– Что случилось? – вместо здравствуйте произнес Изотов.
Секретарша, тоже без здравствуйте, ответила радостно:
– Ухожу на диплом!
– Когда? Сейчас же осень. Ах, да, – поправил себя Изотов, – у вечерников как раз сейчас.
– Вот приказ ректора, мне по КЗОТу полагается оплачиваемый отпуск.
– А я как? Кто эти статьи и все такое будет печатать? – Изотов показал на ворох бумаг.
– Найдете кого-нибудь, – утешила его Наташа.
Изотов понял, что расставаться с этой кареглазой умной и смешливой девчонкой ему труднее, чем с родной женой.
– Сегодня как?
– Да, посижу еще, – утешительно сказала Наташа.
Изотов взял почту и молча пошел в свой кабинет рядом. Посмотрел на полки с трудами Маркса и Ленина. В дверь постучали.
– Да!
В дверь вошел его заместитель – Кондратов.
– Это ты, Миша, здравствуй.
– Здравствуй, – они пожали руки.
– Я вот чего пришел, – Кондратов курил трубку и не выпускал ее изо рта. Ложусь в больницу.
– Что вы сговорились?
– С кем? – философски заметил доцент Кондратов, – Ты не смейся, Саша. По пустякам я не стал бы беспокоить, ты же меня знаешь.
Кондратов был заместителем формально, ставка такая была. (В советские года набирали работников не тех, которые нужны, а тех, на которых были ставки, поэтому полстраны числилось не на той работе, которая была записана в трудовой книжке.)
В обязанности Кондратова входило подменять Изотова, когда тот отсутствует, больше ничего. В остальное время он читал студентам лекции и писал научные работы, как все философы.
Изотов понял, что случилось что-то серьезное.
– Заболевание тяжелое? – осторожно спросил Изотов.
– Легкое.
– Это хорошо.
– Легкое хотят отрезать и курить запретить, – пожаловался Кондратов.
Изотову стало плохо. Рак тогда – это был приговор. Он обнял старого товарища по университету.
– Ты держись Миша. Отрежут – ничего и с одним проживешь.
– Я постараюсь. Трубку вот жалко курить не разрешают.
– Иди Миша, расслабься. Я тут твои группы студентов распределю, ты не волнуйся. Иди, лечись.
– Пойду я, – философски спокойно сказал Кондратов.
– Иди и не бойся.
– Пока.
Изотов остался и без заместителя, который всегда выручал его со студенческой скамьи. Другой его зам – Шварцман, был как всегда, в отпуске. По житейски Изотов знал, что беда не приходит одна, но философски никак не мог осмыслить произошедшее.
В дверь снова постучали:
– Можно, Александр Федорович? – в дверь заглянула милая кудрявая головка.
– Это ты Люба, заходи.
– Я вот насчет статьи в вопросах философии.
– Проходи, проходи Люба. Первый раз сегодня без плохих новостей.
– А что случилось?
– Да, вот все на кафедре разбежались – кто куда.
Изотов посмотрел на Любу. Еще совсем молодое, даже детское лицо. Явно смущается и краснеет перед своим научным руководителем. Уважает, а, может быть, влюбилась по молодости, – подумал Изотов. Но Изотову пришла в голову совсем другая мысль.
– А что вы делаете завтра?
– Как всегда в библиотеке и на кафедре.
– Чудесно!
– Люба, выручите меня. На кафедре никого, а мне срочно на конференцию надо съездить, не далеко, под Москвой. Замените меня, да и всех, остальных на пару дней. Посидите на телефоне?
– А что отвечать?
– Что за всех отвечает Любовь, – как твоя фамилия?
– Князева.
– Я помню. Спрашиваю потому что, может быть, ты уже фамилию поменяла?
– Нет, Александр Федорович, я бы вам сказала. Первому.
– Ну, вот и хорошо. Завтра прямо с утра садитесь у телефона, занимаетесь своими делами, диссертацией и статьей. Машинка в твоем распоряжении. Если надо что-то напечатать, – пожалуйста. Ты умеешь?
– Немного.
– Прекрасно! Преподаватели часто в перерывах заходят, расписание посмотреть, и поболтать, да ты знаешь все и без меня. Курить не разрешай. Ключик у вахтера возьмешь, распишешься. Вечером сдашь, опять распишешься.
– А вас долго не будет?
– День, максимум два.
– Хорошо, Александр Федорович, я все сделаю, как вы сказали.
– Вот и ладно, а теперь и статью можно посмотреть. Я с редактором Вопросов философии уже говорил, твою статью примут. Обращайся прямо к главному редактору.
– Спасибо.
Философы погрузились в бездны марксистской философии. Дальнейший их разговор не представляет никакого интереса. Не лучше, чем разговор средневековых схоластов.
