Никто команды не подавал. Но весь строй дружно закричал:
— Ур-р-ра-а-а!
Над головами воронами взлетело несколько пилоток.
Холодная улыбка Акназова, его неодобрительный взгляд моментально восстановили тишину в курсантском строю.
— Здесь не митинг, товарищи курсанты. Вас собрали для того, чтобы сейчас выйти с инструкторами на аэродром, заниматься предполетной подготовкой.
Акназов — это кремень.
24 октября
Отныне перестали существовать шестнадцатая и восемнадцатая учебные группы. Их слили воедино и впредь называли летающей очередью. Курсант из летающей очереди — это не то что любой другой курсант. Летающего не посылают в караул и в наряд на кухню, его получше кормят, чтобы не упал с неба от истощения, у него вновь пробуждается вера в то, что он все-таки станет летчиком.
Летающая очередь разбита на маленькие группы по четыре-пять человек — летные группы. Царь и бог в такой группе — инструктор: от него полностью зависит курсантская судьба. А строевик Чипиленко, цепкий, как паук, Сико и даже инженер-майор из учебного отдела — все они к летающим имеют теперь отношение косвенное, вроде бы стали рангом ниже.
Спозаранку рокотали над аэродромом моторчики учебно-тренировочных самолетов УТ-2. Младший лейтенант Горячеватый, не вылезая из кабины, сделал десяток полетов — по парочке с каждым курсантом нашей летной группы. Наконец зарулил машину на линию заправки. Взмахнул в воздухе перчатками-крагами: все ко мне.
— Шо я вам должен сказать, — заговорил он, когда мы подбежали к нему (на аэродроме все бегом!). — Техника пилотирования неплохо. Хотя перерыв у вас целых полтора года. Навыки, конечно, утеряны. Будем учить заново.
Лихо завернув одно ухо шлема, Горячеватый пошел к инструкторам, собравшимся кучкой поодаль. Я слышал, как он, закуривая, сказал:
— Ну и дубов надавали мне в группу. Медведя и того легче научить летать.
Его заявление было встречено дружным смехом.
— Ты же сам выбирал, Иван! А теперь жалуешься! — воскликнул инструктор Дубровский.
— Хто выбирал? — нахмурился Горячеватый.
— По списку, по оценкам за теоретическую подготовку выбирал. Все видели, как ты рылся в бумагах в учебном отделе.
— Ничего ты не видел, — сердито возразил Горячеватый. — Да и молодой пока за мною смотреть. Понял?
В летную группу инструктора Горячеватого попали Валька Булгаков, Виталий Лысенко, Костя Розинский, я и один переведенный недавно из другой эскадрильи, знакомый ребятам лишь по фамилии, молчаливый, скромный курсант Белага. Пока младший лейтенант перекуривал с инструкторами, мы под руководством механика готовили машину к вылету: заправляли бензином, маслом, кое-где протирали.
Пришел Горячеватый. Большой, строго поглядывающий по сторонам. Курсанты около него что цыплята — мелкота. Полистав свою обтрепанную книжечку, решил:
— Сейчас сядить этот… Как его? Зосимсв. Сделаем полетов пяток по кругу. Надо чтобы результат был.
Я быстро уселся в кабине, подсоединил резиновую трубку к металлическому отростку "уха" [4].
Вырулил на старт.
— Взлетай! — приказал Горячеватый.
Я посмотрел влево, вправо, обернулся назад: не заходит ли кто-нибудь на посадку. Помех никаких.
Как пилотировать этот самолет? Инструктор не показал, не дал потренироваться — в предыдущих двух ознакомительных полетах мы управляли машиной вдвоем, и не было понятно, кого она больше слушается. А, была не была! Я решил все делать так, как делал, летая на коробчатом ПО-2 в аэроклубе. Плавно дал газ, одновременно начал отклонять ручку управления вперед, чтобы машина подняла хвост. На разбеге держал педалями направление. Далеко на горизонте торчала какая-то мачта с утолщением на верхушке — будто воткнутая в землю метла. По ней и ориентировался.
Вроде взлетели…
Первый разворот надо делать, когда наберешь сто метров высоты. Но инструктор начал кренить машину раньше — стрелка высотомера еще не дотянулась до деления "Г". Ясно: инструктор помогает. Со следующим разворотом я повременил.
— Чего спишь? — стрельнуло в ухо.
Вслед за тем Горячеватый хватил разворот с глубоким креном — левое крыло нацелилось в землю почти отвесно.
По прямой УТ-2 летел сам, никто его не трогал. Перед третьим, расчетным разворотом инструктор опять нетерпеливо проворчал:
— Давай рассчытуй, а то залетишь у Кытай!..
Посадка тоже получилась как-то сама собой: я просто держался за ручку управления.
