– Придумывать ничего не надо, – рассказывал он мне. – Я не придумываю, и все нормально. Спишь мало. Работаешь и работаешь. Ездишь и ездишь.
На самом деле соблюдать эти простые правила довольно трудно. Ведь ездил он так, что я, например, удивлялся, почему это мы живы, и в Беслане выходил из машины с чувством огромного облегчения. Я мирился со всем этим только потому, что все, что было связано с Батиком, происходило очень быстро.
Он только спрашивал, за сколько нам надо доехать, и оставалось только закрыть глаза.
– Ну, чего ты? – утешал он меня, видя, что я думаю об этом. – Если что, я все равно от них уйду.
– От кого?
– От ментов. Они меня только один раз поймали. Я заинтересовался. Как они могли его поймать?
– Я был на другой машине. На этой меня вообще никому не догнать. А тогда я был на другой. А они на «бээмвэ» стояли. Приезжие, наверное. Наших я всех знаю, у них такой машины нет. Они хотели, чтобы я остановился. Я не стал. Они поехали за мной. Я хотел во дворе машину оставить и уйти пешком. Со зла, понимаешь? Не успел просто.
– А оторваться пытался?
– Конечно! – воскликнул он.
– Ну и что дальше было, Батик?
– Как что? Денег хотели. 50 рублей.
– Дал?
– Нет.
– Почему?
– Они со мной грубо разговаривали. Я с ними тоже. Потом жалел об этом. Они могли же просто сказать: «Дай нам денег». Я что, не дал бы? Мне что, жалко? Я бы понял, что им, и правда, нужно, раз они за мной так долго ехали.
– А как же ты тогда решил проблему, если денег не дал?
– Да они потом сами отказались. Они тоже гордые. У нас так бывает. А у вас не бывает, что ли?
Потом мы с ним поехали из Владикавказа в Минводы. На выезде из Северной Осетии была большая очередь, потому что граница была закрыта. Я опаздывал в аэропорт. Батик пошел в начало очереди, поговорил с каким-то гаишником, вернулся, сел за руль, мы выехали из очереди и помчались вперед. Вдруг нас остановили. У меня забрали документы, гаишник спросил, есть ли у меня декларация на провоз семи тысяч рублей, которые он нашел у меня в бумажнике. Я понимал, что если хотя бы вступлю с ним в разговор, то точно опоздаю. Так что я молчал. Батика ко мне не пускали. Потом он все-таки прорвался. Гаишник уже нашел у меня техпаспорт на один московский автомобиль и спрашивал, где доверенность на него.
И тут я увидел Батика во всем его великолепии. Он поговорил с этим гаишником по-осетински. Разговор занял полминуты. Говорил только Батик. Гаишник отдал документы и проводил нас до машины. Я спросил, конечно, что он сказал гаишнику? Батик долго мялся.
– Это наши осетинские дела, зачем тебе? Это очень сложно…
Я настаивал, и тогда Батик произнес:
– Ну, ладно. Я ему сказал, чтобы он у того первого мента, которому я пятьдесят рублей дал, чтобы он нас пропустил, двадцать рублей забрал.
Я опаздывал. Мне надо было в МИД на Смоленской площади, прямо в это сложносочиненное архитектурное сооружение; туда, где я никогда не был; как раз туда, куда стремился попасть, можно сказать, всю жизнь. Оттуда, с высоты 18-го этажа, открывается захватывающий вид на движение в обе стороны по Новоарбатскому мосту. Я хотел попасть в МИД к 10.30 утра. К этому времени туда же, в МИД, на встречу с президентом страны должны были съехаться послы Российской Федерации из 130 стран мира.
Но я опаздывал. Ну куда еще человек не должен опоздать? Везде, кажется, можно. Но если тебя ждут 130 послов, которые приехали вовремя и не с улицы Маршала Соколовского, как ты, а из Мозамбика… В общем, я чувствовал личную ответственность за происходящее со мной и собирался быть там вовремя. И поэтому на набережной Москвы-реки не дотерпел до разворота в районе АЗС, качнул руль влево, удачно развернулся через две осевых и поехал в обратном направлении, чтобы через 300 м повернуть направо и уткнуться в нужную мне высотку.
Гаишник, конечно, стоял как раз там, где я развернулся, и потом утверждал, что долго махал полосатым жезлом, прежде чем сел на мотоцикл и бросился в погоню. Погоня эта была недолгой и эффективной. Я остановился.
Он хотел, чтобы я спорил с ним. Поэтому я соглашался. Я вел себя наперекор всем его тайным мыслям.
– Что за организация? – рассматривал он мою доверенность. – «Твердый знак»? Какой твердый знак? Сейчас будет мягкий. Вы знаете, почему я вас остановил?
