Сидящие за столом стали подсмеиваться и переглядываться.
— Параолимпийские игры, да? — усмехнулся губернатор, переглядываясь со свитой.
Исполнители тоже переглянулись, но без улыбок.
— Что за слабосилие за такое? Что за формализм? Вам, что, ребят, скучно это исполнять, да?
— Нет, не скучно! — ответил за всех рыжий парень.
— А не скучно — пляши, Ваня, как в последний раз! Как перед расстрелом!
— Так, чтоб искры летели, — подсказала 3-й вице-губернатор.
— Так, чтоб искры летели! — губернатор стукнул кулаком по столу. — Вон, дед мой рассказывал, у них в селе, бывало, на свадьбе, как пойдут мужики плясать, так бабы кричат: наши хреновья из земли огонь высекают!
Свита одобрительно засмеялась.
— Помните, что написано позади вас: триста пятьдесят! Нашему краю триста пятьдесят лет! Вся страна к нам в гости приедет! А вы тут как спагетти болонезе будете по сцене болтаться, да?
Все засмеялись.
— И вы, девчата, — продолжал губернатор. — Вот запели вы: «Ох, насра-а-а-али в сиси Кузнецо-о-о-вой Лар-и-исе». Это… — он прижал кулак к груди. — Это же печаль! Печаль вы-со-кая! Это русская тоска наша, черта национального характера! Об этом поэты писали! Есенин, да? Выткался на озере алый цвет зари. Этого нет ни у кого в мире! Это надо петь душой, а не горлом! Семнадцатого приедут к нам московские циники эти, вроде Славы. Непрошибаемые. Будут сидеть, посмеиваться. А надо так спеть, чтоб всех этих москвичей проперло, чтоб они вспомнили: кто они, откуда и куда идут!
Он замолчал, провел рукой по своей порозовевшей щеке.
Сидящие за столом молчали. Исполнители стояли. Девушка полулежала в траве, придерживая кал на груди.
— И еще, — продолжал губернатор. — Вот у вас Ванюша на березку влез, сделал свое дело. А потом соскочил — и пустился в пляс. А раньше было не так. Ведь не так, да?
— Было подтирание, — кивнул постановщик.
— Было подтирание, — закивали сидящие за столом.
— Было подтирание! — с укоризной откинулся на спинку кресла губернатор. — А почему его убрали? По каким соображениям?
— Мне кажется, это тормозит динамику номера, — ответил постановщик.
— Тормозит? Динамику? А мы что, куда-то торопимся, да? Побыстрей, побыстрей, да? Как в Москве? Все на ходу, да? Чушь! Динамику тормозит. Ничего не тормозит. Он на березку влез, присел на сук, отвалил на сиси ей. Ему огузье нужно подтереть? Нужно! Все нормальные люди подтираются. Что, наш Ваня хуже других? Или что, русские — дикари такие, да? Русский человек не подтирается? Это клевета. Динамику! Не надо за формальные слова прятаться. И не надо самодеятельностью заниматься. Этот номер клас-си-ка! Ваня навалил, девушки с платком расписным подплыли, отерли, он штанишки подтянул — и пляши на здоровье! Это нужно вставить обязательно.
— Вставим, Сергей Сергеич, — согласился постановщик.
— В общем, доводите вещь до ума, — произнес губернатор в микрофон и передал его постановщику. — Не позорьте наш край.
— Будем работать, Сергей Сергеич, — кивнул постановщик.
— Работайте, не жалейте себя, — губернатор заворочался в кресле, готовясь встать, и произнес свое традиционное напутствие: — Мы должны забивать только золотые гвозди.
Постановщик закивал.
— Номер — уже классика. Но классику нельзя превращать в рутину, — губернатор встал.
— Культура такого не прощает, — встала 3-й вице-губернатор.
— Культура такого не прощает! — подтвердил губернатор. — Второй раз глядеть не приеду. А семнадцатого — все посмотрим!
— Сделаем, Сергей Сергеич, — кивал постановщик. — Не подведем.
— Не подводи! — погрозил ему крепким пальцем губернатор и оглянулся. — Миш!
Сидящий в зале неподалеку медведь встал, взрычал, подошел, опустился на колени. Губернатор привычно вспрыгнул ему на спину, обхватил за шею. Медведь проворно понес его из зала. Свита заспешила следом.
Медведь пронес губернатора через вестибюль, спустился по ступеням к машинам, присел. Губернатор слез со спины, перед ним тут же распахнули дверь черного джипа. Он влез в машину, дверь закрыли. Свита расселась по двум другим машинам. Кортеж тронулся.
— Сергей Сергеич, — обернулся референт, сидящий рядом с водителем. — Малышев звонил дважды. Он по поводу тех греков.
— Я же сказал, мы примем кого угодно, — ответил губернатор, глядя в окно. — Хоть папу римского.
