Олив подсказала ему посадить несколько нозернспаев и грей-венстинов, лучшие сорта для яблочного пирога. Спросила, как Кенди, почему не приехала с ним.
Гомер ответил, что Кенди очень занята. Все ее полюбили, детишки так и виснут на ней. Трудно будет уезжать, поделился Гомер будущей заботой; они там очень нужны. Столько дел, что даже один день нелегко урвать.
— Значит, ты не останешься ночевать? — спросила Олив.
— Очень много забот, но мы обязательно вернемся. Когда надо будет выставлять улья.
— Ко Дню матери, — уточнила Олив.
— Точно, — сказал Гомер и поцеловал Олив, щека у нее была прохладная и пахла пеплом.
Саженцы помогали грузить Злюка Хайд и Эрб Фаулер.
— Ты хочешь один посадить сад сорок на сорок? — спросил Злюка. — Смотри, чтобы земля хорошо оттаяла.
— Смотри, пуп не надорви, — сказал Эрб.
— Как Кенди? — спросила Толстуха Дот. «Стала почти такая же огромная», — подумал Гомер. И ответил:
— Прекрасно. Только очень занята.
— Догадываюсь чем, — сказала Дебра Петтигрю.
В котельной под омаровым садком Рей Кендел сооружал собственную торпеду.
— Для чего? — спросил Гомер.
— Просто хочу узнать, могу ли я сам ее собрать.
— А в кого будете стрелять? И из чего? — допытывался Гомер.
— Самое главное для этого — гироскоп, — сказал Рей. — Выпустить торпеду нетрудно. Труднее поразить цель.
— Этого я не могу понять, — признался Гомер.
— А я вас. Вот вы хотите посадить сад для приюта. Похвально. Но вас здесь не было пять месяцев, а моя дочь не могла вырваться на день, повидаться с отцом, очень занята. Я этого тоже не понимаю.
— Мы приедем, когда зацветут сады, — опустив глаза, сказал Гомер.
— Самое прекрасное время года, — только и ответил Рей.
По дороге в Сент-Облако Гомер спрашивал себя, что прячется за уклончивостью и даже холодностью Рея Кендела. Он как бы хотел сказать ему: «Вы от меня таитесь, так знайте, я ни о чем вас расспрашивать не буду».
— Делает торпеду! — воскликнула Кенди, встретив Гомера. — Зачем?
— Поживем — увидим, — ответил Гомер. Д-р Кедр помог им разгрузить саженцы.
— Какие-то они хилые, — сказал он.
— Им еще расти и расти. Они будут плодоносить через восемь-десять лет, — объяснил Гомер.
— Ну, этих яблочек мне не дождаться.
— Яблони сами по себе очень украсят холм.
— Но уж очень они хилые.
Ближе к верхушке холма земля еще плохо оттаяла. Хорошие ямы не получались. На дне собиралась вода, натекавшая сверху — в лесу кое-где лежал снег. Надо бы подождать с посадками, но корни саженцев могут загнить, и от мышей, жди пакости. Его раздражало, что он не может согласовать сроки событий: яблони сажать рановато, а Кенди вот-вот родит. Но управиться с садом до появления младенца просто необходимо.
— Как это я умудрился воспитать в тебе такую скрупулезность? — диву давался д-р Кедр.
— Хирург должен быть скрупулезным.
К середине апреля все ямы были готовы и сад посажен. Гомер работал не разгибаясь три дня; ночью спина так ныла, что он не мог спать, ворочаясь с боку на бок, как Кенди. Наступили теплые весенние ночи, под толстым одеялом было жарко; и когда у Кенди стали отходить воды, они сначала подумали, что это она вспотела.
Гомер отвел Кенди в больничное отделение. Сестра Эдна занялась обычным приготовлением роженицы, а Гомер отправился за д-ром Кедром, ожидавшим в кабинете сестры Анджелы, когда его позовут.
— Этого буду принимать я, — сказал он. — Родному человеку всегда труднее. А отцы в родильной только мешают. Если хочешь, можешь, конечно, быть рядом, только ни во что не вмешивайся.
— Хорошо, — кивнул Гомер, явно нервничая. Это с ним было так редко, что д-р Кедр улыбнулся.
Сестра Эдна возилась с Кенди, а сестра Анджела скребла и мыла, готовя родильную. Гомер уже надел маску, но, услыхав в спальне мальчиков шум, пошел взглянуть, что там приключилось. Один из Джонов Кедров или Уилбуров Уолшей вышел во двор пописать к мусорному баку и вспугнул копающегося в нем большого енота; енот бросился наутек, а мальчишка от страха надул в трусы. Гомер поменял трусы, хотя ему не терпелось вернуться в родильную.
— Ночью писать лучше в доме, — объяснял он всей спальне. — А Кенди сейчас рожает младенца, — добавил он неожиданно для себя.
— Кого? — спросил кто-то.
— Или мальчика, или девочку.
— А как вы его назовете?
— Меня назвала сестра Анджела.
— И меня! — откликнулось несколько голосов.
— Девочку назовем Анджела, — сказал Гомер.
— А мальчика?
— Мальчика — Анджел. Это все равно что Анджела, только без «а» на конце.
— Анджел? — переспросил кто-то.
