– Давай молоточек! – кричит Костик. – Доставай!
Шапошников в саквояжике порылся‚ молоточек вытащил‚ Костика по коленке постукивает. Старый стал доктор‚ руки трясутся‚ куда надо – никак не попадает‚ а нога все равно подскакивает. Очень уж хочется Костику‚ чтобы подскакивала‚ вот она и подскакивает.
В коридоре старик Кукин застыл. Как мебель‚ как шкафы соседские. Совсем окаменел старик‚ уже и глазами не моргает‚ а рядом Нинка пристроилась. Сидит на полу и кукинские ботинки расшнуровывает. То расшнурует‚ то зашнурует. То расшнурует‚ то зашнурует. Кукин ее не гонит: он молчун‚ она молчунья. Думать не мешает‚ дремать не мешает‚ сторожить не мешает. Шапошников и ей предложил молоточком постукать. "Больно надо", – бурчит Нинка и головы не воротит. Нинка на всех обижена‚ Нинку отец из комнаты погнал. Пришел внеурочно‚ с другом: водку пьют‚ в шашки играют.
Костик со стула слез‚ Шапошникова за брюки дергает‚ про деда с бабой в который раз спрашивает:
– А чего им плакать? Мышке надо спасибо сказать.
Шапошников брови свои лохматые сдвинул‚ на Костика глаза таращит.
– Нонсенс... – рычит Шапошников и хохочет басом. – Устами младенца... – рычит он и опять хохочет.
Костик тоже развеселился. Машет руками‚ топает ногами‚ жмурится‚ визжит по-поросячьи: с перепугу жена Лопатина в коридор выскочила. Увидел ее Шапошников‚ поклонился чопорно и в дверь. Ходил он когда-то к ним в гости‚ романсы под гитару пел‚ цветы дарил‚ стихи ее слушал‚ но начал мрачнеть Лопатин Николай Васильевич‚ начал задумываться и поздно приходить с работы‚ и прекратил Шапошников свои визиты. Ничего-то ему не надо было от этой семьи‚ только сохранилась привычка ухаживать за дамами‚ да цветы дарить‚ да на колени становится‚ а годы уже ушли‚ и ухаживая за всеми‚ не выбрал он себе никого‚ и остался теперь классически банальный вариант: чудак-доктор‚ друг семьи. Но в отступление от всех правил начал задумываться Лопатин Николай Васильевич: не знал он‚ видно‚ классики‚ не читал ее. С тех пор приходит Шапошников только по вызову‚ когда болеет дочка Ляля‚ и выслушивает ее‚ и рецепты выписывает‚ и советуется с ним жена Лопатина относительно раннего развития дочери: лежит на кровати пышная‚ цветущая женщина‚ а глаза пустые‚ сонные‚ как слепое зеркало‚ пальцы в чернилах‚ косички на обе стороны‚ и спокойно‚ безразлично‚ не как все девочки‚ спускает с полного плеча ночную рубашку‚ открывает для осмотра грудь... Уже много лет прошло‚ а не любит Шапошников приходить к ним по вызову.
В коридоре пусто стало‚ страшновато. Няня в аптеку побежала‚ к Лёке нельзя – заразишься‚ старик Кукин с Нинкой сидят – не шевелятся‚ а тут еще на кухне затюкало‚ – то ли вода из крана‚ то ли нет‚ – да кошка Машка на черном ходу мяучит‚ домой просится. Идет Костик на кухню‚ по сторонам озирается‚ а дверь кошке открыть страшно: черная лестница – опасная лестница‚ рядом чердак‚ а на нем‚ шушукаются взрослые‚ мертвое тело нашли. А если спуститься вниз, страшный двор‚ колодец‚ глазастый от окон‚ где помойка‚ проходные дворы‚ где известные всему дому братья-разбойники: Витька‚ Колька да Вовка. У младшего‚ у Витьки‚ штаны балахоном‚ до колен‚ а в них ноги спичками болтаются. Через эти штаны три брата прошли: Вовка облохматил понизу‚ для Кольки по икры обрезали‚ а для Витьки – по колено. Отец – дворник: на каждого штанов не напасешься. Если Витьку тронешь‚ набегают братья: старший – по носу‚ средний – под дых‚ младший – за ногу. Любого взрослого завалят‚ любому силачу накостыляют. Недаром черный ход на цепочку да на крюк запирается‚ а на парадном один замок‚ копейкой откроешь. Тут заворчало‚ захлюпало‚ залопотало в трубе: Костик бегом в коридор – дядю Пуда с тетей Мотей будить. Кошка Машка их кошка. Да разве добудишься? Они спят крепко‚ после супа сил набираются: ей еще в учреждение идти‚ сор-окурки подбирать‚ из укромных уголков выковыривают‚ ему всю ночь склад сторожить‚ слабеть от страха.
Из Нинкиной комнаты звуки доносятся. Дядя Паша с другом на два голоса разыгрывают: "Рюмочка Христова‚ откуда ты?" – "Из Ростова". – "А паспорт у тебя есть?" – "Нема". – "Тут тебе и тюрьма". Потом пауза‚ кряканье‚ чмоканье‚ стук шашек. "Безлаберно ходите‚ – говорит дядя Паша. – Безлаберно". Очень ему нравится это слово – "безлаберно". А на стене деревенская родня пристроилась: много мелких фото в большой раме. Стоят навытяжку‚ плечом к плечу‚ лица пуганые‚ глаза круглые: с большим уважением на столичного родственника смотрят.