Начинался этот трудный и, как иногда кажется, бессмысленный разговор со многими неизвестными, игра на нюансах человеческой психики, на его и моем искалеченных московскими колдобинами «это». И результатом этой игры должна была стать выигранная сумма. Кто сколько должен был выиграть? Я вообще не хотел выигрывать. Я хотел не проиграть. Сила, казалось, была на его стороне. Но на моей стороне была слабость. Он говорил, что я, наверное, думаю: там, где я развернулся, разрыв в сплошной разметке.
– Я предлагаю вернуться и посмотреть, раз у нас спорная ситуация, – предлагал он, испытующе глядя на меня.
– Я верю вам, инспектор, – пожимал я плечами, и он ничего не мог с этим сделать.
Дело не в том, что я хотел как-то заигрывать с ним. Наоборот, я хотел только, чтобы он ужаснулся мыслям, которые одолевают его, и пожирающей его алчности. А главное, я хотел в конце концов успеть на совещание с послами. И если бы я завелся и всеми правдами и неправдами заставил его составлять протокол, то, во-первых, опоздал бы, а во-вторых, рисковал бы лишиться прав. Совещание с послами того не стоило. Я ему так в конце концов и сказал.
– С какими послами? – удивился он. – Кто совещается?
– Путин, – сказал я. – Президент.
– Володя? – еще больше удивился он.
Тут я замер просто. Я понял, что попал на какого-то дальнего, а то и ближнего родственника президента страны.
– Вы что, знакомы с ним?
– Да было дело, – нехотя признался он.
– То есть не близко? – уточнил я.
– Это все-таки президент, – сказал он. – Как я могу быть близко? Но он просил меня Володей его называть.
– А что у вас с ним было?
– Да нарушил он как-то, и я его остановил. Так же, как и вас.
– Догнали, что ли?
– Конечно.
– А на чем же он ехал?
– Да какая-то иномарка несерьезная. Я еще удивился. И без охраны.
– Так, может, и не президент?
– Да что я, президента не узнал бы, что ли? – обиделся он. – Вылитый Путин. Он сам, кстати, подтвердил.
– А вы документы его смотрели?
– Зачем? – еще больше обиделся он. – Обижать человека недоверием не буду никогда понапрасну. Он сам спросил: «Вы что, не узнаете меня?»
– Так, может, двойник все-таки? Просто похож очень.
– Знаете что? Вот вам ваши документы и езжайте отсюда. И будьте аккуратнее, – зло сказал он. – А то ведь можно и без прав остаться.
Он сел на мотоцикл и очень быстро уехал. Я понимал: он боялся, что еще секунда – и я разрушу лучшую историю его жизни и он не сможет рассказывать внукам, как он решил не наказывать президента страны, когда тот сел за руль и нарушил правила дорожного движения.
А я в результате успел на совещание с послами и увидел на сцене, в президиуме, еще одного человека, очень похожего на президента страны.
Недавно я ехал с дочкой на машине по одной московской улице. Стоял, как говорится, ясный солнечный день. Поэтому в зеркало заднего вида мне было хорошо видно, как вплотную ко мне подошел милицейский джип. Он буквально навис надо мной всей своей двухтонной массой. Мне от этого, конечно, стало не по себе, и я нажал на газ. Но и он ведь тоже.
Вообще-то у меня в салоне громко играла музыка, потому что моя трехлетняя дочь требует, чтобы в машине, если она там сидит, работало «Русское радио». А из джипа мне что-то, похоже, начали орать. Я сделал музыку потише. Но все равно было не слышно. И я ее вообще выключил и открыл окно, но останавливаться на всякий случай не стал.
И тогда из джипа мне прямо в ухо гаркнули: – Граждане! Призываем вас пройти на избирательные участки и проголосовать на выборах президента Российской Федерации. Сделайте свой сознательный выбор! Граждане!..
До этого мгновения я вообще-то и в самом деле собирался проголосовать. Ведь это было 14 марта. Но, услышав объявление из джипа, никуда я, конечно, не пошел. Если уж они уговаривают идти на выборы из этих своих машин с тонировкой, то что же меня ждало бы там, куда они так звали? Все это было похоже на какую-то «стрелку», к которой я не имел никакого отношения.
Моя дочь тоже услышала, что нам надо куда-то пройти. А она любит ездить на машине, и у нее свой разговор с гаишниками. И даже, рискну сказать, свои счеты.
– Папа, – сказала она, – остановись. Давай я с дядей поговорю.
И я вспомнил.
Мы с ней, с ее годовалым братом Ваней и с их мамой ехали по Симферопольскому шоссе из Москвы в далекий подмосковный город Протвино. Километрах в семидесяти от столицы нашу машину остановили. Гаишник долго изучал документы и страховой полис. Потом, демонстративно не глядя в салон, поинтересовался, кто там.