В очередном полете я все-таки пилотировал по-своему. Инструктор покрикивал, иногда грубо вмешивался в управление, а я знай себе работал ручкой управления и педалями. Я не сидел в кабине пассажиром и не "спал", инструктору приходилось со мной состязаться и бороться. Мне казалось, что без инструкторских подсказок я слетал бы лучше.
Пять полетов по кругу взвинтили до предела. Шестой полет я бы не выдержал: или послал бы инструктора подальше, или разревелся.
Следующий в самолет сел Белага. Я передал ему парашют и вздохнул с облегчением.
Машина ушла в воздух.
— Какая-то своеобразная методика у него, — только и сказал я.
— У кого? — спросил Булгаков.
— У инструктора нашего.
С жадностью затягиваясь табачным дымком, я успокаивался. Даже лучшему другу Булгакову выразил свое мнение об инструкторе сдержанно.
Белага, отлетав свои круги, пошатывался, как пьяный. Однако слова не обронил — он всегда молчит.
Последним должен был лететь Костя Розинский. Чем-то он не понравился инструктору с самого начала.
— Выруливай и взлетай! — бросил Горячеватый свое обычное.
Костя сейчас же дал газ. На линию исполнительного старта вырулили почти одновременно два самолета.
Мотор захлебнулся, когда инструктор ударил по рычагу, возвращая его назад.
— А осмотреться перед взлетом надо? — закричал Горячеватый так громко, что и мы услышали.
— Надо или нет, спрашиваю?!
Костя что-то бормотал.
— Вылазь! — отрубил инструктор.
Машину затащили на линию заправки. Скоро полетам объявили конец. Так Костя Розинский в этот день и не оторвался от земли.
2 ноября
Программа обучения на УТ-2 была небольшой — самолет считался " промежуточным". Курсантов подготовили и дали им по десять самостоятельных полетов. Когда-то в аэроклубе первый самостоятельный полет отмечался как праздник, его называли "вторым рождением". Здесь же все выглядело просто — ведь дело знакомое.
На УТ-2 мы получили первую практику в маршрутных полетах. Это было в новинку. Летишь по маршруту километров полтораста-двести; ориентируясь по карте, ведешь машину над перекрестками дорог, арыками и разными там Узун-агачами; летишь, правда, с инструктором, но все равно чувствуешь себя настоящим летчиком-штурманом, умеющим найти свой путь в безбрежном просторе неба.
Нескольким курсантам, которые, по выражению капитана Акназова, "выделялись в лучшую сторону", разрешили сходить по маршруту самостоятельно. А мне повезло больше всех: со мной решил полететь штурман. Пожилой капитан с лицом, испещренным старческими морщинами, преподавал в учебном отделе штурманскую подготовку. Он читал карту, будто газету, сложные навигационные расчеты для него — семечки, но он совершенно не умел пилотировать. Никогда не учился этому делу, ведь он — штурман, а не летчик. Вся, значит, надежда в предстоящем полете на меня, то есть на курсанта Зосимова. Он должен слетать отлично, посадить машину безупречно, не подвергая опасности штурмана-старикана. Так-то!
Поднимая машину в воздух, я успел заметить краешком глаза: все инструкторы и курсанты, собравшиеся на старте, сам капитан Акназов смотрят на меня.
Горячеватый в маршрутном полете контролировал курсанта, загадывая ему разные загадки. А этот штурман помогал:
— Подверните влево десять градусов, надо взять поправку на боковой ветер.
Я подвернул.
— Держите нос машины на седловину между двумя вершинами. Видите? И точно выйдем на поворотный пункт.
Через четверть часа под крылом появилась россыпь домиков — поворотный пункт.
— Подходим к аэродрому. Бросьте свою карту и не отвлекайтесь. Все внимание — расчету и посадке.
"А коленки у него подрагивают", — подумалось мне.
Штурман провел меня по маршруту, как ребенка за ручку. Легко так ходить.
Зато с инструктором интереснее. Если первый участок прошел хорошо, без ошибок, на втором участке инструктор тебя вознаградит. Снизится до бреющего полета и ну гонять овец по степи. Пикирует на отару, серые комочки раскатываются в разные стороны, будто их раздувает ветром. Чабан машет палкой, собаки скалят пасти в бессильной злобе. Над кишлаком проносились низко-низко ревущим демоном. "Шоб трубы позлиталы!" — кричал в рупор инструктор. Здорово! Всех "катал" на бреющем младший лейтенант Горячеватый, исключение составлял Розинский — с ним летали на положенной высоте 800—1000 метров. "Этот друг может в землю врезаться или разболтает кому…" — пояснил инструктор в доверительной беседе со мной и Булгаковым. Если начальство узнает о бреющих полетах — инструктору больше не держаться за ручку…
