В углу моего кабинета стоял большой плетеный стул, как будто привезенный сюда с какой-то южной плантации. Вскоре Лоренс буквально поселился на этом стуле, заходя ко мне в перерывах между приступами трудолюбия и перебирая разбросанные по всей комнате игрушки, включавшие йо-йо, заводных божьих коровок, всевозможные автомобильчики и плюшевых зверей. Пытаясь проникнуть в мой внутренний мир, он разглядывал безделушки на моем рабочем столе с видом археолога, расшифровывающего диковинные иероглифы.
В течение целого года Лоренс все свободное от работы время проводил в моем кабинете, одновременно демонстрируя полное равнодушие как ко мне, так и к моей собаке. Наше общение состояло из обмена саркастическими замечаниями, колкостями и похабными шуточками. Однажды он так разошелся, что, для того чтобы заставить его замолчать, мне пришлось прилепить к его волосам жвачку. Мы очень грамотно подошли к реализации стремления ни в коем случае не стать парой.
Шесть лет спустя, когда я лелеяла надежду на то, что Лоренс полюбит Бу так же страстно, как и я, меня несколько приободряли воспоминания о том, как ухаживал за мной мой будущий муж. Ему потребовалось определенное время, чтобы сознаться себе в том, что он меня любит. Таким образом, не все было потеряно, и у Бу сохранялись шансы быть принятым всеми до единого мальчиками, обитающими в нашем доме.
Все указывало на то, что для завоевания места в сердце Лоренса Бу было достаточно обрести привычку облегчаться за пределами дома. Его первая зима в нашем захудалом бревенчатом домишке оказалась просто ужасной. Мало того, что она была невероятно холодной, — к этому добавились мучения с вырабатыванием у щенка навыка проситься на улицу и делать там все свои дела. Когда снег начал сменяться льдом, он хотел выходить во двор не больше моего. А когда в январе я на две недели слегла с гриппом, то просто не смогла выводить Бу так часто, как это было необходимо. Все остальные проблемы, связанные с жизнью в человеческом жилище, например жевание туфель или коврика в спальне, а также попытка Бу совершить самоубийство (он собирался перегрызть провод включенного в розетку пылесоса), еще больше усиливали раздражение Лоренса.
— Это твоя собака, — напоминал он мне всякий раз, когда я пыталась привлечь его к урокам гигиены на морозе. Смешные проделки Бу и его забавные погони за кошаками были не в состоянии перевесить проблемы с туалетом. Пришло время, когда Лоренс начал намекать на то, что, если этот постоянно писающий и какающий щенок вскоре не усвоит, что в доме этого делать нельзя, с ним придется расстаться. Несмотря на мой несгибаемый оптимизм, Лоренс продолжал функционировать в режиме «Бу мне не нужен».
Чтобы помочь Бу освоить необходимый навык, я из кожи вон лезла. Один раз его уже предали, и я не могла допустить, чтобы это произошло снова. Более того, Бу не должен был жить в своей собственной семье, ощущая себя лишним, как это было со мной.
Упрямство Лоренса обусловливалось тем, что его выздоровление было таким же медленным, как и обучение Бу. У него просто не оставалось сил на то, чтобы дать малышу хоть что-то, не считая жалких крох своего внимания. Врачи до сих пор не подобрали подходящую комбинацию лекарств, чтобы стабилизировать состояние Лоренса и предотвратить регулярные обострения болезни, в результате которых он ощущал постоянную слабость и усталость. Порой эти обострения были достаточно неприятны, но некоторые представляли непосредственную угрозу для его жизни. Однажды, когда он был на работе, у него открылось кровотечение. Врач, которому он позвонил, настоял на том, чтобы он как можно скорее приехал на осмотр. Кабинет врача находился в часе езды от офиса Лоренса. Я в этот день тоже была на работе, поэтому мужу пришлось самому сесть за руль. К тому времени, как Лоренс вошел в кабинет врача, он был жутко бледен и едва держался на ногах. Врачам хватило одного взгляда на него, чтобы понять — он потерял много крови. Лоренса немедленно положили в больницу, где он провел три дня.
Таким образом, вопрос о том, когда ему в следующий раз станет настолько плохо, что он очутится в больнице, оставался открытым. Из-за этого Лоренсу было трудно сосредоточиться на маленьком чудовище и связанных с ним проблемах. Кроме того, болезнь создавала определенные эмоциональные сложности. Лоренс начал с недоверием относиться к сближению любого рода, особенно когда речь шла об этом маленьком комочке, Бу. Так близко столкнувшись со смертью и постоянно опасаясь возможности скоро перед ней предстать, Лоренс начал испытывать мощнейший страх потери близких. Его реакцией на этот страх стало решение как можно сильнее отдалиться от всех и вся. Мне и на себе пришлось ощутить последствия этих попыток, но на склонного к созданию луж малыша Бу они обрушились в полную силу. С точки зрения моего супруга, Бу просто отказывался усваивать то, что ему предлагалось.
