трудно. Пилоты — это такие особенные люди, можно сказать — уже не совсем нормальные люди: без неба начинают хиреть и сохнуть, как деревья без воды.
Костер, одолеваемый холодным вечным сном, изредка подмаргивал огненными глазками, прежде чем совсем их закрыть.
В темноте прозвучал голос Зосимова:
— Давайте сами подлетнем!
На голос повернулись.
— Тебе что-то приснилось после двух порций свеклы? — язвительно спросил Булгаков.
Вадим не обратил на насмешку внимания. Продолжал спокойно и обстоятельно — видно, мысль нелегально подлетнуть зародилась у него давно:
— Там, в конце самолетной стоянки, стоит ПО-2. Наш знакомый, все мы на нем летали в аэроклубе самостоятельно. Машина заправлена бензином и маслом, я проверил. Встать ранехонько, на рассвете, взлететь, походить над пустыней и вернуться — никто не заметит и не услышит…
— Взлетать надо на юг, чтобы сразу уйти отсюда, — невольно включился в крамольный разговор начальник караула.
— А на посадку заходить с обратным курсом, — подсказал Булгаков.
Черт возьми, до чего же заманчиво! И совсем просто и, кажется, безопасно.
— Никто не пикнет? — спросил карнач [3].
— В карауле сегодня только наша группа. Вроде некому, — подал голос Костя Розинский. В тоне, каким это было сказано, прозвучала твердая уверенность. Они друг друга давно и хорошо знали.
— Кто полетит первым? — спросил Булгаков. Он уже увлекся, не остановить.
— Я слетаю, — вызвался Зосимов.
— Мы о тобой вместе сядем, — предложил Булгаков: — Ты в первую кабину, а я во вторую.
— Ладно. Руководить полетом буду я! — решил начальник караула, веселый по натуре парень. И пошел дурачиться: — Розинский, ко мне!
— Слушаюсь! — Костя вскочил, включаясь в игру с несвойственной ему прытью.
— Выдать летному составу по два буряка.
— Есть.
— И один принести руководителю полета. В зубах.
Поднялся смех, посыпались со всех сторон остроты. Эта штука, которую они задумали, веселила их, тревожила и притягивала к себе неотвратимо.
С рассветом началось.
Из всего караула на посту остался единственный часовой. Он смотрел только в одну сторону — туда, где через овраг был переброшен мостик. Лишь с этого направления мог появиться поверяющий караулы, другого пути на аэродром из городка нет. Если появится, часовой увидит его издали, сейчас же подаст сигнал тревоги, и ребята успеют разбежаться по своим постам. Бдительность эта на крайний случай. Вряд ли будет поверяющий: если уж ночью не пришел, то теперь, утром, не придет.
Окруженный мятежной толпой, горбился самолет-старикашка, его деревянный винт, установленный горизонтально, напоминал усы.
Сорвали брезентовый чехол, отцепили швартовочные тросы…
Зосимов с Булгаковым полезли в кабины. Карнач вскочил на крыло и, показав обоим кулак, предупредил, как настоящий инструктор:
— Помните, паразиты: подломаете на посадке машину — всем нам тюрьма!
Пилоты осматривались в кабинах, щупали секторы и приборные доски — как давно они все-таки не летали. Вадим выглянул за борт, в его глазах сверкнули искорки отчаянной смелости.
— Контакт!..
— От винта!
Что вы думаете: запустился мотор с первого оборота. Наскоро прогрели его. Вадим сбавил газ до минимального и лихо взмахнул руками, что означало: убрать колодки из-под колес.
Колодки убраны. Можно выруливать и взлетать…
В ту самую минуту, когда Вадим осматривался перед прыжком в воздух и винт "молотил" на малых оборотах, со стороны безлюдной степи донесся звук выстрела. За ним прогремел второй.
Все, в том числе и пилоты из своих кабин, увидели бегущего человека. Он что-то кричал, размахивал ружьем.
— Поверяющий. С тыла зашел, — обреченно проговорил начальник караула.
