Коча сидел рядом и, казалось, спал. Но спал с открытыми глазами. Я резко втянул ноздрями воздух. Утро горчило и оставляло привкус голосов, которые только что здесь раздавались. Такое впечатление, будто мимо меня прошла смерть. Или проехал товарный состав.
С утра мы выпили заваренного Кочей чаю, он объяснил мне, как найти Ольгу, и посадил в фуру, которую перед этим заправил.
— Дай мне свою отраву, — сказал я. — Спрошу хоть, что ты пьешь. Где ты это покупал?
— На площади, — ответил Коча. — В аптеке.
Внизу, сразу за мостом, начиналась липовая аллея, деревья тянулись вдоль трассы, солнце пробивалось сквозь листву и ослепляло. Водитель надел солнцезащитные очки, я закрыл глаза. Слева от дороги отходила дамба, построенная на случай половодья. Весной, когда река разливалась, вокруг образовывались большие озера, иногда они прорывали дамбу и заливали городские дворы. Мы вкатились в город, миновали первые дома и остановились на пустом перекрестке.
— Ну всё, друг, мне направо, — сказал водитель.
— Давай, — ответил я и спрыгнул на песок.
На улицах было пусто. Солнце медленно относило на запад. Оно двигалось над кварталами, отчего воздух становился густым и теплым, и свет оседал на нем, как речной ил. Здесь, в старой части города, дома стояли одно- или двухэтажные, из красного потрескавшегося кирпича. Тротуары были сплошь засыпаны песком, во дворах пробивалась зелень, словно город опустел и зарастал теперь травой и деревьями. Зелень забивала собою все щели и тянулась в воздух легко и настойчиво. Я прошел несколько мелких магазинов с открытыми дверями. Изнутри пахло хлебом и мылом. Непонятно только, где покупатели. Возле одного магазина, прислонившись к двери, стояла разморенная солнцем продавщица в красном коротком платье: тяжелые смоляные волосы, большая грудь и загорелая кожа, и на этой теплой коже выступал пот, похожий на капли свежего меда. На шее у нее висели ожерелья и цепочки с несколькими золотыми крестиками. На обеих запястьях золотые часы, впрочем, это мне могло показаться. Проходя, я поздоровался. Она кивнула в ответ, глядя на меня изучающе, однако не узнавая. Какая она внимательная, — подумал я. — Будто ждет кого-то. Миновав пару кварталов, зашел в телефонную контору. Внутри было влажно, словно в аквариуме, из посетителей возле окошечка кассы стояли два местных ковбоя, в майках, которые открывали плечи, густо покрытые татуировками. Дождавшись, когда ковбои отвалят, заплатил за телефон и вышел на улицу. Повернул за угол, прошел по улочке с закрытыми киосками и очутился на площади. Площадь напоминала бассейн, из которого спустили воду. Сквозь выщербленные дождями каменные плиты прорастала трава, всё это становилось похожим на футбольное поле. На той стороне площади находилось здание администрации. Я зашел в аптеку. За прилавком стояла светлоокрашенная девочка в белом халате на голое тело. Увидев меня, незаметно обула сандалии, что стояли рядом с ней на каменном прохладном полу.
— Привет, — сказал я. — Тут мой дедушка у вас лекарство купил. Можешь сказать, от чего оно?
— А что с вашим дедушкой? — недоверчиво спросила девочка.
— Проблемы.
— С чем?
— С головой.
Она взяла у меня из рук флакончик, придирчиво посмотрела.
— Это не от головы.
— Серьезно?
— Это от желудка.
— Крепит или слабит? — спросил я на всякий случай.
— Крепит, — сказала она. — А потом слабит. Но они просроченные. Как он себя чувствует?
— Крепится, — ответил я. — Дай каких-нибудь витаминов.
Офис находился рядом, в тихом тенистом переулке. Возле двери росла раскидистая шелковица, под ней стоял битый скутер. Раньше, в моем детстве, здесь был книжный магазин. Дверь, тяжелая, обитая железом и покрашенная в оранжевое, осталась с тех времен. Я открыл ее и зашел.
Ольга сидела возле окна, на бумагах, сложенных кучей. Была где-то одного возраста с моим братом, но выглядела довольно хорошо: у нее были кудрявые рыжие волосы и меловая, словно подсвеченная изнутри лампами дневного света, кожа. Почти не пользовалась косметикой, возможно, это и делало ее моложе. Длинное тканое платье и фирменные белые кроссовки дополняли картину. Сидела на документах и курила.
— Привет, — поздоровался я.
— Добрый день, — она разогнала рукой дым и оглядела меня с головы до ног. — Герман?
— Ты меня знаешь?
