Говорят, убийцы всегда возвращаются на место своего преступления. И посмотрите-ка: вы здесь! Теперь нам требуется только судья - и палач. Вперед, сестричка! Я уже почти показала вам дом.
Смотрите, моя старая колыбелька.
Мне иногда кажется, что где-то здесь сокрыта вся моя жизнь. Если б я только сумела ее отыскать, разложить по полочкам, мне удалось бы восстановить ее всю, день за днем, минута за минутой…Книжные шкафы. И здесь тоже. Один из них прежде стоял в гостиной… годы тому назад. Многие поговаривают о том, чтобы довести свои чердаки до ума, но как можно довести до ума чердак? Вещи все накапливаются. В этом весь смысл чердаков. Ни до какого ума их не доведешь. Тем-то дома и отличаются от древних цивилизаций - самый старый слой всегда сверху. Мы сделали здесь теплоизоляцию, лет пять назад. Предполагалось, что это позволит нам сэкономить на счетах за отопление, но, по-моему, ничего мы такого уж не наэкономили. Не помню. Этим обычно и кончаются попытки стать практичным человеком. Нас, меня и Роберта, вы никогда бы практичными не назвали. Таково было одно из наших достоинств. Припадочная практичность, в лучшем случае. Наполовину в нем, наполовину снаружи. Это я о мире практичных людей. Каждое лето я ставила вот в это окно вытяжной вентилятор. Он тут посверкивал. Вы не поверите, до чего здесь было жарко. Мой старый кукольный домик. Мой красный зонтик от солнца. Я часто стояла у окна, под солнцем, и смотрела на свои руки под зонтиком, на то, как их заливает сияющая краснота. У Роберта был в восьмом классе научный проект: оптические иллюзии. Знаете: что это, ваза или два профиля? Скопидомы, мы оба. Видите ту балку? Место моего самоубийства. Я вам не говорила, что покончила с собой? Ну да. Влезла сюда с веревкой. Это было после несчастья с Робертом - через несколько дней после звонка. Я все пыталась поговорить с ним. А у мертвых есть такое свойство: они с вами не разговаривают. Слушать слушают, но не отвечают. Это злит. Нашла я в погребе веревку, притащила ее сюда. У меня были какие-то смутные представления, из фильмов… я и скользящий-то узел завязать не умела. Так что вы вправе сказать, что я с собой не покончила, в конечном-то счете. И все-таки, когда поднимаешься с веревкой к себе на чердак, пробуешь перебросить ее через балку, когда у тебя все эти намерения, - нельзя сказать, что ты и вправду … в подлинном смысле… при всей видимости… И вот я стою перед вами, живая покойница, вернувшаяся, чтобы поведать историю. Вообще говоря, жутковатое место. Слышно, как что-то шустро движется в темноте. Крылья. Крошечные тонкие лапки. Нет, дети правы. От чердаков лучше держаться подальше. Это все равно что разгуливать внутри головы обезумевшей женщины.
Сама-то я всегда предпочитала подвалы. Осторожно, тут перила немного расшатались. Что-то такое есть в спуске, вам не кажется? Поберегите голову. Роберт тут каждый раз прикладывался. Вообще-то, похоже на падение - чувствуешь, как тебя что-то тянет вниз, и еле удерживаешься от того, чтобы полететь вверх тормашками. Да, и еще понимание, что уходишь под землю, как… как грызун. Конечно, в подвалах тоже бывает жутковато. У родителей стояли под лестницей большие такие бочки, бог весть что там в них было. Крысы. Летучие мыши. Мертвые кости. Я повторяла это, когда спускалась. Крысы, летучие мыши, мертвые кости. Крысы, летучие мыши, мертвые кости. Даже здесь найдется чему тебя удивить. Я однажды сунула руку вон в ту кучу досок и по ней, по руке, пробежала мышь. Знаете, на что это похоже, когда мышь бежит по руке? Тебя слово покусывает множество маленьких ротиков. Из этого вышло бы хорошее наказание, вам не кажется? Связать человека и пустить по нему мышей - пускай себе бегают. Смотрите: книжные шкафы. Пять, не меньше. Роберт иногда заговаривал о том, чтобы соорудить здесь нормальную комнату и держать в ней все наши книги - подвальная библиотека. С таким же успехом мог бы говорить и о том, чтобы построить на заднем дворе станцию подземки. Печка практически новая. Старая сломалась два года назад. Я поставила одну из этих автоматических штучек - знаете, чтобы регулировать уровень воды. Трубы медные. А это такой комбайн - стиральная машина и сушка. Черт, чего тут только нет. Раковина. Старый велосипед. Сломанный генератор. Посмотрите на бельевые веревки, видите? Им лет сорок, не меньше. Вот здесь я вас и убивала. О да: много раз. Чердаки для самоубийств, подвалы для убийств. Не лишено смысла. Мгновенный удар по голове - лопатой или молотком. В подвалах же, сами знаете, куча укромных мест. Вон в том сундуке лежит ваша голова, глаза у нее широко открыты. А ноги в здесь, в железном шкафчике, прислонены, будто лыжи, к стенке. Стойте где стоите. Я с вами еще не покончила. И не изображайте Маленькую Мисс Невинность. Вы что же, никогда никого не убивали? Все мы, знаете ли, делаем это. Заманиваем людей в подвалы, отсекаем им руки-ноги, колем негодяев ножами, пока слезы счастья не омывают нам лица. Видите тот шкафчик. В нем опять-таки ваша голова, висит на крюке. Прелестная такая была голова, даже после смерти. А закопала я вас здесь, под полом. Вот под этим крысиным ковром. В груду досок лучше не заглядывайте. Этот подвал ни что иное как кладбище, и все трупы на нем - ваши. Смотрите! Вон там. И там. И здесь. Но, знаете, приходит время, когда это уже, в общем-то, не срабатывает… лопата становится слишком тяжелой… топорище ломается… голоса стихают… подвал пустеет. Знаете, что я думаю? По-моему вам не хватает воображения. Людей вы не убиваете, штучек разных не вытворяете. Вы меня когда-нибудь себе представляли? Нет? Действующую на нервы женушку, оставленную дома? Разумеется, все держалось в тайне. Навредить вы никому не хотели. Прежде всего, Роберт, я не хочу никому навредить. Потому-то Роберт и не признался вам, что все мне рассказал. Он понимал - при первых же признаках неприятностей от вас не останется ни слуху, ни духу. Все устроилось совершенным, на ваш взгляд, образом. Чудный адюльтер: никому не больно. И для всех безопасно. Специальность золотой девушки.