Несмотря на это, Бу делал все, что мог, чтобы продемонстрировать Лоренсу свою к нему привязанность. Каждый вечер, когда муж возвращался с работы, Бу мчался к нему, вывалив язык, хлопая ушами и с головокружительной скоростью вращая своим коротким толстым хвостом. Всем своим видом он сообщал ему: «Я тебя люблю!» Вместе с тем ему никак не удавалось удержаться от того, чтобы не намочить ботинки и брюки Лоренса. Это немедленно сводило на нет всю магию его радостного приветствия. Вместо того чтобы заслужить одобрение, Бу в очередной раз плелся прочь с репутацией, подмоченной в буквальном смысле. Лоренс так устал от того, что на него каждый вечер писают, и от того, что в доме ведется бесконечная уборка прочих «ошибок» Бу, что перестал ходить вокруг да около и прямо предложил найти для Бу других хозяев.
В эти месяцы в нашем доме каждый вечер разыгрывалась одна и та же сцена.
— Черт побери, это мои рабочие штаны! — начинал Лоренс. Затем неизменно следовало продолжение: — Он не в состоянии себя контролировать. Какого черта, он даже не знает, где находится дверь. Он просто слоняется по дому.
Видя огорчение и гнев Лоренса, Бу съеживался и исчезал, пытаясь спрятаться до тех пор, пока тот не остынет.
Но тирада Лоренса на этом не оканчивалась.
— Этого никто не потерпел бы. Другие на нашем месте давно отдали бы его в приют. Я не понимаю, чего мы ждем.
Я пыталась объяснить мужу, чего мы ждем.
— Он пока учится. Все собаки осваивают это в своем темпе. Мы должны его поддержать.
Тем не менее все мои уговоры ничуть не помогали Лоренсу набраться сил и терпения, чтобы проявить по отношению к Бу заинтересованность и помочь мне с обучением щенка туалетным навыкам. Каждый вечер оканчивался заявлением Лоренса:
— Если это в ближайшее время не закончится, нам придется подыскать ему других хозяев.
Я без конца плакала, обвиняя себя в том, что принесла этого несчастного несмышленыша в дом, где ему не рады, и мне приходится оказывать на него давление, заставляя учиться быстрее. От мысли о том, что я могу потерять Бу, у меня разрывалось сердце, и я начинала злиться на Лоренса за то, что малыш ему не нужен.
Я не могла заставить мужа полюбить щенка. Только сам Бу мог заставить Лоренса полюбить Бу. Но для этого он должен был обрести уверенность в себе и научиться жить в мире, очерченном требованиями людей. У меня на освоение рудиментарных навыков существования в обществе ушли годы. У Бу этого времени не было.
* * *
Когда в семнадцать лет, покинув дом, я поступила в Университет Западного Иллинойса, выбора у меня не было. На тот момент я была помолвлена с одним из студентов, который настаивал на том, чтобы я поступила в один колледж с ним. Вот я и пошла в тот же самый колледж. В один из редких моментов прояснения, и даже альтруизма, мама записала меня на курс обучения за границей, пришедшийся на второй семестр учебы. Потом оказалось, что тем самым она хотела разлучить меня с женихом. Это сработало. Трансатлантическая разлука вернула мне свободу, и я последовала уже за другим мужчиной в Иллинойский университет в Урбана-Шампейн. В Западном университете я изучала право, возможно, подсознательно стремясь исправить все изъяны своей жизни с помощью юридической системы (я все еще думала, что нарушенную справедливость можно восстановить, как это неизменно происходило в фильмах Фрэнка Капры). Курс юриспруденции в Урбана-Шампейн был гораздо труднее, чем в Западном университете, и бесконечное чтение меня просто убивало. После нескольких неудачных попыток обратиться за помощью, мне в конце концов удалось попасть на прием к нужному специалисту.
Проведя все необходимые тесты, доктор Маглионе объяснил, что я страдаю дислексией, которая и является причиной моих затруднений во время чтения. В свои девятнадцать лет я слышала этот термин впервые. Он сказал, что я весьма умна (я успешно прошла тесты на определение уровня интеллекта), но дислексия всегда будет мне мешать. Он предположил, что мне удастся добиться успеха на творческом поприще. К примеру, я могла бы стать дизайнером. Для улучшения навыков письма мне стоило обратиться к одной из новейших компьютерных программ. Доктор Маглионе также объяснил, что чтение будет всегда вызывать у меня затруднения. На это указывали мои списки покупок (свикла, брокали и т. д.). Тем не менее со временем я стала писать несколько грамотнее. В этом я недалеко ушла от Аттикуса, который освоил команду «Лежать!» только в возрасте девяти лет. Старую собаку можно обучить новым трюкам. Она не будет выполнять их идеально, но это все равно обогатит собачью жизнь.