— Мне Шура сказал, что ты зайдешь.
— Травмированный?
— Да. Садись, — она встала с бумаг, показывая на стул возле стола.
Бумаги тут же завалились. Я было наклонился собрать, но Ольга остановила:
— Брось, — сказала, — пусть лежат. Их давно выкинуть надо.
Она села в старое кресло, обтянутое дерматином, и положила ноги на стол, как копы в кинофильмах, придавив кроссовками какие-то отчеты и формуляры. Платье на миг задралось. У нее были красивые ноги — длинные, худые икры и высокие бедра.
— Куда ты смотришь? — спросила она.
— На формуляры, — ответил я и сел напротив. — Оль, я хотел поговорить. У тебя есть несколько минут?
— Есть час, — ответила она. — Хочешь поговорить о своем брате?
— Точно.
— Ясно. Знаешь что? — она резко убрала ноги, икры снова промелькнули перед моими глазами. — Пошли в парк. Тут нечем дышать. Ты на машине?
— На попутке, — ответил я.
— Не страшно. У меня скутер.
Мы вышли, она замкнула за собой дверь на навесной замок, села на скутер, тот с третьей попытки завелся. Кивнула мне, я сел, легко взяв ее за плечи.
— Герман, — повернулась она, перекрикивая скутер, — ты когда-нибудь ездил на скутере?
— Ездил, — крикнул я в ответ.
— Знаешь, как руки держать нужно?
Я, смешавшись, убрал руки с ее плеч и положил на талию, чувствуя под платьем ее белье.
— Не увлекайся, — посоветовала она, и мы поехали.
Парк был напротив, всего лишь перейти дорогу. Но Ольга промчала по улице, выехала на тротуар и пронырнула сквозь густые кусты на территорию парка. Вскоре мы выскочили на асфальтовую аллею. За деревьями виднелись аттракционы, качели, сквозь которые пробивались молодые деревья, детская площадка, из песочниц которой рвалась вверх трава, будки, в которых раньше продавались билеты и в которых тепло ворковали сонные голуби и прятались уличные псы. Ольга обогнула фонтан, свернула на боковую аллею, проскочила мимо двух девочек, которые выгуливали такс, и остановилась возле бара, стоявшего над речкой. Бар был старый, в конце восьмидесятых, помню, в одном из его помещений открыли студию звукозаписи, перегоняли винил на бобины и кассеты. Пионером, я записывал там хеви-метал. Бар, как оказалось, до сих пор работал. Мы зашли внутрь. Довольно просторное помещение насквозь пропахло никотином. Стены обшиты деревом, окна завешены тяжелыми шторами, во многих местах прожженными окурками и запачканными губной помадой. За барной стойкой стоял какой-то чувак, лет шестидесяти, цыганской внешности, я имею в виду — в белой сорочке и с золотыми зубами. Ольга поздоровалась с ним, тот кивнул в ответ.
— Не знал, что этот бар еще работает, — сказал я.
— Я сама тут сто лет не была, — пояснила Ольга. — Не хотела говорить с тобой в офисе. Здесь спокойнее.
Подошел цыган.
— У вас есть джин-тоник? — спросила Ольга.
— Нет, — уверенно ответил тот.
— Ну, а что у вас есть? — растерялась она. — Герман, что ты будешь? — обратилась ко мне. — Джин-тоника у них нет.
— А портвейн у вас есть? — спросил я цыгана.
— Белый, — сказал цыган.
— Давай, — согласился я. — Оль?
— Ну, хорошо, — уступила она, — будем пить портвейн. Давно виделся с братом?
— Полгода назад. Знаешь, где он?
— Нет, не знаю. А ты?
— И я не знаю. У вас с ним были какие-то отношения?
— Да. Я его бухгалтер, — сказала Ольга, достала сигарету и закурила. — Можно назвать это отношениями.
— Не обижайся.
— Да ничего.
Пришел цыган с портвейном. Портвейн разлит был в стаканы, в каких на железной дороге приносят чай. Только подстаканников не было.
— И что собираешься делать дальше? — спросила Ольга, сделав осторожный глоток.
— Не знаю, — ответил я. — Всего на пару дней приехал.
— Ясно. Чем занимаешься?
— Да так, ничем. Держи, — достал из джинсов визитку, протянул ей.
— Эксперт?
— Точно, — сказал я и выпил свой портвейн. — Оль, ты знаешь, что всё это хозяйство записано на меня?
— Знаю.
— И что мне делать?
— Не знаю.
— Ну не могу же я оставить всё просто так?
— Наверное, не можешь.
— У меня же будут проблемы?
— Могут быть.
— Так что мне делать?
— Ты не пытался связаться с братом? — спросила Ольга, помолчав.