Это не подражание великому гению русской литературы Венедикту Ерофееву и не пародия на великие Москва-Петушки. Правда состоит в том, что не только писатели ездили на электричках. В них в разных направлениях ездили физики и философы, химики и лингвисты, и вообще нет такой профессии, чтобы нельзя было написать Москва – Снегири или Москва – Подъелки. Физики ездили Москва – Дубна через Вербилки. И все выпивали.
Напомню, что у Ерофеева Курский вокзал наполнен магией магнита, притягивающего к себе человеческие души. Курский вокзал и на самом деле – что-то вроде черной дыры для людей. То, что Ерофеев прав, я испытал на себе, в детстве, я жил недалеко от Курского.
Совсем маленьким я помню темноту и ночь, запах вагонных печек. Мой отец встал на ступеньку поезда и исчез в ночи. Мы с матерью пошли по зловещей темноте домой.
Потом, уже когда я был первоклассником и с теткой пошли провожать ее мужа – моего дядьку, почему-то не вышли из поезда и уехали в Тулу. И оттуда добирались потом всю ночь обратно.
Студентом, после вечеринки мы провожали одного нашего друга на электричку в Подольск. Все пошли в метро, а я пешком домой, Я, знавший этот вокзал с раннего детства, заблудился и не смог найти выход в город. Как Хома Брут у Гоголя в Вие, я возвращался и возвращался на одно и то же место вокзала всю ночь. Мне стало страшно. Но Хома Брут был студент-философ и в конце концов помер от страха. Я же был студент-физик. Делая очередной круг по задворкам вокзала, в поисках выхода я увидел почтовые грузовики. Воспаленный мозг подсказал мне, что свежую почту должны вести в город. Я подошел к водителю и спросил:
– Куда почту везете?
– На Земляной вал.
Земляной вал – это улица, часть Садового кольца. Стало быть, это уже не вокзал. Я сел к нему в кабину и не выходил оттуда пока заколдованный вокзал не пропал с глаз долой. Видно выглядел я плоховато, потому что шофер спросил:
– Парень, может тебя до дома довести? – Для водителя почтового грузовика это верх сочувствия. Все-таки грузовик не бесплатное такси.
Но как только он остановился на светофоре, я уже бежал по утренней Москве домой совершенно трезвый и счастливый. Чары Курского вокзала отпустили меня. С тех пор я собираю всю свою внутреннюю энергию в кулак, если приходится заходить на Курский вокзал.
Савеловский вокзал в Москве самый маленький. От него тоже исходит магнетическая сила, но несравнимо меньшая по сравнению с Курским вокзалом.
То ли из-за мистики, которую имеют московские вокзалы, то ли из-за стрелочки с надписью Пригородные кассы кем-то повешенной в обратную сторону, но все, кто в первый раз попадал на Савеловский вокзал, обходил его по кругу против часовой стрелки. Изотов был готов уже идти на второй круг, но увидел Боркова, который размахивал билетами. Билеты были необычные, напечатанные на бумаге, как сейчас, а не картонные с дырочкой как на других вокзалах. Поезд до Дубны не был простой электричкой. В международный атомный центр ходил специальный поезд, с креслами, как в самолете и даже работающим туалетом. Поезд шел без остановок на простых платформах, чтобы физики не путались с кем попало в пути, и секретным агентам было бы за ними легче следить. И билет стоил не полтора рубля, а два.
В странный поезд надо было залезать, а не заходить как в обычную электричку. Профессоры нашли сразу пару кресел по ходу поезда. Сняли пальто – в поезде было натоплено, и сели. Также, не сговариваясь, достали из профессорских портфелей по бутылке хорошего коньяка и рассмеялись.
– Я не спросил, как вас отпустили с работы? – спросил Борков.
– Хорошо, там теперь за всех отвечает Любовь.
– Что там у вас в университете одни хиппи? Устроили в отсутствие начальства Вудсток? – Борков не почувствовал, что Изотов говорит про Любовь с большой буквы.
– Да, нет как везде, – ответил Изотов тоже не поняв шутки.
Борков достал из портфеля дорожные алюминиевые стопки, привычно раскрыл в самолетных креслах столик. И по праву приглашающей стороны раскрыл свою бутылку коньяка.
Поезд тихо тронулся и мрачные железнодорожные постройки Савеловского вокзала стали двигаться за окном назад.
– С отъездом, – провозгласил Борков.
– Поехали, – подтвердил Изотов.
Согласно традициям железнодорожной прозы следовало бы рассказать, сколько и чего выпили ученые на каждом перегоне. Но электричка была фирменная, она быстро набирала ход и не задерживалась на маленьких станциях. Первой проехали платформу Окружная. Тимирязевской тогда еще не было. Да и ближайшее метро к Савеловскому вокзалу была Новослободская.
