— Это и есть настоящий Кэббеджтаун, — говорила при этом Лора. Тем самым она хотела подчеркнуть, что в Кэббеджтауне нет ничего типичного.
Парашютики одуванчиков с заброшенного двора дома, где сдавались меблированные комнаты, плыли над изгородью, чтобы приземлиться на безукоризненно подстриженную траву перед большим особняком. Дешевые магазины стояли стенка в стенку с четырехзвездными ресторанами. На том отрезке улицы Джеррард, где был расположен салон Энджи, под вывеской пончиковой находился притон торговца наркотиками, далее шли бакалейная лавка выходцев из Индии, тамильский ресторан, китайская аптека, где в основном продавали лекарственные травы, лечебница хирурга, в которой делали косметические операции и инъекции ботокса, и таинственный, всегда закрытый магазинчик под названием «Белинда» — в витрине этого магазинчика были выставлены куклы, парики, жезлы женщин-тамбурмажоров, участвующих в военных парадах, и чопорные, отделанные рюшем и оборочками платьица для девочек, причем эта экспозиция всегда оставалась неизменной.
Витрина салона Энджи на этот раз пустовала — рук и ног не было. Не успев переступить порог заведения, Рэчел спросила крупную, эффектную женщину, сидевшую за стойкой при входе, — по всей вероятности, Энджи, — куда они подевались.
— Мне пришлось их убрать, — ответила Энджи. — Здесь такая жара, что они бы расплавились.
— Они что, из воска? — спросила Силия.
— Нет, настоящие, — рассмеялась Энджи, увидев, как расширились глаза Рэчел. — Почем мне знать, из чего они сделаны? Из воска… или из пластмассы. Ну, дорогие дамы, что мы сегодня будем делать?
— Обычный педикюр, — ответила Силия.
— Мы играем на пианино, поэтому ногти стрижем себе сами, — уточнила Рэчел.
— Понятно.
Они выбрали себе цвет лака (Силия — темно-фиолетовый, а Рэчел — бледно-розовый), потом прошли за Энджи, постукивавшей по полу высокими каблуками босоножек и покачивавшей необъятными ягодицами, мимо маникюрных столиков в заднюю часть салона. Народу там было не так уж и много: занятыми оказались лишь два из нескольких откидных кожаных кресел — в одном сидела негритянка, которой на вид можно было дать лет сорок, в другом — темнокожий бородатый мужчина в тюрбане.
Энджи показала Силии и Рэчел, куда им садиться, потом, обратившись к мужчине, спросила:
— Ферозе, дорогой, тебя здесь вниманием не обделяют?
Мужчина оторвал взгляд от установленного под потолком в углу помещения телевизора, звук которого был выключен, и с самым серьезным видом ответил:
— Мне не на что пожаловаться.
Силия и Рэчел сняли обувь и поставили ноги в ванночки.
— У тебя очень длинные пальчики на ногах, — сказала педикюрша и улыбнулась. Ей хотелось сделать девочке комплимент. — И очень симпатичные, — добавила она, поправив прическу.
— Благодарю вас, — тихо ответила Рэчел. Она выслушивала комплименты снисходительно и немного печально, как ребенок принимает в подарок игрушку, которая у него уже есть.
— Женщины тратят кучу денег, чтоб у них был такой цвет волос, — сказала негритянка. Она сидела напротив Силии и Рэчел. — Такой блондинисто-медовый.
— Она хочет сделать себе пурпурные пряди, — заметила Силия.
— Не надо, не надо, это ей совсем ни к чему! — чуть не вскрикнула женщина.
— Нет, я уже больше не хочу, — сказала Рэчел, бросив в сторону матери укоризненный взгляд.
— Да, тебе лучше оставить все как есть, — согласилась негритянка.
Ее собственная копна волос завивалась блестящими красновато-коричневыми спиралями, чем-то напоминавшими стружки красного дерева. На ней была блузка в красно-желтую полоску, а на запястьях позвякивала масса тонких золотых браслетов. Если бы она молчала, Силия с уверенностью могла бы сказать, что дама приехала с одного из островов в Карибском море — большинство живших здесь чернокожих старшего возраста были выходцами оттуда, — но выговор у нее явно американский: так говорят жители Нью-Йорка или Нью-Джерси. По тому вниманию, с которым Рэчел, склонив голову, слушала соседку, Силия пришла к выводу, что ее дочь тоже поняла, что женщина — американка. «О, господи, — подумала Силия, — сейчас Рэчел спросит ее, не из Нью-Йорка ли она и не встречался ли ей там черный архитектор, которого зовут Роберт Смит…»
Рэчел так и сделала, хоть и не настолько прямолинейно.
— Вы из Америки? — издалека стала подкатываться к ней Рэчел.
