Таким образом, вновь возобновилась и притом в расширенном виде база компромисса между украинским сепаратизмом и коммунистическим «фундаментализмом». В независимой, самостийной Украине они могут попытаться решить каждый свои проблемы традиционным большевистским способом. Демократия же для них — это гибель. И не случайно украинские коммунисты и украинские республиканцы делают друг другу реверансы, и понятно, почему всякое упоминание о возможной федерализации Украины как способе решения лингвистического конфликта (как, впрочем, и проект решения украинского вопроса, выдвинутый Солженицыным) вызывает у той и у другой стороны буквально приступы бешенства. Имманентный антидемократизм самостийников проясняет, почему все годы перестройки их гнев направлен был не на главного интернационалиста всех времен и народов — КПСС, а на народ — русский народ, больше всех других от бесовства этого интернационалиста пострадавший.
Литераторы-сепаратисты, претендующие на роль пророков украинского народа, прекрасно понимают, что между ними и этим народом пропасть. Это пропасть между полуинтеллигентами, нахватавшимися западных идей, и народом, тысячелетие строившим свое бытие, как и великорусский и белорусский народы, на началах православного христианства. Именно поэтому сепаратисты главное препятствие осуществлению своих сумасбродных идей и планов все чаще видят в Православной Церкви. Понятно, что речь идет не о галичанах, уже расправившихся с православием государственными средствами на Львовщине, Ивано-Франковщине и Тернополыцине, а о литераторах-схидняках, то есть восточниках, выходцах из восточных областей Украины. В последнее время они все более осмысленно относятся к кредо галицийских клерикалов, что стопроцентный украинец — это униат, грекокатолик, а православный украинец — это москаль.
С 28 апреля по 6 мая 1990 года в Риме проходила международная научная конференция на тему «Основы исторических и культурных традиций на Востоке Центральной Европы: Белоруссия, Литва, Польша, Украина». Главными ее организаторами были исследовательские институты Ватикана и институты украинской диаспоры в США. Ее участники встретились с премьер-министром Италии Д. Андреотти и папой Иоанном Павлом Вторым. Комментируя итоги этой конференции в интервью «Литературной Украине», председатель Руха Иван Драч нашел нужным заявить следующее: «Мне кажется, что составной частью того великого пути на Запад, которым должна идти ныне наша украинская культура, наша наука, является также и путь к украинскому Риму». Откровеннее не скажешь.
Часть самостийников видит беды украинского народа не просто в православии, а в христианстве вообще. Так, известный ревнитель чистоты украинского языка Сергей Плачинда доказывает, что «древнюю украинскую сверхдержаву», державшуюся на «трех китах» — вече, волхвах и язычестве», погубил 988 год. Крещение Украины стало-де «началом упадка и краха украинской государственности». Вполне поэтому естественно, что самостийники называют сейчас православных священников «московскими попами», а В. Яворивский не постеснялся перед американской аудиторией заявить, что патриарх Алексий приехал на Украину «как вор».
Национализм, социализм, клерикализм и неоязычество — все эти, несовместимые на первый взгляд, идеи тянутся друг к другу на Украине, грозя образовать взрывоопасную смесь, как это уже случалось в истории Европы. О возможности союза между националистами и партократией предупреждал в своем выступлении на сессии Верховного Совета УССР в мае 1990 года депутат Гринёв. Его прогноз фактически подтвердился с той разницей, что партократы сейчас называются суверен-коммунистами или вышли из партии ради вящей карьеры.
Тенденция к формированию в республиках блока националистов и партократов — неважно, вышли они из КПСС или воссоздались под другими названиями — свидетельствует о том, что расчленение СССР-России не только не гарантирует торжества демократии, но даже чревато быстрым воспроизводством авторитарных тенденций, причем на националистической основе. Кредо демократов-всеобщников «пусть сгинет Россия, лишь бы жила демократия», заимствованное у западной советологии, оказалось совершенно несостоятельным. Не за горами время, когда всем станет ясно как день, что расчленение СССР-России — это не путь интеграции страны в мировое хозяйство. Расчленение — это дестабилизация, а как можно куда-то интегрироваться, дестабилизируясь? Кроме того — и это, пожалуй, самое главное, — в условиях краха коммунистической идеологии все более очевидной становится необходимость этнонациональной или эквивалентной по функциональной способности идеологии. Между тем проводимый политический курс подрывает все предпосылки формирования такой идеологии в большинстве крупных республик. И не случайно Запад, не отказываясь от планов расчленения и ослабления Советского Союза, начинает размышлять о плюсах и минусах этой политики. Как поступить? То ли дальше дробить Россию на части с риском реальной дестабилизации страны и полной непредсказуемостью будущего (а непредсказуемости Запад очень не любит уже в силу своей мировоззренческой одномерности), то ли оставить ее целой при условии, что у власти в основных сферах экономики и культуры будет элита, пользующаяся доверием Запада (Померанц называет ее в одной из последних работ мировой диаспорой).