Это старый стол для пинг-понга. Мы довольно часто играли, в стародавние дни. Пинг. Понг. Пинг. Понг. Дурацкая, если правду сказать, игра. Единственный мой вид спорта. Роберт относился к нему очень серьезно, как и к большей части всего прочего. Удар тыльной стороной ракетки у него был так себе, зато удар справа - превосходный. Вы этого не знали? Превосходный удар справа.
И знаете еще что? Насчет вас. Вам не нравится, когда я прибегаю к вульгарным словам - я по лицу вашему вижу - по губам, - но не нравится, и когда я говорю иначе - использую слова высокопарные, вроде - ну, вроде «экстаз». Это вам досаждает. Я вижу, вижу. Хотите знать правду? Вы живете на языковых равнинах. Ни головокружительных горных видов, ни адских подземелий - так: ровное место. Своего рода Канзас. В доме ваших слов нет ни чердаков, ни подвалов.
Как часто я, заманив вас сюда, предъявляла вам обвинения в совершенных вами преступлениях. За то, что вы разбили мне сердце, вам надлежит умереть. За то, что вы обратили в призрака моего мужа, вам надлежит умереть. За то, что вы украли у меня мое тело, вам надлежит умереть. За то, что вам не хватает воображения, вам надлежит умереть. Разрушительница сердец! Погибель жен! Убийца мужей! И я прорубала вам голову вот этой самой лопатой, закалывала вас вон теми садовыми ножницами, душила голыми руками… такое сладкое чувство - ваша шея переламывалась под моими большими пальцами. Нужно очень сильно ненавидеть, чтобы проделывать это. Вы когда-нибудь ненавидели человека настолько, что вам хотелось его убить? Я много о ней думала, о моей ненависти. Любовь - для меня, - как выяснилось, имеет пределы: верность Роберта. А вот ненависть к вам дышала чистым воздухом бесконечности.
Беда только в том, что ненависть далеко не уводит. Ты быстро достигаешь определенной точки, а дальше - ну ни в какую. И знаете почему? Могу вам сказать. Потому что, когда ненавидишь кого-то, по-настоящему ненавидишь, обращаешь ее в шарж. Леди в Черных Кружевных Трусах. Девушка с Золотыми… и ты, ты сама заполняешь собой оставшиеся пустыми места. Даже ненавидя вас, я знала - знала - что на самом-то деле я вас не вижу - совсем. Я оказалось повинной в вашем же преступлении: в нехватке воображения. Я понимала, мне следует быть спокойной - быть поспокойнее. Следует подобраться к вам как-то иначе. И тогда, мало-помалу, я принялась делать над собою усилия, болезненные усилия. Принялась создавать вас в воображении.
Не поймите меня неправильно. О том, чтобы остаться честной по отношению к вам - остаться хорошей, - не могло быть и речи Мне просто требовалась более точная картина. Которая позволила бы понять, что делать дальше.
Мое озарение - мой гениальный ход - потому что ненависть наделила меня блестящим умом, блестящим - было вот каким: вообразить, что вы, в конце-то концов, не так уж и отличаетесь от меня. Не отличаетесь от меня! Вы! Разумеется, я неистово противилась этой мысли. Она казалась непереносимой. Вы! И потом, в ней крылась опасность - серьезная опасность. Если вы не были во всем от меня отличны, если не были «просто телом», тогда я сталкивалась с новой угрозой, угрозой того, что я - и все-таки, рискнуть стоило. Постепенно я уступала - принимала эту мысль - я отдавалась ей целиком. Да, это был гениальный ход, высвобождающий удар! Моя глубочайшая месть! Ибо едва вы уподоблялись мне, едва обретали черты более-менее человеческие, вы становились способной на - ну, на все, на что была способной я. На страдание, к примеру. Страдание! Несчастье, жгущее огнем! Возможно, вы вовсе и не были ведьмой. Возможно, вы были - о, как знать, - одинокой, понесшей утрату, болтающейся на конце собственной вашей веревки несчастной женщиной. Ну да, почему бы и нет? Любящей: и это тоже. Превосходно! Превосходно! Любящая женщина. Любящая женщина была бы способной на… чувства. На сочувствие. Она могла бы даже оказаться способной на то, чтобы воображать меня.