Костик подскакивает на месте и в кухню‚ за табуреткой. Телефон на стене висит – без табуретки не дотянуться‚ а рядом‚ карандашом по штукатурке‚ мамин и папин номера записаны: для няни‚ на всякий случай. Только набрал – мама. Ее голос. "Жили-были дед да баба..." – начинает Костик обстоятельно‚ с самого начала‚ а мама слушает и поддакивает: "Так. Так. Ну‚ конечно"‚ чтобы со стороны казалось‚ будто она по делу разговаривает. У нее начальник строгий‚ у мамы‚ он не поощряет частные разговоры в рабочее время. Костик задал вопрос‚ ответа ждет. "Во-первых‚ – говорит мама‚ – им не надо было этого делать". – "Чего этого?" – не понимает Костик. – "Этого"‚ – повторяет мама. "Бить?" – "Нет". – "Плакать?" – "Да". Мама сама не плачет и не любит‚ когда другие этим занимаются. "А во-вторых?" – "А во-вторых‚ – мама подыскивает слова‚ чтобы разговор казался деловым‚ – никогда не надо терять надежды. Понятно?" – "Нет‚ непонятно". Мама вздыхает и говорит‚ отбросив всякие секреты: "Если одно яичко было золотое‚ то и другое может быть золотым. Извини‚ Костик‚ мне некогда". Тогда Костик отцу позвонил. Захохотал отец‚ развеселился: "Погоди‚ – говорит‚ – у подчиненного спрошу". Спросил. Тот не знает. "Слышь‚ Костик‚ придется‚ видно‚ его уволить".
И опять Костик по коридору бродит. Не будь Лёка больной‚ сидел бы он теперь рядом с ним‚ каракули по букварю выписывал. Неграмотный пока Костик‚ и няня тоже неграмотная‚ а потому Лёка за нее письма в деревню пишет‚ на листах в линеечку: "Низко всем вам кланяюсь и заочно крепко целую". Лёка сколько с ней возился‚ да так и не научил: не может она‚ старая стала‚ ум грамоту не принимает. Когда по радио объявляли‚ что с неграмотностью у нас покончено‚ про няню‚ видно‚ позабыли.
– Лёка! – Костик дверь открыл и в комнату засматривает. – Лёка! Мышка бежала‚ хвостиком махнула...
Лёка на диване сидит‚ горло завязано‚ подушками обложен: книжку читает. Костику даже завидно стало. Пусть уж лучше он болеет‚ а Лёка по темному коридору бродит‚ от микробов спасается.
– Лёка! Скажи.
Лёка всё знает. Ему еще девяти не было‚ а он уже такое число знал‚ до которого сто лет считать надо. Ты не досчитаешь – твои дети досчитают. Дети не досчитают – внукам останется. Лёка от книжки оторвался‚ на Костика снисходительно смотрит.
– Всё ясно! – Ему всегда всё ясно. – Всё очень просто! – У него всегда всё очень просто. – Вырастешь – поймешь!
– Лёка! Сейчас.
– Уйди.
– Лёка!..
– Уйди‚ а то чихну.
Костик закрывает дверь‚ обиженно хмурится‚ идет к Нинкиной комнате дядю Пашу с другом послушать. А там крики‚ шум‚ проверка на дружбу идет. Дядя Паша мужик тухлый‚ а драться горазд и пить тоже горазд. "Небось‚ – куражится дядя Паша‚ – у нас не протекёт". А друг ему не верит‚ друг считает‚ что протекёт‚ что должно протечь‚ обязано‚ не может у нас без этого‚ и в доказательство на потолок показывает‚ где сырые пятна с апреля стоят. И тогда дядя Паша стервенеет. "Ежели я велю тебе из окна сигануть‚ – пытает он и глазами в глаза впивается‚ – сиганешь?" – "На кой?" – резонно удивляется тот. "Для друга. Не спрашивая". – "Хочу знать‚ на кой". – "Без "на кой"..." – "Без "на кой" не сигану". – "Ах так... Ых... И-ех..." И в морду. И пошло. И поехало.
Тут сзади зашуршало: Нинка из темноты выступила‚ на Костика надвигается. Нинка человек злопамятный‚ неделями обиду держит: ты уж и позабыл‚ а она из-за угла выскочит‚ кулаком по спине трахнет. Ты и не знаешь за что‚ а она знает. Костик сразу на ноги смотрит. На ногах у Нинки валенки: Лёкин способ не годится.
– Давай поиграем‚ – мирно предлагает Костик. – Давай‚ а?
– Поговори у меня‚ – сипит Нинка. – Как дам – запищишь!
Тетя Шура‚ Нинкина мать‚ с работы пришла. Дверь в комнату отворила‚ а там друзья по полу катаются. Тетя Шура берет лучшего друга за шиворот и с лестницы‚ ступеньки считать‚ а дядя Паша сам присмирел. Сидит в углу‚ курит‚ дым со свистом тянет: папироска фыркает‚ сыплет злыми искрами. Дядя Паша боится своей жены. "Выпишу!" – грозится. И вправду выпишет‚ и в деревню отправит‚ гусей пасти. Она активистка. Скажет‚ где надо‚ и привет. Еще когда Нинки на свете не было‚ дядя Паша запил раз‚ загулял: "Жена не стена – подвинется"‚ неделю домой не заявлялся: все морги обегали‚ все больницы‚ пока не шепнули верные люди про Клавку-мотористку с их фабрики‚ змею подколодную. Ух‚ и разъярилась же тетя Шура‚ месяц злобу копила‚ а потом привела домой мужика‚ напоила-накормила и в кровать к себе уложила. "Ты так и я эдак!" Нинкин отец с работы пришел‚ дверь разносил‚ орал-матерился так‚ что детям уши затыкали‚ а наутро они с этим мужиком встали‚ позавтракали и на работу ушли. Что у них было‚ чего не было, никто не знает‚ только с той поры дядя Паша шелковый‚ и вся коммунальная квартира сказала: "Правильно!" Даже бабушка Циля Абрамовна.
