— Вот еще не хватало, с тобой по кабакам да казармам таскаться, — сказал я. — Да еще с сотником твоим горькую пить.
— Какой еще сотник? — спросил Ицхак. Ему было любопытно.
— Такой, — буркнул Мурзик и пошел ставить чайник.
Ицхак перевел взгляд на меня.
— Разболтался он у тебя, Баян. Грубить начинает. А ведь еще даже и не освобожден толком. Не знаю, как он на работе будет...
— Нормально он на работе будет, — досадливо отозвался я. Ицхак просто не понимал, что Энкиду не может грубить самому себе. А объяснить это Ицхаку я пока что не мог.
Тут девица Луринду вклинилась в разговор. Как всегда, неожиданно. Обычно поначалу ее появление вносило неловкость, а потом о ней очень быстро забывали. И когда она раскрывала рот, все поневоле вздрагивали.
— А что, ваш раб действительно пьет горькую с каким-то сотником? — спросила Луринду.
— Нет, это у него в прошлой жизни было...
Цира метнула на меня пронзительный взгляд: мол, давай! Пора!..
Момент и вправду был удачный. Я принялся рассказывать Луринду о путешествиях в прошлые жизни. Раз уж Иська ее сюда притащил...
Она слушала с интересом, хотя по ее очкам не угадаешь — верит или просто так слушает, для общего развития.
— Так значит, ваш раб был в прошлой жизни десятником? — сказала, наконец, Луринду.
Мурзик к тому времени уже давно вернулся из кухни и слушал тоже.
— Да неважно, кем он в той прошлой жизни был. Важно, кем он был в другой жизни...
— В какой — другой?
— Так ведь не одна же прошлая жизнь у него была... У него их много было...
— И у меня? — спросила Луринду.
— У всех. Вон, у Ицхака тоже, хоть он и не верит.
— Не верю, — сказал Ицхак гордо.
— Ну и безмолвствуй. Не верь молча. Вы, семиты, твердолобы известные. Вами хоть гвозди забивай...
— Любопытная теория, — сказала Луринду и слегка поерзала, устраиваясь на диване поудобнее. Она явно готовилась к долгой беседе. — Я читала о множественности жизней и переселении душ. Правда, в бульварных газетках. Их приносила моя мать и бросала в спальне... Если это возможно, не могли бы вы привести несколько доказательств в пользу этой теории.
Я не собирался что-то доказывать этой неинтересной Луринду. Мне нужен был Ицхак. Нам всем нужен был Ицхак. Но может быть, если Луринду поверит, она сумеет убедить Изеньку. Кто знает, какие у них отношения.
— Я могла бы проанализировать ваши данные, — пояснила Луринду. — Наверняка они поддаются алгоритмизации и потому...
Ох, сухарь, подумал я. А Мурзик восхищенно уставился на нее. Наверное, думает, что она очень умная.
Цира молча вышла на кухню и вскоре вернулась оттуда переодетая. На ней была красная туника до пят, схваченная под грудью тонким золотым пояском. Золотая диадемка вздымала надо лбом светлые волосы. Две синих подвески качались на висках Циры. Тонкие брови Циры сошлись над переносицей. Она подвела их синей краской.
В руках она держала ящичек с индикатором.
Луринду живо повернулась в ее сторону. Цира вознесла ящичек над головой, показав тщательно выбритые подмышки, и так же молча поставила ящичек на стол, среди грязных тарелок.
Мурзик быстро и очень незаметно собрал тарелки и вынес их из комнаты.
Цира открыла крышку. Заискрился чудесный свет алмазов.
— Великолепная вещь, — от души сказал Ицхак. Он понимал толк в алмазах.
— Это древний жезл-индикатор, созданный жрицей Инанны, возлюбленной Гильгамеша, — проговорила Цира. — Он способен отследить малейшие следы пребывания Энкиду...
Она пересказала Ицхаку содержание тех табличек, что добыла в храме Эрешкигаль. Показала индикатор в работе, однако трогать не позволила.
Хотя говорила Цира в основном для Ицхака — раз уж нам необходимо было привлечь его на нашу сторону — слушала ее преимущественно костлявая Луринду.
Свою лекцию Цира планировала завершить впечатляющей демонстрацией.
— Смотри, — сказала она и взялась за рукоятку индикатора. Поднесла рамку ко мне. Рамка завертелась на рукояти. Потом отпустила. Рамка успокоилась.
Когда движение рамки прекратилось, Цира резко вытянула вперед руку и направила ее в сторону Мурзика. Рамка вздрогнула, ожила и завертелась как бешеная.
— Видишь? — спросила Цира.
Ицхак махнул рукой.
— Дешевый фокус. По телеку в «Руках Судьбы» и не такое показывают... В эти штучки даже моя мамочка не верит.
— Попробуй сам, — предложил я.
Цира протянула ему индикатор. Ицхак недоверчиво взял рамку в руки. Рукоятка изолировала держащего от влияния излучений рамки, и потому прибор был недвижим.