— Точно, — ответил Гомер Бур и поцеловал одного за другим всех сирот.
— А вы его оставите здесь? — вопрос догнал Гомера уже на пороге.
— Нет, — ответил он невнятно, натягивая маску.
— Что? Что? — закричали сироты.
— Нет, — приспустив маску, громко произнес Гомер.
В родильной было жарко. Никто не ожидал такого резкого потепления, сетки в окнах были еще не вставлены, и д-р Кедр не разрешил их открыть.
Услыхав, что младенца, мальчика или девочку, назовут ее именем, сестра Анджела разрыдалась, потоки слез так и хлынули из глаз, и д-р Кедр велел ей сменить маску. Коротышка сестра Эдна с трудом дотягивалась до лба д-ра Кедра, по которому лил пот. И когда появилась головка, одна капля упала на крошечный висок. Так Уилбур Кедр буквально своим потом окрестил еще не совсем родившегося младенца. А Давид Копперфильд родился в рубашке, вдруг почему-то вспомнилось Гомеру.
Плечики, по мнению д-ра Кедра, немного задерживались. Он взял в обе руки подбородок с затылком и слегка потянул младенца вниз, пока не показалось одно плечико. Тут же появилось второе, и весь младенец вывалился наружу.
Гомер, прикусив губу, одобрительно кивнул. — Анджел! — возгласила сестра Эдна, обращаясь к Кенди, все еще улыбавшейся под действием наркоза.
Сестра Анджела отвернулась, промочив насквозь вторую маску.
И только когда вышел наружу послед, д-р Кедр сказал: «Превосходно», — как всегда говорил в таких случаях. Затем нагнулся и поцеловал Кенди, неуклюже, сквозь маску — куда-то между широко открытыми, уже ясными глазами. Этого он никогда не делал.
Назавтра повалил снег и шел весь день — сердитый апрельский снег, не желающий сдавать позиций. Гомер озабоченно поглядывал на посаженные деревца; тщедушные, присыпанные снегом, они напомнили ему несчастных гусей, которые так неосмотрительно сели отдыхать на подтаявший лед мельничного пруда.
— Перестань волноваться из-за деревьев, — сказал ему д-р Кедр. — У них уже началась своя жизнь.
Так же, как у Анджела Бура, младенца десяти с лишним фунтов, который не был ни сиротой, ни жертвой аборта.
За неделю до мая в Сент-Облаке еще лежал снег, потому что в эти местах сезон весенней слякоти еще не кончился. Гомер отряхивал от снега каждую ветку на деревцах, около одного, особенно хрупкого на вид, он заметил мышиные следы и разбросал по саду отравленные зерна — кукурузу и овес. Тонкие стволы саженцев заключили в металлические сетки. Олени уже успели погрызть верхушки ближайшего к лесу ряда. И еще Гомер поставил в лесу подальше от сада плошки с солью, может, хоть это удержит оленей от набегов на новорожденный сад.
Кенди кормила Анджела грудью, пуповина у него подсохла и отпала, писанька зажила. Обрезание Гомер сделал сам.
— Тебе в этом нужно практиковаться, — сказал ему д-р Кедр.
— Хотите, чтобы я практиковался на собственном сыне? — спросил Гомер.
— Пусть это будет первая и последняя боль, которую ты ему причинишь, — возразил Уилбур Кедр.
Утром в их комнате на стеклах все еще были морозные узоры. Гомер прижал подушечку пальца к стеклу, пока она покраснела, и коснулся Кенди мокрым холодным пальцем. Кенди тут же проснулась — нежные прикосновения к колючему бритому лобку никак не могли ее разбудить.
Гомер и Кенди радовались, что снова спят вместе на одной кровати, что, приютившись между ними, сосет грудь Анджел. Иногда молоко у Кенди прибывало раньше, чем малыш начинал плакать, и оба от этого просыпались. Никогда еще они не были так счастливы. Какая важность, что за неделю до мая небо хмурое и холодное, как в феврале. Что их секрет, доверенный Сент-Облаку, рано или поздно откроется. Впрочем, для многих в Сердечной Бухте и Сердечном Камне никакого секрета уже давно не было. Но жители Мэна не любят никого торопить: придет срок, человек сам во всем сознается.
Каждые два дня Анджела взвешивали и осматривали в провизорской, сестра Анджела вела запись, а д-р Кедр с Гомером по очереди щупали ему животик, проверяли глазки и хватательный рефлекс.
— Признайтесь, — сказала сестра Эдна Гомеру и Кенди во время этой важной церемонии, — вам здесь нравится.
В тот день в Сент-Облаке было около нуля, мокрый снег, шедший с утра, сменился холодным дождем. В тот день у Олив Уортингтон появился свой секрет. Если бы она была уверена, что Гомер и Кенди по одному ее слову вернутся в «Океанские дали», она, возможно, сразу бы поделилась с ними своим секретом, схватила телефонную трубку и позвонила, но жители Мэна не любят это грубое изобретение; во всяком случае, не по телефону сообщать столь важную весть: телефон застает человека врасплох. Другое дело телеграмма; она оставляет время справиться с чувствами. И Олив отправила телеграмму, чтобы дать им на размышление хоть небольшой срок.