— Там еще шестеро.
— Ну и что? Местов нету, что ль?
— Да есть, но их уже… восемнадцать. Многовато.
— Размещай всех в новой, без вопросов.
У губернатора в кармане зазвонил мобильный. Он достал его:
— Да, зая. Нет, зая, обедайте без меня. Нет. Не сердитесь. Да. Я буду пораньше сегодня. Да. Целую всех.
И тут же опять зазвонил мобильный.
— Да, Ярослав, — заговорил губернатор. — Гром всегда гремит внезапно, ты это знаешь лучше меня. И если мы к нему оказались не готовы, это вина только наша. И моя и твоя. Здесь третьего нет и быть не может, валить не на кого. Мы с тобой не зажаты между Изенгардом и Мордором. У нас есть пространство для маневра. И всегда будет. Да. Паниковать не надо. Нет, Ярослав. Ты опять упрощаешь или просто не хочешь меня понять. Нет! Это ты не хочешь меня понять! Да. Да. Конечно! Я приму решение сегодня. Сегодня! Все.
Он убрал мобильный, глянул на часы:
— Так. Сережа.
— Слушаю, Сергей Сергеич, — обернулся референт.
— На комбинат не успеваю, назначь на завтра, на двенадцать.
— Хорошо.
— Отпускай всех. А я — в тупичок.
— Понял.
Референт набрал номер, приложил мобильный к уху:
— Лев Данилыч, Сергей Сергеич дал отбой по комбинату. Завтра — в двенадцать. Спасибо.
Одна из черных машин покинула кортеж, свернув влево. Две другие продолжали движение. Проехали проспект, свернули и после нескольких поворотов подъехали к КПП. Шлагбаум поднялся, обе машины въехали на новую улицу с двенадцатью новыми одинаковыми бежевыми коттеджами под черепичными крышами. Машины подъехали к коттеджу №6 и остановились.
— Сережа, поезжай, займись размещением.
— Есть, Сергей Сергеич, — кивнул референт.
— Вась, заедешь за мной через два часа, — сказал губернатор водителю.
— Хорошо, — кивнул тот, не оборачиваясь. Заднюю дверь джипа снаружи открыл охранник.
Губернатор вышел. Медведь с рычанием опустился на колени.
— Отдыхай, Миш, — потрепал его за ухо губернатор и, подойдя к калитке, нажал на звонок.
Калитку тут же открыли. Губернатор вошел, закрыл за собой калитку, оставив охрану и медведя снаружи, прошел по совсем коротенькой дорожке из природного камня к дому, поднялся по ступенькам и вошел в приоткрытую дверь.
Остановившись на коврике, он осторожно притворил за собою дверь. Пересек прихожую с цветами и колоннами, приблизился к стеклянной двери, за которой горел красноватый свет. Губернатор облизнул губы, взялся за ручку двери, открыл и вошел в просторную гостиную, освещенную красными светильниками. Окна гостиной были наглухо закрыты плотными темно-вишневыми шторами. Красное ковровое покрытие стелилось по полу, стояла ампирная мебель, горел камин. Посередине гостиной стояли две девочки-близняшки в праздничной форме советских школьниц, в пионерских галстуках. Черные, аккуратно заплетенные косички их были украшены большими белыми бантами, на белых передниках на груди алели пионерские значки. На ногах у девочек были белые, приспущенные на щиколотки гетры и черные лакированные туфельки. Руки девочки держали за спиной. Красивые одинаковые лица их с презрительной усмешкой смотрели на вошедшего.
— На колени! — произнесли девочки одновременно.
Губернатор упал на колени.
— Ты кто? — спросила одна из девочек.
— Я раб Анфисы и Раисы.
— Раздевайся, раб! — приказала девочка.
Губернатор стал неловко раздеваться, стоя на коленях. Наконец разделся, оставшись только в трусах. Его член торчал, растягивая трусы. Губернатор согнулся, как бы скрывая свою эрекцию.
Девочки подошли к нему. Одна из них вынула из-за спины руку со стеком, ткнула стеком в член губернатора.
— Чё там у тебя торчит, раб?
— Мой член, — дрожащим голосом пробормотал губернатор, стремительно краснея.
— Почему он торчит?
— Потому что я люблю пионерок.
Девочка снова ткнула стеком в член:
— А чё он так плохо стоит?
— Не знаю, не знаю… — скорбно замотал опущенной головой губернатор.
— Это хорошо, по-твоему?
— Нет, это очень плохо…
— Своим членом ты позоришь нас, пионерок.
— Простите, простите меня…
— Нет, мы тебя не простим.
— Простите, умоляю…
— Знаешь, что мы с тобой сделаем?
— Нет, не знаю.
Девочки лукаво переглянулись и произнесли:
— Щас мы сделаем укол, чтоб твой член стоял как кол!
