Мама берет Костика за руку‚ в комнату уводит‚ чтобы сватать не мешал. Сегодня Лёка болен‚ а то бы устроили сегодня большой чай. Большой чай – это собираются дети: и Костик‚ и Нинка‚ и Манечка‚ и Лёка‚ и Ляля‚ и еще один мальчик из шестой квартиры. "Выступает артистка Маня Экштат!" – она выходит и на скрипке играет. "Выступает артист Константин Хоботков!" – он стишок читает. "Выступает артистка Елена Лопатина!" – она песенку поет. Но сначала чай. Кто сколько хочет‚ тот столько и пьет: с конфетами и пирогом. Потому и называется: "Большой чай".
Мама Костика кормит‚ ноги в тазике моет‚ в кровать укладывает‚ на ночь целует:
– Спи‚ Костик. Спи‚ золотой.
Вот и еще день прошел. День да ночь – сутки прочь.
8
А ночью арестовали Кукиных.
Давно уже поел свой суп и уехал на работу дядя Пуд. Сидит в брезентовом плаще на клеенчатом диване‚ ружье к себе прижимает‚ а на складе ящики разбушевались: трещат‚ скрипят‚ стреляют поочередно. Страшно на складе. Пришла из церкви тетя Мотя‚ фанерку с собой принесла: чистая‚ ровная фанерка с грузовика упала. Замочила корки голубям‚ помолилась‚ разделась‚ легла. В умилении заснула. Вернулись из кино Нинкины родители. Тетя Шура и поплакала‚ и посмеялась: до чего же этот пограничник красивый и храбрый мужчина‚ сколько он шпионов обезвредил – не счесть‚ а тут законный муж – горе одно. Разделась догола‚ залезла под одеяло‚ привалилась‚ обхватила дядю Пашу литыми руками. Темно. Нинка спит. Можно. Заснула жена Лопатина в своем кабинете: книги по полу раскиданы‚ синий дым столбом в форточку уходит. Перед сном вставала пару раз‚ прижималась лицом к прохладному зеркалу‚ плакала‚ будто прощалась сама с собой‚ потом чего-то записывала‚ холодела от удачной строчки. Когда все улеглись‚ вышел на кухню Лопатин Николай Васильевич. Натер картошки‚ испек оладьи. Любимая еда: картофельные оладьи на подсолнечном масле. Поел горячие‚ со сковородки‚ лег на диван: ноги на валике‚ глаза открыты. Рядом Ляля раскинулась: храпит‚ ворочается мощно‚ скручивает жгутом мятые простыни. Заснули Ренат и Самарья: он с одного края‚ она с другого. Во сне нашли друг друга‚ дотронулись‚ прижались. Он на спине‚ она на боку. Носом в его плечо. Затихли Экштаты: Софья Ароновна‚ Циля Абрамовна‚ Манечка. Семен Михайлович поднялся‚ постоял у окна‚ послушал бульварные шепоты‚ вздохнул тяжело‚ снова лег в горячие простыни. Спят Хоботковы‚ няня‚ Лёка с Костиком. Комната – большая постель. Спит Кукин: сеточка для волос набок сбилась. Только жена его не спит‚ воров боится. Воры могут дверь взломать‚ могут в окно залезть‚ за шторами стоять‚ под кроватью лежать‚ в шкафу сидеть. Она одна и услышала‚ как хлопнула дверь лифта‚ позвонили уверенно‚ по-хозяйски. И не побеспокоилась даже: воры не станут хлопать дверью и в звонок звонить тоже не будут.
Открыл Ренат.
Вошли пятеро. Двое в форме‚ один в штатском и лифтерша с дворником.
– Тут‚ – показала лифтерша на кукинскую дверь.
Они прошли сначала по квартире‚ заглянули в ванную‚ в туалет‚ на кухню: на веревках белье висит‚ интимные части туалета под чужими взглядами сохнут‚ – подергали дверь на черный ход‚ а уж потом мужчина в штатском постучал к Кукиным. Негромко‚ но убедительно.
На шум вышел Лопатин Николай Васильевич‚ сразу всё понял‚ попросил ордер.
– А вы кто такой? – с вежливой‚ натренированной угрозой спросил мужчина в штатском.
– Ответственный по квартире.
– Пройдите в комнату‚ – приказал мужчина‚ но жильцы уже вышли в коридор. Столпились‚ смотрят. Нинкина мать накинула халат на голое тело: очень они‚ эти военные‚ на вчерашнего пограничника похожи. Самарья к Ренату прижалась. Лопатин Николай Васильевич к стене прислонился. Его жена папиросу курит: лицо белое‚ глаза – угли. Экштаты‚ Хоботковы рядышком стоят. Тетя Мотя часто-часто крестится. Кошка Машка у ее ног сидит. Только дядя Паша из комнаты не вышел – утомила его Нинкина мать‚ да земляк ямалутдиновский съежился на раскладушке‚ перепугался земляк‚ одеялом с головой накрылся‚ будто дитё малое.
Дверь раскрыта‚ чемоданы по комнате разбросаны‚ шкаф нараспашку: наконец–то квартира может заглянуть к Кукиным. Сидят Кукины рядышком на стульях‚ словно у фотографа‚ и сеточка для волос набок сбилась.
– Пройдите‚ граждане‚ по комнатам‚ – просит штатский. – Ничего особенного.
– Это для вас ничего особенного‚ – говорит жена Лопатина.
Мужчина пригляделся внимательно и вдруг просиял:
– Софья Ароновна! Голубушка...
Смотрит Софья Ароновна – ее пациент. А он уже рот разинул‚ тычет пальцем в свои кривые зубы.
– Болит? – спрашивает Софья Ароновна.
