Два месяца спустя, когда во второй раз не было месячных, грудь надулась, а талия стала исчезать, так как ее чрево готовилось к вынашиванию плода, растущего в ее теле, Карлина поняла, что беременна. Она не желала этого ребенка. Не хотела, чтобы кто-то заменил запах кожи Эраклио, его лепет и тепло, захлестывавшие ее, словно рассветное солнце. Тем более, Карлине не хотелось еще одного малыша без отца. Но было уже слишком поздно. Она не собиралась избавляться от плода, — священник говорил, что женщины, совершившие аборт, неминуемо попадают в ад, — и ей оставалось только принять ребенка. Его послал Бог, и Ему лучше знать, зачем.
Как только Карлина появилась в доме, с кровью, стекающей по ногам, смешанной с дождевой водой, и с комом в руках, завернутым в покрывало, Ховита поняла, что она родила. Она сразу же выскочила во двор в поисках горячей воды. Когда Ховита вернулась, женщина уже лежала на кровати. Девочка была рядом с ней, плакала и шевелилась. Ховита зажгла пару свечей и занялась малышкой. Она тщательно почистила ее, обтерев полотенцем, и аккуратно завязала пуповину. Карлине сказала, что у нее красивая и округлая, как яблочко, дочь. Но та все еще лежала, съежившись на матрасе с закрытыми глазами, не желая смотреть на новорожденную. Ей хотелось только спать. Спать очень долго, а после пробуждения — чтобы девочка исчезла. Карлина не желала, чтобы она умерла, нет. Но чтобы малышку кто-нибудь забрал, кто-то, у кого нет детей, и кто будет о ней заботиться. Она сама не могла. Карлина не была готова справиться со всей этой хрупкостью, терпеть эту зависимость, необходимость кормить ее, мыть, носить на спине, учить ее первым словам, крепко держать ее за руку, когда она будет учиться ходить, присматривать за ней, чтобы она не упала к подножию какой-нибудь скалы, разбитая и мертвая. Она желала избавиться от необходимости чувствовать умиление от невинной радости, которую девочка скоро начнет проявлять в виде улыбок, лепета и нежных ласк. Карлина явно не хотела любить ее.
Ховита отнесла девочку, завернутую в старую чистую простыню, на кровать. Она положила ребенка на Карлину и отодвинула ей платье, чтобы открыть грудь. Девочка как будто сразу поняла, что нужно делать. Она сильно закачала головой, открывая и закрывая ротик, и когда старуха подтолкнула ее, ухватилась за сосок губами и стала энергично сосать. У нее были открыты глаза, большие, тяжелые, и взгляд девочки, похоже, был точно направлен в грустные глаза ее матери, которая отвернулась к стене, чтобы не смотреть на дочь.
Ховита села на краю кровати.
— Боже мой! — воскликнула она. — Это необычная малютка. Она будет очень смелой женщиной. Очень.
Сан росла в деревне. Карлина носила ее в Карвоэйрос, только пока кормила грудью, то есть до тех пор, пока девочке не исполнилось шесть месяцев. Сан была спокойной, как взрослая, она почти не двигалась, терпеливо ждала кормления, а когда бодрствовала, наблюдала все вокруг с огромным интересом, как будто на самом деле следила за поведением окружающих, пытаясь его понять, при этом разыгрывая немое безразличие к нему. Несмотря на все это, она мешала своей матери. Карлина чувствовала огромную тяжесть за спиной, и что она несет целый мир со своими войнами и мирными временами, что-то чуждое ей самой, за что она не хотела нести ответственность.
Как только Карлине показалось, что девочка достаточно крепкая и здоровая, она написала одной из дочерей Ховиты, которая жила в Португалии, положила в конверт пару купюр и попросила, чтобы та прислала ей бутылочку с соской. Когда посылку прислали, Карлина без особых усилий приучила девочку пить разбавленное козье молоко. Именно тогда она сказала старухе:
— Мне нужно, чтобы вы оставались с Сан, пока я на работе. Я не могу носить ее с собой весь день. Вы знаете, что это такое, у вас много детей. С каждым днем у меня все сильнее болит спина. А когда она научится ходить, я просто сойду с ума. Мне придется бегать за ней везде, и я не смогу обслуживать клиенток. Если вы последите за ней, я буду вам каждый день бесплатно давать рыбу.
Ховита сочла это хорошим предложением: так она сможет копить деньги, которые ей присылают из Европы, на черный день, а он обязательно наступит, в этом она была уверена. Придет засуха, и огороды засохнут. Или харматан [2], ветер, который иногда дует со стороны Африки, яростный и жаркий налетит на деревню, принесет смертоносный груз песка на посевы и фруктовые сады и сровняет все с землей. Ее сыновья женятся на бездушных женщинах, которые запретят им продолжать помогать матери, забытой уже навсегда в этом уголке океана. А дочерей бросят мужья, и им придется платить за обучение своих детей и за визиты к врачу, если они заболеют, и у них не останется ни одной лишней копейки. Ховите надо было копить на то время, когда она будет старой и одинокой, у нее будут болеть суставы, и ей нужны будут лекарства, потому что тогда никто о ней не вспомнит.