Ицхак поднес рамку к Мурзику. Рамка, как и следовало ожидать, тут же приветствовала близость Энкиду.
На носатой физиономии Ицхака проступило искреннее изумление. Он посмотрел на свою руку так, будто ему всучили живую змею.
— Что это, а?
— Индикатор, — проговорила Цира, скрывая торжество.
— Погоди... как это?
— А вот так, Изя, — сказал я и отобрал у него рамку. — Понял теперь? Не все определяется менеджментом и родительской любовью.
— Можно? — Луринду протянула к индикатору руку.
Я заметил, что у нее длинные, сильные пальцы. На указательном пальце левой руки поблескивало кольцо с изумрудом. Безделушка старинная и очень дорогая. Девка-то, похоже, из хорошей семьи.
Я вручил Луринду рамку-индикатор.
— Прошу.
Она сняла очки, поднесла рамку к глазам, близоруко прищурилась, рассматривая алмазы. Я едва не плюнул. Бескрылая курица. Конечно, ее алмазы интересуют.
Но я ошибся. Она исследовала рамку в поисках блока питания. Не обнаружив такового, принялась за опыты. Подносила к стенам, к окну, к двери. Рамка мертво посверкивала алмазами и не шевелилась. Оказавшись неподалеку от Мурзика, дрогнула и будто потянулась к нему.
На лице Луринду проступило удивление. Она еще раз попробовала. Да, получается.
Сняла очки, потерла глаза, размазав косметику. Снова нацепила их на нос.
— Дивная вещь, — молвила, наконец, Луринду. И поднесла рамку к Ицхаку.
Мы замерли. Рамка, помедлив, качнулась и вдруг начала вращаться.
Ицхак смотрел на рамку и изо всех сил старался не выглядеть полным дураком. Впрочем, это плохо ему удавалось.
Луринду рассмеялась. Зубы у нее крупные, лошадиные.
— Да ну вас!.. — с досадой вскричал Ицхак. — Только бы потеху устроить...
— Ты сам явился не один. Ты сам привел сюда Луринду, — сказал я. — Пришел бы один, не выглядел бы дураком в глазах любимой женщины.
Ицхак багрово покраснел. Схватил Луринду за руку и вырвал у нее рамку.
— Ваши фокусы!.. — рявкнул он. — Да она на живое тепло реагирует!.. Там, небось, какой-нибудь фотоэлемент...
— Там нет фотоэлемента, — сказала Луринду. — Я проверяла.
— Все равно... ее к кому ни поднеси, завертится, — упрямо повторил Ицхак и поднес рамку к самому носу близорукой девицы.
И тут...
С тихим гудением рамка начала набирать обороты.
Поначалу мы онемели. Потом Цира встала. Она очень побледнела. Теперь она смотрела на Луринду с неприкрытой злобой. Я видел, что ее гложет зависть.
— Поздравляю, — сухо сказала наконец Цира и отобрала у Луринду рамку. — Ты тоже Энкиду, девушка.
Луринду сняла очки.
— А нельзя это как-нибудь проверить более точно? То есть, я хочу сказать — более наглядно?
— Можно, — еще суше процедила Цира. — Собственно, для этого мы и пригласили Ицхака... одного, без спутников.
— Цира, — встрял Мурзик. — Так ведь радоваться надо, что еще одного скрытого Энкиду выявили...
— Я и радуюсь, — сказала Цира злобно.
— Да нет, подруга, ты завидуешь, — заявил Мурзик. — Последнее это дело — завидовать. Брось. Ты и без Энкиду хороша... Лучше тебя я и не знал никого, ни в этой жизни, ни в какой другой.
— Кроме сотника, — все еще сердясь, сказала Цира.
— Там другое, — отмахнулся Мурзик.
Цира помолчала немного. Я решил ей помочь.
— Дело в том, что наша Цира умеет отправлять людей в путешествие по их прошлым жизням. Цира — маг высшего посвящения... Ей многое доступно.
— Чего? — протянул Ицхак. — И сколько денег она делает на своей магии?
Глядя в сторону, Цира молвила ледяным тоном:
— Представьте себе, немало.
— Ну? — иронически произнес Ицхак и искривил бровь. — И насколько немало?
— Мне хватает, — отрезала Цира.
— Так у вас, моя дорогая, и потребности, небось, как у птички... Запудрить носик да скушать пряник...
— Помолчи пока, — сказал я Ицхаку. — У тебя, кроме бизнеса, есть что-нибудь за душой?
— Моя семитская гордость, — сказал Ицхак.
— Пусть твоя семитская гордость посоветует тебе не молоть глупостей, — сказал я. — По крайней мере, ближайшую стражу.
Ицхак замолчал. Видать, к гордости своей прислушиваться стал. Я задумался на миг, что я буду делать, если гордость присоветует Ицхаку начистить мне рыло. А она, гордость Ицхака, может. Еще как может. Потому что любимая женщина — рядом. Все видит и все слышит. И, возможно, ждет от него, Ицхака, геройских подвигов.