Женщина рассмеялась:
— А что, это настолько заметно?
— Нет, не заметно, — ответила Рэчел.
— Да, я действительно оттуда приехала. — Теперь ее сияющая улыбка была обращена к Силии. — Моей дочери здесь сделали операцию — замещение тазобедренного сустава. Вот я и собралась помочь ей с детьми. — Она кивнула в сторону конторки у двери, где ребенок лет десяти тряс тряпичной куклой над малышом, сидевшим в коляске. — Вот они, около вазочки с мятными леденцами.
Рэчел, будто повинуясь чувству долга, обернулась и бросила взгляд на детей. После этого она продолжила допрашивать соседку:
— А вы случайно не в Нью-Йорке живете?
— Как ты догадалась?
Рэчел сжала подлокотники. Поскольку унять дочь не было никакой возможности, Силия решила прийти ей на помощь.
— В Нью-Йорке живет ее отец, — пояснила она и вдруг почувствовала, как краска стыда заливает лицо, будто женщина могла знать об истинном положении вещей. — По крайней мере, мы думаем, что он там живет…
— Нет, он там живет, — возразила Рэчел.
— Будь по-твоему, — согласилась Силия.
— Он точно там живет. Ты просто не знаешь.
Отголоски их беседы, казалось, зависли в воздухе салона над головами педикюрш.
— Если ты хоть раз побывал в Нью-Йорке, значит, стал ньюйоркцем. — Негритянка нашла гениальный выход из щекотливой ситуации.
Мужчине в тюрбане сделали педикюр — его длинные ногти теперь были покрыты бесцветным лаком. Педикюрша натянула ему на ноги резиновые сандалии и проводила к сушильному столику, стоявшему недалеко от входа.
— Дело в том, — сказала Рэчел, — что он обо мне ничего не знает. — Тем самым она хотела пояснить, почему ее отец живет в Нью-Йорке.
— Понятно, — ответила женщина, подтверждая, что мысль девочки ей ясна.
— Он черный, — заявила Рэчел.
Женщина сделала вид, что удивилась:
— Да ну?
— Его зовут Роберт Смит. Он архитектор.
— Надо же — архитектор!
— Да.
— Ну что ж, — кивнула женщина, — это интересная работа. — Она бросила взгляд на ногти, покрытые лаком такого же цвета, как красные полоски на блузке.
Не сводя с нее глаз, Рэчел пожала плечами и сказала:
— Мне тоже так кажется.
После этого она чуть подалась вперед, чтобы рассмотреть пальцы на собственных ногах. Так ей легче было скрыть досаду от того, что негритянка ничего не знает о ее отце.
Силия подумала, что не стоит придавать этому большое значение. Однако ее всегда огорчала убежденность Рэчел в том, что она обязательно встретит какого-нибудь чернокожего из Нью-Йорка, который знает ее отца, — просто потому, что он негр. Силия не раз говорила ей, что на это есть один шанс на миллион (а точнее — на миллиард, если принять во внимание, что фамилия у него может быть совсем не Смит, жить он может вовсе не в Нью-Йорке, и к тому же бог его знает, чем он сейчас занимается). Конечно, встретить какого-нибудь негра из Нью-Йорка — дело нехитрое. Но почему, интересно, человек, который мог знать ее отца, обязательно должен быть негром? И почему Рэчел не допускает такую возможность, что спустя все эти годы он живет совсем в другом месте?
— У меня такое чувство. — Это единственный аргумент, который приводила в таких случаях Рэчел.
В интервалах между встречами с черными ньюйоркцами ее интерес к тому, где может находиться ее отец, был равен нулю. Она никогда не спрашивала о нем, а единственный раз, когда Силия сама задала вопрос, скучает ли она по папе, девочка ненадолго задумалась, а потом сказала:
— Откуда мне знать?
— У них, должно быть, леденцы кончились, — бросила негритянка, увидев, как старший ребенок катит в ее направлении коляску с младшим.
— Та тетя сказала, что мы можем к тебе пройти…
— Думаю, я уже почти закончила, — ответила ребенку женщина. — Привет, солнышко, — улыбнулась она малышу, хлопавшему в ладошки. — Скажи тете «привет». Вот этой. Видишь?
Ребенок перестал хлопать в ладоши и уставился на Силию большими кроткими глазами.
— Привет, малыш, — кивнула Силия ребенку. — Тебе нравится, как за тобой старшая сестричка присматривает?
— Старший братик, — поправила ее женщина.
— Ой, простите! — Силия слегка смутилась.
Старший ребенок — мальчик — внимательно рассматривал тряпичную куклу, которую вертел в руках. Женщина вдела ноги в сандалии и встала с кресла.