К тому же ей нравилась эта девочка своей независимостью и спокойствием, и Ховите нетрудно было заботиться о ней. Но она попыталась получить всю возможную выгоду, поэтому сделала вид, что собирается отказаться от предложения:
— Я не могу. Я уже не в силах присматривать за такой малышкой. Я слишком стара, я моментально устаю. Твоя дочь научится ходить через несколько месяцев, и это меня доконает. Ты можешь себе представить, как я бегаю за ней по всей деревне?.. Я уже не в том возрасте!
Карлина внимательно смотрела на старуху, пока думала. Ей, наверное, около шестидесяти лет. Она толстая, ведь она столько времени проводит сидя, почти не двигаясь. Но она отличается удивительным здоровьем: никто не помнит, чтобы она хоть раз заболела. И у нее по-прежнему острый взгляд, полный энергии и решимости. Ховита хорошо воспитала своих детей, а старые пристрастия к алкоголю и мужчинам, похоже, исчезли с возрастом. Карлине казалось, что среди всех женщин в деревне, которые могли бы присматривать за девочкой, Ховита — самая подходящая. Она поняла, что ей придется договариваться и улучшать предложение, хотя это и будет означать для нее самой существенные потери:
— Тысяча эскудо в неделю и рыба.
Ховита сделала вид, что раздумывает, глядя на огороды по другую сторону дороги. Стайка маленьких птиц, желтых и крикливых, пыталась приблизиться, чтобы поклевать плоды гуавы с нежной розоватой кожицей, которые уже свисали с ярких деревцев, но увидев пугало, в ужасе вспархивала и улетала в сторону горы, чтобы через несколько минут вернуться снова. Ховите хотелось рассмеяться: ей тоже удалось напугать Карлину и заманить ее в свои сети. Тысяча эскудо в неделю, да еще и рыба — это хорошо. Это будет хорошим накоплением на будущее. А пока она займет себя заботами о Сан, будет ей заплетать мелкие косички и готовить ее к горестям будущего. Да, она примет это предложение.
Так Сан осталась с Ховитой. И надолго. Потому что когда Карлина встретила мужчину из Италии, и он уговорил ее выйти за него замуж и уехать с ним в Европу, женщины решили, что будет лучше оставить девочку, которой тогда уже исполнилось шесть лет.
Причин, по которым ее нельзя было взять с собой, было множество: зимы в Италии были очень холодными. Сан пришлось бы сразу по приезде пойти в школу, не зная ни слова на их бесовском наречии. Кроме всего прочего, как только ее мать найдет работу, девочку не с кем будет оставить. Карлина пустила в ход все эти причины, как будто демонстрировала прекрасную ткань, нечто такое, чью ценность никто не мог бы оспорить. Она не грустила: в конце концов, она ничего особенного не чувствовала по отношению к этой девочке. Карлина ограничилась тем, что механически и холодно заботилась о ней по ночам, не размениваясь на нежности не связываясь с ней крепкими узами зависимости, которые объединяли ее с Эраклио. В целом, она считала, что жизнь милостиво обошлась с ней после смерти сына и, не дав ей полюбить Сан, избавила ее от боли расставания. Карлина видела, как другие матери, уезжавшие за рубеж и вынужденные оставить своих детей на родине, страдали и чахли вдалеке, в довершение ко всему чувствуя себя виновными в том, что бросили их. Это были искалеченные женщины, злосчастные люди, обреченные на незаслуженную пытку. Матери, разбитые переездом, которые там, далеко, в странах, куда они приехали, заботились о детях других женщин, мыли и причесывали их, готовили им еду, крепко держали их за руку на улице, пели им песни, укрывали их в кроватках, играли с ними, целовали их и ругали, когда была такая необходимость. И они делали это, зная, что между ними и этими детьми устанавливалась привязанность как глубокая, так и неустойчивая, как некая болотистая почва из симпатий, которая могла исчезнуть внезапно в один из дней, когда их выгонят из этого дома или они найдут работу получше. А под этими теплыми водами отношений кипел беспокойный пласт тревоги, неизбежности будущего расставания, а также все, что осталось позади, ее собственные дети, о которых она не может позаботиться. Дети, которые воспитываются под руководством чужих людей, часто безразличных или даже враждебных, а в других случаях — чересчур снисходительных. Несомненно, Карлине очень повезло.