Мотор был выключен. Курсанты-часовые, кому полагалось в то время нести вахту, бросились на посты. А карнач побрел к помещению караулки не спеша, ссутулив плечи. Сразу сделался на полголовы ниже.
Никогда поверяющие не заходили с той стороны, всегда шли через овраг по мостику. А этот решил совместить приятное с полезным: отправился в степь поохотиться на зорьке, а уж на обратном пути завернул на аэродром. Вот почему он появился так внезапно.
В караулке они стояли навытяжку, не смея оторвать глаз от пола, а младший лейтенант сидел около столика, широко расставив колени, упираясь в них кулаками, — как недоступный грозный судья.
Вадиму Зосимову лицо младшего лейтенанта показалось знакомым, но он никак не мог припомнить, где и когда его видел раньше.
— Совершено два преступления, — говорил младший лейтенант, растягивая слова. — Во-первых, часовые покинули посты, оставив объекты без охраны; во-вторых, была попытка самовольного взлета на ПО-2. И то и другое карается судом военного трибунала, особенно — первое. Уйти с поста, бросить самолетную стоянку на произвол судьбы! Подходи, вредитель, и учиняй любую диверсию, жги самолеты, кромсай от крайнего и до последнего… Так, что ли?
Гнетущее молчание.
— Так, я спрашиваю?! — закричал младший лейтенант, заставив шеренгу вздрогнуть.
Но никто не промолвил слова в ответ. Разве не ясно, что все обстоит именно так?
Младший лейтенант прищурил глаза, понизил голос:
— По законам военного времени знаете, что за это полагается? Минимум десять лет тюрьмы. Минимум!
Он не шутил и не пугал их зря. Теперь до сознания Зосимова, Булгакова и всех других дошел страшный смысл того, что они совершили. Час или полтора младший лейтенант "вправлял им мозги", ругал как хотел, разговаривал с каждым в отдельности и со всеми сразу.
— Идет тяжелейшая война. Родина в опасности. Лучшие патриоты на фронтах проливают кровь и гибнут, — рубил младший лейтенант короткими фразами. — Вам в тылу предоставлена возможность учиться и стать летчиками. А чем вы ответили на это? Воинским преступлением? — Он обвел их презрительным взглядом: — Эх вы!..
Повернулся к столу и стал что-то писать в постовой ведомости. Ясно, что он там напишет: приговор курсантам шестнадцатой группы. Прощай теперь, авиация, прощайте, мечты! Впереди бесконечные годы тюрьмы, какого-то существования, совсем непохожего на жизнь, и лучше умереть, если так. Вадим Зосимов решил, что он покончит с собой. И, пожалуй, откладывать надолго не стоит; уйдет поверяющий — Вадим встанет на пост и сам себя расстреляет.
В девятнадцать лет — смерть. Сдавило горло, будто его перехватила безжалостная костлявая рука…
Закончив писать, младший лейтенант сердито швырнул ручку, и она покатилась по столу, оставляя на подстеленной газетке чернильные кляксы.
Встал, посмотрел на курсантов. Как на смертников посмотрел — с жалостью.
И тут Вадим вспомнил, где он встречался с этим человеком. Серое утро, пустой и холодный спортзал… С новичками разговорился тогда симпатичный младший сержант, кажется, Дубровский по фамилии. Точно, он! Уже младший лейтенант — видно, после выпуска направили сюда, в школу, работать летчиком-инструктором.
Младший лейтенант ушел.
Несколько минут курсанты продолжали стоять в оцепенении.
Начальник караула нехотя потянулся к постовой ведомости, лежавшей на столе.
— Что он тут хоть написал. За что нас расстреливать будут…
Прочитав первые строчки, карнач припал к столу, обеими руками притиснул ведомость, будто она могла сейчас ускользнуть от него, выпорхнуть голубем, и потом ее не поймаешь.
Приговор шестнадцатой группе курсантов был сформулирован так:
"10.06.42 г. в 5.00 произвел проверку караула № 1. Личный состав караула свои обязанности знает, службу несет бдительно.
Мл. л-т Дубровский".
VIII
ИЗ ДНЕВНИКА ВАДИМА ЗОСИМОВА