– Болит‚ проклятый. Месяц как болит. Да ведь зайти некогда! Крутишься‚ крутишься. Что днем‚ что ночью! Может‚ запломбируете? – вежливо так‚ боязливо. Зубной врач страшнее страшного.
– Придете завтра‚ – говорит сурово Софья Ароновна. – Рвать будем.
Он и задрожал.
Долго они возились с чемоданами‚ до пятого часа ночи. Никто не ложился. Кучкой сидели на кухне‚ поближе друг к другу‚ говорили тихо‚ как при покойнике.
Потом их увели. Кукин хотел за руку попрощаться – не дали. Кивнул головой‚ жена кивнула, все в ответ закивали. А кошка Машка уж на что не любила Кукину: жадная‚ обглоданной косточки не бросит‚ а тут подняла хвост кверху‚ гордо прошла мимо штатского‚ о ногу Кукиной потерлась. Та – в слезы‚ няня – в слезы‚ Самарья – в слезы‚ бабушка Циля Абрамовна тоже в слезы: увидела воочию бабушка‚ как сына Гришу арестовывали. Дверь отворили‚ тетя Мотя перекрестила‚ дверь затворили.
Вещи увезли‚ комнату сургучом опечатали. В понедельник утром приполз старик Кукин на свой боевой пост‚ а сторожить нечего.
1
– Чья это ра-ра-ра...?
Ивана Егорыча будто палкой по голове ударили. Глаза вывалил‚ лысина красная‚ челюсть дрожит: страшно смотреть.
– Чья это ра-ра-ра… я спрашиваю?
Тишина в классе напряженная. Как на экзамене.
– Какая ра-ра-ра‚ Иван Егорыч?
Староста класса‚ рыжий Вячик. Вежливо так‚ ласково‚ будто с больным.
– Чья это ра-ра-бота?.. – выдавливает Иван Егорыч и тычет указкой в Индийский океан.
Поперек океана матерное слово. Короткое‚ как выстрел в упор. От Мадагаскара до Австралии через все острова.
– Это не мы... – пугается рыжий Вячик.
– Это не мы... – шелестит класс.
– Борисенко!
– Чего? – вскакивает Витька.
– Где брат?
– Не знаю... Заболел‚ наверно... Я у тетки ночевал. Честное слово!
"Честное слово" – это он напрасно. Сразу видно‚ что врет. Но нет на месте Кольки Борисенко‚ и подумать не на кого. Колька старше других года на три‚ и среди буйной мелюзги с ее детскими делами и заботами живет нормальной жизнью взрослого мужчины: курит‚ пьет‚ гуляет с женщинами. Иван Егорыч уже звонил в военкомат‚ уже просил забрать Кольку в армию. А как его заберешь? Надо сначала из школы выгнать‚ а выгонять не за что. Он и учится нормально‚ и дисциплину не нарушает – повода нет. А вдобавок у Кольки еще и эпилепсия. В детстве под грузовик попал‚ когда на коньках за машины цеплялся. Как же его в армию брать для защиты рубежей‚ для укрепления обороноспособности‚ для устрашения врагов наших‚ ежели у него в любую минуту припадок может случиться?
– Кто?.. – шепчет Иван Егорыч‚ взмахивая указкой‚ и теперь уже кажется‚ что не его ударили‚ а он сейчас ударит. – Кто написал?!
И неотвратимость нависает серым‚ душным облаком‚ неотвратимость сгущается и становится осязаемой: унижающая неотвратимость наказания.
– Это не я! – кричит с места Саша Антошкин‚ кричит визгливо и отчаянно‚ будто дурачится‚ а он вовсе не дурачится‚ хочет поскорее освободиться от подозрения. – Правда-правда‚ не я...
Главное‚ не засмеяться. Засмеялся – пропал. "Ты!?" – взъярится Иван Егорыч и с хрустом сломает указку. Он их всегда ломает в этот момент‚ будто физически расправляется с обидчиком. Иди потом доказывай‚ что это не ты‚ когда указка уже сломана. Пропади она пропадом – проклятая привычка улыбаться не к месту‚ не вовремя‚ когда тоской щемит сердце‚ а рот сам собой растягивается в бессмысленной предательской улыбке. В прошлом году их класс перевели на один урок в биологический кабинет. От перемены обстановки все взбесились. Идиотизм созревания вырвался наружу. Полетели по залу гербарии‚ запрыгали по столам пыльные чучела‚ начались стандартные издевательства над несчастным скелетом: какие разные поколения‚ а над скелетом издеваются одинаково! – и Костя Хоботков – тихий‚ примерный Костик – вскочил на подоконник и с диким воплем швырнул с четвертого этажа банку с заспиртованной лягушкой. Банка разорвалась как бомба. Банка насмерть перепугала старушку с ридикюлем и двух солдат. Началось следствие. Начались вызовы к директору и выяснения виновного. Но Костя молчал‚ а свои не выдавали. Наконец классная руководительница поклялась никому не говорить‚ если виновный сам сознается. Она сказала это проникновенным голосом‚ она добавила: "Ради нашей дружбы"‚ она даже обиделась: "Иначе я не смогу вам доверять"‚ и губы у Кости помимо воли растянулись в виноватой улыбке. "Ты?!" – удивилась учительница. Он кивнул‚ она пошла к директору‚ его на неделю выгнали из школы. Классная руководительница преподавала им русский язык. Это было их счастье. Они бы пропали‚ если бы она преподавала геометрию. Геометрия начинается с аксиом. Аксиомам надо верить без доказательств. Если бы классная руководительница преподавала геометрию‚ ее аксиомам с того дня не поверил бы ни один человек‚ и неизвестно‚ как бы они доказывали теоремы...
