На заводе, где работал Володя, был небольшой спортивный зал. Одну из торцовых стен в нем отделали зеркалами. Днем дети сотрудников занимались здесь гимнастикой и балетом, женщины — аэробикой. Вечером приходили мужики, приносили из подсобки гири, штанги, отодвигали от стен тренажеры и растили бицепсы, трицепсы и прочие достоинства мужского тела. Неизвестно, кто с большим удовольствием рассматривал себя в зеркалах: девчушки, закрутившие ноги в пятую позицию, или любители-атлеты из гальванического и сборочного цехов.
Володя приходил теперь в спортивный зал каждый вечер, готовил свои мышцы для предстоящей встречи с Ивановым. На улицах его принимали за пьяного — так водило от усталости и чрезмерной нагрузки, которую он задавал своему телу, отвыкшему от физических упражнений.
Гену разбирало любопытство: что за женщина выбила Володьку из глубокой колеи верной семейной жизни и регулярно доводит до физического истощения. Как-то вечером, не без зависти глядя на измученного приятеля, Гена спросил:
— Как хоть ее зовут?
— Кого? — не понял Володя.
— Ту, кто тебя так ухаживает, что ты вилкой в тарелку попасть не можешь.
— Штанга.
— Ну и прозвище! Не обижается?
— На кого?
— На тебя и вообще.
— Какая ей разница? — Володя пожал плечами. — Ее все поднимают.
— Старик, ты умом тронулся? С кем ты связался?
— Потом поговорим, — отмахнулся Володя, свалившись на жалобно запевшую старыми пружинами раскладушку.
Проваливаясь в сон, он напоминал себе о подоконнике — не отметиться на нем завтра утром. Естественно, забыл и припечатался.
Три дня после визита пьяного мужа Лена пребывала в настроении обиженной злости.
Она мысленно выстраивала сцены прихода Володи, его бурных извинений, придумывала монологи для него, смиренно кающегося, и для себя, гордой и неприступной. Но Володя не приходил, в ногах не валялся, а фантазии с каждым днем становились менее драматичными. Кроме того, книга, которую ей дала прочитать Алла, настолько поразила воображение Лены, что отдельные эпизоды нет-нет да и вспыхивали в памяти. Сумятица в мыслях — воображаемые сцены с Володей, сексологические откровения, упорные внушения подруги — зародили в душе Лены сомнения: не завел ли в самом деле Володя любовницу?
В один из свободных дней она отправилась в институт, где работал Гена, и вызвала его по телефону на проходную.
— Гена, я прошу тебя ответить мне честно, это для меня очень важно. У Володи есть другая женщина?
— Да ты с ума сошла! У Вовки? — Изумление и негодование Гены были столь бурными, что он сам удивился.
— А где он проводит вечера?
— Со мной. Мы в шахматы режемся. Я, между прочим, обставляю его как миленького. Вчера такую сицилианскую…
— Вчера ему звонила дочь, — перебила Лена, — и его не было дома, а потом, утром, он сказал ей, что был в спортзале.
— Правильно. Сначала продул мне две партии, а потом отправился заниматься спортом. Он в секцию записался.
— В какую?
— В лыжную, — от балды ответил Гена.
«Врать без пауз и сомнений», — выбрал он тактику.
— Он в юности легкой атлетикой занимался, — задумчиво сказала Лена. — И до зимы еще далеко.
— Поэтому они в спортзале и готовятся к зиме. Слушай, Ленка, не морочь себе голову, не забивай ее глупыми мыслями.
«Обманывает он меня? — размышляла Лена. — Нет, похоже, что искренне говорит. А вдруг все-таки лукавит? Ну и я совру».
— Гена, но ведь он сам мне сказал.
— Что сказал?
— Что он, что у него, ну ты понимаешь, появилась…
— Лена, у тебя сигареты есть?
— Не курю.
— Мои в отделе остались. Подожди, я у вахтеров стрельну.
Во время короткой передышки Гена еще раз утвердился в тактике: не признаваться ни при каких условиях. Если женщина любит, то ее можно убедить даже в галлюцинациях — тебе, мол, привиделось, что я с другой целуюсь. Исключение — визиты беременных медичек.
— Это он придумал, Лена. Хотел тебя позлить. Я бы заметил, вместе ведь живем. Клянусь честью, никого у него нет.
«Твоя честь понятие такое же растяжимое, как резинка в старых трусах, — думала Лена. — Тебе женщине соврать — что высморкаться».
— А как Володя тебе объяснил, почему он ушел из дома?
— С тобой поссорился.
— Не ссорились мы! То есть сначала не ссорились. Гена, а может быть, у него временное увлечение? Покуролесит и опять вернется ко мне?