Что направляло до сих пор наших архитекторов перестройки и их западных консультантов? Что «перестроечная» мысль несамостоятельна, в этом, я думаю, сейчас никто не сомневается. Над ней (и Западом) довлел, во-первых, исторический опыт «распада» Австро-Венгрии, давшего жизнь целому ряду самостоятельных государств. Во-вторых, опыт национально-территориального федеративного устройства СССР после Октября. В-третьих, опыт консолидации «социалистических» наций и становления национальных созданий на территориях западных областей бывшей Российской империи, а также в Туркестане. В-четвертых, послевоенный феномен деидеологизации в Западной Европе и Америке, абсолютизированный или неправильно понятый обслугой архитекторов перестройки.
Совершенно очевидно, что западные специалисты и их подражатели в нашей стране, готовившие парады суверенитетов, переносили на СССР опыт раздробления Австро-Венгрии, абсолютизируя формальные общие моменты в двух государствах и игнорируя их особенности, историческую и национальную специфику. Австро-Венгрия объединяла народы, уже имевшие в прошлом государственно-историческое бытие и выраженную историческую память. Это Чехия со своей славной историей, Реформацией и Контрреформацией. Венгрия, у народа которой уникальная история странствий и войн. Собственно австрийцы, имевшие, несмотря на культурную близость к немцам, совершенно отличную историческую судьбу, мало чем похожую на немецкую. Да и австрийские славяне — словенцы, хорваты и сербы — все они ко времени своего вхождения в состав Австро-Венгрии уже были народами с государственной традицией и развитым национальным самосознанием. Австро-Венгрия была подлинным лоскутным государством, двуединой и несостоявшейся триединой монархией, где элементы общеавстрийского (имперского) самосознания лишь надстраивали блоки сложившихся или складывавшихся национальных самосознаний. Далее, за исключением Баната, Трансильвании, отдельных районов Богемии, Моравии (чехи и немцы) и Галиции (поляки и русины), а также нескольких крупных городов, народы Австро-Венгрии проживали компактными национальными группами.
И все же распад Австро-Венгрии дорого обошелся ее народам. Были выселены судетские немцы, переселены поляки из восточной и русины из западной Галиции соответственно в Польшу и на Украину, и, наконец, в самое последнее время выехали саксы (немцы) из Румынии. Однако даже спустя семьдесят лет сохраняются венгерско-словацкий (венгры южной Словакии) и венгерско-румынский (венгры Трансильвании) национальные споры, которые усугубляют нестабильность восточноевропейского региона. Последние события в Югославии высветили и сербско-хорватский, и другие конфликты, которые тоже в большой мере отдаленные последствия распада Австро-Венгрии.
Национальные проблемы Российской империи можно сопоставить с австро-венгерскими только на уровне отдельных губерний и регионов. На западе это Финляндия и Польша, в которых проживало население с развитым национальным сознанием, и притом проживало относительно компактно. На юге, в Закавказье, это армянский и грузинский народы, обладавшие древней культурой и национальным самосознанием; но не имевшие компактной национальной территории и расселенные чересполосно друг с другом и с тюрками, а также курдами (в Карее). В Средней Азии это Коканд, Бухара и Хива — сформировавшиеся мусульманские суперэтнические (если пользоваться терминологией Гумилева) единицы. Однако даже последние государства объединяла с Великороссией общая историческая память — пребывание в татаро-монгольских государственных образованиях. Если же брать все другие губернии и регионы Российской империи, то это будет чересполосица в разной мере и по разным параметрам родственных народов с несформированным или вообще отсутствующим национальным самосознанием (Новороссия, Крым, Сибирь, Дальний Восток). Что касается территорий, принадлежавших Речи Посполитой, то они к моменту присоединения к России были уже и многоэтническими, и чересполосными, и национально неидентифицированными. То же следует сказать о народах Прибалтики и Бессарабии.
