Выбраться на крышу. В сравнении с предыдущей акробатикой, оказалось сущим пустяком. По крутому скату мы взобрались на гребень. Пока он был самым безопасным местом, да и дальше идти было просто некуда.
Мы сидели верхом на холодном шифере, нас безжалостно терзал кажущийся ледяным ветер, и от нас совершенно ничего не зависело. Мы могли лишь молча наблюдать за новыми и новыми полчищами, стекающимися со всех сторон.
Стрелки на моих часах показывали половину третьего. Летом светает рано. Часа через два должно взойти солнце. Мы почему-то очень ждали его, надеялись, что яркий свет и теплые лучи сумеют разогнать окружающую нечисть.
Дай Бог, чтобы оказалось именно так. Или, может уже, в самом деле, наступил день Страшного Суда?
Предчувствие нас не обмануло. Лишь только небо начало сереть, количество сбегающейся и сползающейся мрази значительно поубавилось. Сначала в сплошном черном потоке образовались небольшие бреши, которые со временем увеличивались, и довольно скоро в сплошном потоке уже можно было различать отдельные экземпляры. Наверное, напоследок остались самые ленивые.
А когда из-за горизонта взблеснули первые лучи солнца, степь оказалась совершенно пустой. Никакого движения, ни единого шороха. Даже сомнение закралось: не привиделись ли ночные ужасы? Было ли все на самом деле? А если нет, зачем мы забрались на крышу и мерзли здесь всю ночь?
Значит, не привиделось. И, коли так, можно считать, что нам крупно повезло. Ведь теперь путь к бегству открыт на все четыре стороны.
Прежде, чем спуститься на землю, я все же решил заглянуть внутрь здания. Несмотря на донимающий до сих пор страх, любопытство оказалось сильнее. У меня никак не укладывалось в голове, каким образом многочисленная армада смогла поместиться в сравнительно небольшом помещении? И хотя Светлана отговаривала от безрассудного, с ее точки зрения, поступка, я все же нырнул в темное отверстие, через которое несколько часов назад мы панически убегали на крышу.
Представьте мое изумление, когда вместо отвратительной копошащейся массы я увидел мирную, безобидную картину, давно заброшенного здания: пустой длинный проход и столь же необитаемые клети по бокам.
Неужели недавний кошмар действительно оказался всего-навсего плодом возбужденной фантазии? Или, может, все мне только приснилось?
Я не верил собственным глазам и уже почти не сомневался, что мой рассудок по какой-то причине дал сбой. И мне самое время отправляться в психушку.
Вот только, в какой момент этот сбой случился? Когда мне казалось что я вижу нахлынувших гадов, или сейчас, когда я осознал, что их нет и, наверное, никогда не было?
Рассуждая логически, вероятнее — первое.
Как же в таком случае девушка? Ведь мы вместе спасались от нашествия. Не зря же психиатры утверждают, что даже при массовых сумасшествиях одинаковых видений никогда не бывает? Схождение с ума, по канонам — дело сугубо индивидуальное.
А если предположить, что и Светланы, как таковой, не существует? Возможно, на каком-то этапе прогрессирующей болезни она мне всего-навсего пригрезилась?
Используя классический способ, я ущипнул себя за лодыжку. Боль почувствовал, но вокруг совершенно ничего не изменилось.
Я выглянул наружу и увидел девушку. Реальную, живую. Она сидела на гребне крыши в том положении, в каком я ее оставил. Испуг, застывший, словно маска, на ее бледном лице, служил неоспоримым доказательством, что не я один пережил недавний кошмар.
Значит, твари были на самом деле? В таком случае, куда они могли подеваться? Да еще в таком количестве?
С крыши, где мы с девушкой коротали остаток ночи, хорошо просматривались окрестности, и я мог бы поклясться, что ни одно из существ обратно из здания не выползала. Движение наблюдалось лишь в одном направлении.
Я позвал Светлану, но она наотрез отказалась не то, чтобы спуститься ко мне, но даже заглянуть вовнутрь. Мои уговоры, мол, бояться нечего, никакого воздействия на нее не оказали. Правда, после всего пережитого, я очень сомневаюсь. Что мой голос звучал убедительно. И, честно говоря, я совсем не был уверен. Что мои глаза меня не обманывают.
Дабы развеять сомнения, я отломил кусок шифера и сбросил его вниз. Ничего не произошло. Осколок лишь слегка потревожил кучку слежавшейся соломы.
Тогда я осторожно двинулся по деревянной балке к каморке. Добравшись до каменного перестенка, заглянул в проломленную ночью брешь. И тоже ничего необычного не увидел. На полу виднелась сиротливая серая кучка пепла от сгоревшего костра, а на сооруженном мною лежаке ютились никем не тронутые наши рюкзак и сумка.
До заветных деревьев оставалось пройти совсем немного. Под ярким светом громадной круглой луны все различалось отчетливо, до малейших деталей. Только было в этом свете что-то неприятное, неприродное. Казалось, будто свет давит, пронизывает насквозь. Так бывает морозной зимней ночью, когда свет отражается от холодного белого покрывала, а морозный, необычно прозрачный воздух вдыхается с трудом, словно застревая в горле. А все вместе взятое нагоняет тоску и безысходность.
Но ведь сейчас не зима.
Откуда же холод?
Нет, не на улице, конечно.
В душе…
Холод и пустота.
Я уже с трудом представлял, зачем нам куда-то нужно идти? Нам бы сейчас самое время к психиатру. Только, где его отыскать? Я вообще отчаялся людей увидеть. Нету их! Повымирала, как динозавры. Одни мы остались. И еще гадость всякая ползучая.
Пора бы уже, наверное, привыкнуть к непонятному, но не получалось. Мысль, что этого не может быть, упорно барабанила в мозгу, и я не мог ей ничего противопоставить.
С тех пор, как взошла луна, небо окрасилось в красновато-фиолетовый цвет и, так же, как вчера, вокруг воцарилась мертвая тишина. Ни единого живого звука: ни шороха растений, ни дуновения ветерка. Даже собственных шагов я не слышал, лишь ощущал, что таки передвигаю ноги. А голос достигал слуха, словно из очень далекого расстояния. Он казался лишенным интонаций, словно тихий, неразборчивый шепот.
Окружающая атмосфера не располагала к общению. И мы двигались, в основном, молча. Нервные, злые, запуганные.
Хорошо, хоть твари пока не появлялись. Второй ночи с ними я бы просто не выдержал.
Светлана, по-видимому, уже совсем ничего не соображала. Вцепившись в мою левую руку, она, словно, автомат, обреченно плелась следом, без стонов, возражений, с полной смиренностью.
И все же, я не переставал удивляться ее выдержке. Несмотря на пережитый вчерашней ночью кошмар, она за весь день ни разу не сорвалась. Не было ни истерик, ни срывов. И, может, только благодаря этому я мог еще себя контролировать и держать в руках.
Также меня поражала способность хрупкого создания полностью отключаться от окружающей действительности. Девушка словно бы отгораживалась незримой стеной от происходящего, но, тем не менее, не выглядела беспомощным котенком, когда необходимо было действовать. Правда, ее действия вряд ли были осознанными. Они подчинялись инстинкту, а не разуму. И в этом, вероятно, имелся большой плюс. Ведь ничего хорошего в нашем положении разум подсказать не мог.
Пробраться через колючие заросли оказалось не просто. Сухие, с острыми шипами ветки безжалостно рвали одежду, больно ранили тело. Но мы на такие мелочи внимания не обращали. Хотелось верить, что, стоит преодолеть заслон, исчезнет затянувшийся кошмар, и все сразу станет на свои места.
И, когда отчаяние с новой силой овладело сознанием и казалось, конца зарослям не будет никогда, кустарник неожиданно расступился. Между деревьями, озаренное все тем же ненормальным фиолетовым оттенком, внезапно открылось обширное пространство.
Растущие в несколько рядов деревья, опутанные густыми зарослями орешника, почти правильным прямоугольником опоясывали небольшую поляну.
Однако, вместо ожидаемого спокойствия, при виде умиротворяющей картины, на меня навалилась очередная волна необъяснимого страха. Он брался ниоткуда. Казалось, им был пропитан сам воздух.
Мы добрались до ближайшего холмика и в полном изнеможении повалились в густую траву. Постигшее разочарование лишило последних сил. Ведь мы оказались вовсе не там, куда так стремились. Желаемый лес растворился, словно мираж, и больше не оставалось сомнений, что мы безнадежно заблудились.
Девушка тяжело дышала, да и я с усилием втягивал ртом тяжелый приторный аромат. В нем, вроде бы, не ощущалось ничего неприятного и в то же время чересчур концентрированный букет запахов воспринимался по особенному: расслаблял и раздражал одновременно.
Такой запах бывает на старых заброшенных кладбищах.
Я растянулся на траве, и моя спина наткнулась на что-то острое. Протянул руку, дабы отбросить некстати подвернувшийся камень, но, вместо ожидаемого, ладонь наткнулась на шероховатую металлическую поверхность.
