— Может, похожа, но только не она. Уверяю вас… — приложил руку к груди Крокос.
— Как же, не она, — усмехнулся начальник ОПТУ, — когда ее тут же опознала игуменья этого монастыря.
— Ну это еще не все… — затоптался на месте греческий капитан. — Я ее купил у матроса…
— У какого матроса, капитан Крокос? — с усмешкой взглянул на него Желез-нов.
— Ну… я представлю его, как свидетеля, на суде…
— Что же, это ваше законное право.
— Честь имею, господин начальник, — взялся за ручку двери капитан задержанной шхуны.
— До свидания, господин Крокос, — Железнов проводил моряка до выхода из кабинета.
В комнате флигеля, которую снимала у Коростылевой Любка, была вечеринка. За столом, заставленным тарелками и бутылками, сидели Барсуков, Любка и Сопов. В руках Барсукова была колода карт, которую он перебирал с ловкостью опытного игрока. Сопов держал гитару, струны которой под его пальцами издавали лирические аккорды романса. Открылась дверь, и Коростылева ввела в комнату Богданову. Девушка со смущением на лице остановилась у входа, глядя на сидящих за столом.
— Ну вот и она, постоялка моя новая… Любите и жалуйте ее, аисты, — подтолкнула Богданову хозяйка.
— С ума сойти — какой красоты женщина! — воскликнул Барсуков.
— Чисто русская красота, — промолвил Сопов.
— Девочка, идите к нам, — протянул к ней руки Барсуков. Любка встала и ревниво произнесла:
— Замяукали коты, глядя на сало, — пододвинула гостье стул. — Садись, ее Кирой зовут, чтобы знали.
Кира робко опустилась на стул. Коростылева присела к столу тоже. Барсуков пристально продолжал рассматривать Киру, затем сказал:
— Ешь, пей, дитя мое, смотри, как мы живем… — Затем повернул голову к Сопову. — Так что, Яша, не хочешь? — затрещал он колодой карт.
— Он не хочет, не хочет с тобой играть, Вадим, — сердито проговорила Любка. — Ну-ка, Яшенька, ударь по струнам.
Сопов рванул струны и запел высоким тенором.
— Любка, я не на валюту, — зло бросил Барсуков. — Плевал я на нее! Любка прижалась к нему и промурлыкала нежно-просительно:
— Вадя, все равно не надо играть… Барсуков отстранил Любку, говоря:
— Нет, я хочу играть на выстрел! — и повторил: — Играю на выстрел!
Сопов умолк, оборвав аккорд. Некоторое время смотрел на Барсукова и ответил:
— Хорошо. Ставлю свою жизнь. Мечи, Вадим. Кира обвела взглядом обоих и сказала:
— Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:
— Твои уста, девочка, истину глаголят!
Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:
— Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..
Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:
— Бабка, дуй к татарину… — бросил пачку денег, — и парусом вино сюда, старуха, ну!..
— Ох, господи, да неужто попили мало… — взяла деньги та и, выходя: — Прости мя… Вот аисты…
Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:
— Ты кто, девочка?
— Никто… — улыбнулась та, отпивая вино.
— Чем занимаешься? — сделав глоток вина, спросил Барсуков.
— Служу в порту.
— Это хорошо, девочка, хорошо… — взглянул он многозначительно на своего дружка. — Нужное дело, а?
Сопов кивнул и ответил:
— Еще как! А чья ты, красавица? — спросил он.
Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: — А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:
— Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…
— И от меня тоже? — обиженно спросила Любка.
— Помолчи! — выпил залпом. — Отелло — это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…
— Кто это мы? — спросила Кира.
Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:
— Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…
— Вадим! — вскричала Любка ревниво.
— Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… — продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. — Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.
Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:
— Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.
Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:
— Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!
Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:
— Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:
– Іде он?
— Под акацией дожидается, аист.
— Яшка, кончай гулять… — он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: — Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.
Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.
— Ну, вот, а говорили… — обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:
— До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:
— Любка, смотри мне!..
— Да, уж смотрю… — усмехнулась она.
— Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, — встала Коростылева. — Загулялась я тут сегодня… — сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.
— Ну, и я пойду, на работу завтра рано… — встала и Кира.
— Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… — налила вина в стаканы Любка. — Эх, жизнь наша сучья… — Выпила свой стакан залпом.
Сделав глоток, Кира спросила:
— Ты что же, нигде не работаешь?
— А зачем? — хохотнула та. — У меня Вадим есть, девушка. — И добавила: — Пока есть…
— Почему «пока»?
— Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.
— Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…
— Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… — усмехнулась Любка и замолчала.
— Что «все же»? — немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:
— Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…
— А кто он, Вадим этот?
— Он? — взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: — Он большой и страшный человек. Очень… Эх…
— А с ним тот, тоже такой?
— Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:
— В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…
— Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…
— Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, — мечтательно проговорила Богданова.
— Фамилия как раз у него не знатная… — усмехнулась та, — Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:
— Барсуков?!
— Стой! Куда ты?! — бросилась Любка за ней: — Стой, дуреха! Стой!..
Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:
— Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!
— Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…
— Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?
— Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…
— Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?
— У меня браунинг… — тихо ответила девушка.
— Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?
— Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… — подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. — Финкой приколото было…
Железнов прочел и произнес негодуя:
— Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому — твой сегодняшний промах.
— Петр Иванович, я… — поклала на стол, завернутую в платок финку.