— Конечно временное! — горячо поддержал Гена. — Он тебя страшно обожает! Сам удивляюсь! Натуральный мавр! Но, знаешь, в жизни мужчин бывают ситуации… — «Не туда меня несет», — подумал Гена, но остановиться не сумел. — …Такие ситуации, когда разум отступает, а инстинкты бушуют. Ешь ты каждый день манную кашу — что, селедки не захочется?
— Да, — кивнула Лена, — я читала, и Алла говорит.
— Вот видишь! Но это временно, как грипп.
— У Володи сейчас грипп от манной каши?
Не дожидаясь ответа, Лена пошла к выходу.
«Я друга предал?» — испугался Гена и бросился догонять Лену.
Его суетливое подбадривание, бегающий взгляд, судорожные клятвы в верности Володи только утвердили Лену в мысли, что в ее жизни случилась страшная трагедия.
Она крепилась, позвонила Алле: срочно приезжай, умираю, концы отдаю. Но в голос расплакалась только дома.
— Что я говорила? — торжествовала Алла, когда Лена между всхлипами поведала о своем горе.
— Закон природы, — поддакивала Настя, которую не смогли выпроводить из комнаты. — И папа туда же. Может быть, это не плохо? Он доказал, что ему претит постоянство и бытовая рутина.
— Что ты несешь? — У Лены всегда пропадали слезы по поводу личных неприятностей, если она обнаруживала проблемы морально-нравственного сбоя у детей. — Отец к другой женщине ушел, а ты его оправдываешь? Дочь называется!
— Ты сама виновата, — заявила Настя, довольная тем, что мама перестала причитать. — Посмотри на себя! Кто сейчас ходит в тупоносых туфлях? В пальто столетней моды? А глаза? У тебя же вечно в глазах один вопрос: в каком магазине колбаса дешевле?
— Устами младенца, — кивнула Алла. — Я тебе говорила? Надо поменять имидж.
— И весь гардероб, — вставила Настя. — Юбочки в складочку, блузочки шелковые — деревня.
Лене хотелось сочувствия, а она получала от самых близких людей обвинения. Она была готова помчаться на край света, уговаривать, умолять мужа вернуться, а ее призывают поменять наряды.
— Ничего не понимаю, — признавалась Лена, — мы так хорошо жили. Я люблю его, у нас дети…
— Не распускай нюни, — велела Алла.
— Ты должна доказать, что ты лучше той женщины, — призывала дочь.
— Но как? — растерянно спрашивала Лена.
— Прежде всего модернизировать внешность, — авторитетно постановила Алла.
— И платья, — снова напомнила Настя. — Можешь кое-что взять у меня.
Дочь носила джинсы, короткие юбки, майки с портретами певцов, куртки и ботинки вроде армейских. Хороша будет Лена в подобных нарядах!
— Никакой самодеятельности, — велела Алла. — Ты должна оформить себя у настоящего стилиста и визажиста.
— У кого? — переспросила Лена.
Алла и Настя дружно закатили глаза к потолку, поражаясь отсталости Лены.
— Кутюрье мы, пожалуй, не потянем, — задумчиво сказала Настя. — Зато визажист под боком.
Она имела в виду салон, который открылся на месте бывшей парикмахерской, прямо напротив их дома. «Визажист Сидоркин. Комплексный дизайн внешности» — гласила вывеска.
— А сколько дизайн стоит? — настороженно спросила Лена.
— Не дороже семейного счастья, — отрезала Алла.
— Жертвую, — вдруг сказала Настя, — сто долларов. Мне бабушка на косуху подарила.
Лена решила, что речь идет о неизвестном ей животном, которое дочь собирается притащить в дом. Оказалось, что косуха — это кожаная куртка со множеством застежек-«молний».
— Ну хорошо, — сдалась она, — на днях зайду в салон.
— Завтра! — в один голос воскликнули подруга и дочь. — Но Лена еще несколько дней терзалась сомнениями, внутренне металась между необходимостью коренным образом улучшить свою внешность и разбазариванием семейного бюджета. Володя не появлялся, и Лена поддалась объединенному напору Аллы и Насти.
Визажист Сидоркин, щупленький и молоденький, как допризывник, был одет во все черное: шелковая черная рубашка с воланами на воротнике и на манжетах, резиново обтягивающие черные брючки, заправленные в черные лакированные сапожки. Только яркие рыжие волосы выделялись в его облике, но и в них одна прядь была выкрашена в траурный цвет.
«Из себя он сделал служителя похоронной команды, — подумала Лена, — а что будет со мной?»
Сидоркин привел ее в кабинет, уставленный деревянными болванками голов с париками, усадил в мягкое кресло, сам сел напротив и представился:
