— Все в порядке, Эрик? — спросила Катарина, закутанная в пончо — До вашего приезда он кричал на меня, теперь все прошло. Вы увидите, мы не дикари.
Я изобразил рассеянного человека:
— Честно говоря, я не обратил на это внимания, мысли мои были в другом месте…
— Слышишь, какой у него английский? — спросил Рой.
Катарина возмутилась:
— Он снова за старое! Он мне все уши прожужжал про ваш английский, перечислил все ваши дипломы. Люди начинают комплексовать, сравнивая себя с вами.
Я отмахнулся от комплиментов жестом, который, как я надеялся, должен был показать безразличие, пожал плечами и пробормотал:
— Но вы жили как нормальные люди, а я в это время… — Чтобы снять с них вину — понятно, что это была всего лишь игра, — я пожаловался на недостаток жизненного опыта.
— Слышал, Рой? Эрик считает, что мы сделали более правильный выбор, чем он.
Она указала пальцем на Роя:
— А вот он — настоящий генератор опасений. Самое главное из них — не попасть в капкан женитьбы! Он такой осторожный, что в начале нашей связи мне пришлось его изнасиловать…
— Какая же ты зануда, Катарина! Несешь всякую ерунду! — воскликнул Рой.
— Скажешь — нет? Ты так меня боялся, что едва не бросил меня через два месяца платонической любви! Это было бы печально! Французы более темпераментны, не так ли, Эрик?
Что следовало ответить этим шикарным безумцам? Я взял стакан и отглотнул крепкую жидкость с кусочками фруктов.
— Мы тоже разные.
— Давайте лучше выпьем, чем слушать бред Катарины, — подвел черту Рой — Альфонсо налил слишком много алкоголя в этот фруктовый коктейль. Когда день складывается удачно, он великолепен. Но когда он нервничает, то творит невесть что… Если вам не нравится, Эрик, вы можете не пить его. Ничего страшного.
— Вот пример крайнего расточительства, — сказала Катарина.
— Оставь меня в покое, — отрезал Рой.
Очутившись наконец-то на земле обетованной, я держал в руке стакан и глядел в ночь, вылавливая с помощью зубочистки засахаренные вишенки. Если я хочу уменьшить свои расходы и оправдать возросшую сумму своих долгов, я должен был добиться успеха в Калифорнии и, в качестве награды, почувствовать себя счастливым человеком. Мы сели за стол. Перед каждым прибором стояла чашка с коктейлем из креветок. Рой, без конца менявший тему разговоров, спросил о соответствии моих французских дипломов сертификатам иностранных университетов.
Альфонсо поставил на середину стола холодного разделанного на куски цыпленка на огромных листьях салата.
— Вам, конечно, известно, что в наших краях живут два или три, точно не помню, лауреата Нобелевской премии родом из Франции. Все больше и больше французских ученых переезжают жить к нам.
Я кивнул, не зная, что мне стоило проявлять — признательность или гордость. Больше всего мне тоже хотелось стать непонятым на родине человеком и получить приглашение остаться здесь.
— У вас, — продолжил он, — не желают даже допустить мысли о крайней необходимости установления торговых связей с заграницей. Имея за спиной Германию, в плане экономики, вы должны бы проснуться.
Меня раздражало то, что меня обвиняли в ошибках, совершенных милой Францией. Меня принимали за латинянина, не приспособленного к нынешнему времени. Это «у вас» приводило меня в отчаяние. Прежде всего потому, что он был не совсем прав, а кроме того, что я как раз и стремился оттуда уехать.
— Много раз, разрабатывая инвестиционные проекты, мне приходилось сталкиваться с большими проблемами. У вас мало людей, говорящих по-английски.
Он превращал ужин в сведение счетов со Старым Светом.
— У каждого хозяина свои достоинства и недостатки, — сказал я, грызя куриное бедрышко — В любом случае, лично я не считаю себя включенным в ваше заключение.
— Вы можете оставить ножку, — вмешалась Катарина. — Сегодня явно не его день. Альфонсо приготовил слишком обильный ужин и слишком крепкие напитки. Не будь меня здесь, все было бы еще хуже. Я стараюсь его притормозить, немного организовать. Когда слуги работают у холостяка, они творят бог знает что. Не знаю, где он откопал этого цыпленка. Это настоящий страус…
Я наблюдал за ними с крайней озабоченностью. На чью сторону следовало встать? В любой стране очень трудно приспособиться к такой неустойчивой паре, в которой один человек вас избегает, а другой в это время цепляется к вам. Каждый старается склонить гостя на свою сторону. Я должен был понравиться Рою в надежде на то, что его речь о переехавших в США французах закончится волшебными словами: «А вы не хотели бы остаться здесь? Я мог бы предложить вам должность в своей компании». Увы, этой долгожданной фразы он так и не произнес. Я должен был поддерживать ритм разговора, скрывать свою усталость и, несмотря на слипавшиеся от разницы во времени веки, быть постоянно начеку. Они хотели развлечься, задавая мне разные вопросы. Я нарисовал им образ матери таким, каким они хотели ее видеть: графиня из разорившейся семьи, дочь известного в прошлом немецкого промышленника… Согласно моему сдержанному и почти вынужденному описанию, мать моя якобы унаследовала от своего отца политическое проклятие и деньги, запрятанные где-то в швейцарских банках.
— Вы на нее похожи? — спросил Рой.
— В каком плане?
— Во всех планах…
— Полагаю, что похож.
— И где же сейчас находится ваша мама? — спросила Катарина, скручивая двумя пальцами лист салата. Когда она его жевала, ноздри ее сжимались, как у кролика.
— Моя мать умерла…
— О! — смущенно произнесла она. — Я не хотела вас огорчать.
Я простил ее с болью в голосе:
— Вы не могли этого знать…
— Она всегда задает слишком много вопросов, — сказал Рой — Из любопытства, от желания поговорить, сказать всякую всячину.
— Ты преувеличиваешь.
Катарина нервно засмеялась. И снова налила в мой бокал крепленого вина «Напа Вэлли». Вино было ужасным, драло горло и путало мысли. Оно было теплым, фруктовым, пилось легко, но таило в себе опасность. Коктейль Альфонсо и это вино ударили мне по мозгам и заставили быть осторожным. Я собрался было рассказать анекдот, но отказался от этой затеи и выпил большой стакан ледяной воды.
— Перейдем теперь к практической стороне дела, — начал Рой, — Завтра бассейн будет наполнен. После обеда вы уже сможете поплавать. Что касается завтрака, то Альфонсо сможет подать его вам начиная с 7 часов утра. Если пожелаете выпить кофе раньше этого часа, используйте аппарат, стоящий в вашей комнате. В коридоре есть машина для приготовления льда, чтобы выпить воды. Когда вы отдохнете от перелета, можно будет подумать о теннисе.
— Я начну разминать мышцы с завтрашнего дня.
— Великолепно, — вмешалась Катарина. — Вы такой крепкий, такой гибкий…
Рой покачал головой:
— Тебе нравится Эрик?
— Да.
Ее глаза были подернуты поволокой. Она много выпила. Рой перешел а атаку. Мне надо было поскорее привыкнуть к его вздорной болтовне.
— Вы не скажете мне девичью фамилию вашей матери? Дело, конечно, прошлое, меня в то время еще не было на свете, как, впрочем, и вас, но мне известно, что крупные промышленники часто были вынуждены служить власти. Ее, случайно, не звали мисс Крупп[6] или мисс Мессершмитт[7]?
— Нет, — ответил я, — Не до такой степени. Может, не будем тревожить мертвых?
Он извинился, а Катарина добавила, что Рой любит черный юмор. Я не притрагивался к приготовленному Альфонсом стакану с ананасами. Она начала есть и тут же прекратила. Рой съел несколько ложек. Затем мы прошли в салон. В камине горели дрова. Я отодвинул кресло от огня и удобно уселся. Мне следовало быть подальше от тепла, поскольку я мог заснуть. Катарина предложила выпить светлого напитка, настойку гореченика с привкусом диких трав.
— Очень хорош для пищеварения, — сказала она — Именно так говорят, когда хотят оправдать чрезмерное потребление алкоголя.
Она наклонилась ко мне:
— А ваш отец? Что с ним?
— Подвинься, Катарина, я не вижу Эрика. Сядь лучше рядом со мной, — сказал Рой, устроившись на широком кожаном канапе.
Кэти уселась рядом с ним и положила ладонь на бедро американца. Он оценил это жест.
— Ваш отец еще жив? — настаивала она.
Я объявил, что мой отец умер.
— Бедняжка! — воскликнула Катарина — Вы ведь круглый сирота. И у вас больше нет никого из родни?
— Только дядя, не так ли? — добавил Рой.
— Точно. Он мне как второй отец. Это он меня вырастил.
— Я ведь тебе уже говорил, — сказал Рой — Он рассказал мне об этом у Ленотра. Ты, видно, забыла.
Они глядели на меня, взявшись за руки, с таким сочувствием, словно хотели разделить мое одиночество и мою печаль. Они были из тех людей, кого не затронули драмы жизни, они знали о несчастьях только по слухам. Настойка гореченика меня опьянила. Я рассказал им о своих зарубцевавшихся душевных ранах, о родителях и моем благовоспитанном трауре. Катарина спросила, была ли у меня в жизни какая-нибудь женщина, подружка.
