Святой Иосиф не согласился с моими словами и стал спорить: а почему я, здравомыслящий человек, действовал по указке неразумных и недалёких сотрудников? Почему опутался их напевами? И вообще, по его сведениям, никто мне был не указ и я контролировал все денежные потоки, вплоть до копейки. Я парировал, сказав, что все руководящие должности были заняты его людьми, за которых он ручался как за себя самого, и мне ничего не оставалось делать, как подчиняться им, поскольку их слова — это его слова. Оправдываются только трусы, и старый седой полковник предпочёл проигнорировать мои доводы, вместо этого он потребовал выплатить уволенным бунтовщикам долги по зарплате, отпускные и выходные пособия в размере 300,000 рублей.
Я возмутился:
— Как интересно: они меня разорили, и я им еще за это должен заплатить! Может, мне пойти и сделать им всем оральное удовольствие?! Что-то они попутали в своих ролевых ожиданиях!
— Как ни странно, Андрей, после всего случившегося люди верят в тебя, они хотят работать с тобой. Ты бы лучше не иронизировал, а встретился бы с ними и поговорил. Может, вам удастся найти общий язык, договориться на новых условиях. Если перераспределить полномочия, изменить структуру твоего предприятия, возможно, его удастся спасти. Ты же не станешь утверждать, что в твоей епархии всё превосходно.
Я пожал плечами:
— Ничто не превосходно, но всё держится, одно другим подтыкается, одно другое подпирает. Было время, когда я хотел создать прозрачную управляемую структуру и нанимал одного за другим болванов-управляющих. Вовремя одумался, и оставил всё, как есть. Потом эта болезнь началась у Ирины. Она думала, что найдет таких людей, которые будут делать всю черновую работу, а она будет водить пальцами и заниматься только тем, что ей интересно. Всякий умник, приходивший на должность управляющего, вникнув в дела, удивлялся: «Не понимаю, как фирма держится». Каждый пытался сделать революцию, требовал исключительных прав и полномочий. Естественно, никому такие права не были даны — я дорожил своими людьми. Управленцев — пруд пруди, а грамотных исполнителей — по пальцам можно пересчитать. Вот и Расторгуев, придя на фирму, задрал нос, заложил руки за спину, и, расставив ноги, изрек: «Не понимаю, как фирма держится». А держалась она потому, что её не трогали, потому что я не шёл за советами ни к юристам, ни к аудиторам, ни к другим дипломированным обезьянам. Проблемы начались тогда, когда Расторгуев начал перетряхивать всю структуру, когда раздул штат и разрушил существующие взаимоотношения. Во все времена клиенты знали, что Совинком — отличная компания. Никто не может отрицать этого, спросите того же Расторгуева: что говорят в больницах?! «Надежность, имя, репутация». И сейчас, когда это перестало быть правдой, надо кричать об этом еще громче…
— Иначе говоря, всё держалось на честном слове, — сказал Иосиф Григорьевич с иронией в голосе, и добавил, подняв кверху указательный палец. — Хочу заметить: на твоем честном слове. А оно у тебя, как погода в твоей Северной Пальмире — меняется по десять раз на дню. А вдруг бы что случилось: сам понимаешь, все под богом ходим… И что тогда — как управляться, если все вопросы, даже самые мелочные, замыкаются на тебе?!
— Но позвольте! — запротестовал я, — какая мне печаль до того, что будет после того, как со мной что-то произойдёт?!
В ответ святой Иосиф энергично возразил:
— Позволь тебе не позволить. В твоих делах завязаны серьёзные люди, от твоего настроения, от твоего гормонального статуса зависит целое предприятие. Когда ты отправлялся на свои курорты, когда ездил по командировкам по всей России, у меня давление поднималось! В командировках ты ни в чём себе не отказывал… слухами земля полнится. Как представлю, что какая-нибудь клофелинщица подсыпет тебе в чай чего-нибудь несъедобное… А я тут цепочки выстраиваю, с людьми договариваюсь! У тебя должен быть преемник — брат, сват, или кто-нибудь еще — живой человек, который сидит на месте, чтобы к его руке был привязан тревожный чемоданчик с красной кнопкой.
— Ну-у, Иосиф Григорьевич… что касается командировок — да, было весело, всё девочки да рестораны, но это не значит, что я никогда и ни над чем не задумывался. Наоборот, после девочек и ресторанов, в тишине и одиночестве, вот тогда вспомнишь всё, и на душе особенно печально. Что касается преемников, то у меня есть брат — Максим, есть Ирина, есть Ренат из Петербурга, есть Марина! Полномочия равномерно распределены между несколькими людьми.
— Так, так… — проговорил святой Иосиф, явно заинтересованный, и принялся расспрашивать про Марину и Рената. Получив от меня самые общие сведения, он выразил желание встретиться с петербургскими сотрудниками в ближайший их приезд в Волгоград.
Я, в свою очередь, назвал ориентировочные сроки, когда эти встречи могут произойти (уже не стал напоминать, что Ренат приезжал сюда в декабре, звонил святому Иосифу, договаривался о встрече, но тот на встречу не явился, а вместо себя прислал омоновцев), и повторил дату, когда смогу предоставить график платежей. В ответ святой Иосиф удовлетворённо кивнул и выставил свои условия:
— Встреться с Расторгуевым и Паперно. Просто поговори — может, найдёте точки соприкосновения. Нет у них идеи фикс создать свою контору — люди просто хотят спокойно работать. И еще…
Подняв на меня дружелюбно-насмешливый взгляд, он сказал:
— …Перепиши ты на них это несчастное помещение, 19-ю аптеку. Ты же не заплатил району 100 тысяч благотворительной помощи, без которых твой договор будет расторгнут в самое ближайшее время. У тебя долги по аренде. Рано или поздно ты будешь вынужден оставить это дело, да еще с крупными штрафами.
— Нет проблем, Иосиф Григорьевич — пусть заплатят, и я им сделаю хорошо.
Мы заспорили. Святой Иосиф в который раз выставил своих шестёрок людьми с мозгами, думающих и самостоятельных, которые могут по своей инициативе пожаловаться на меня в прокуратуру; я отвечал, что мне их жалобы до фонаря, так как у меня есть такой надежный защитник, как он. Разговор зашёл в тупик. Старый седой полковник продолжал настаивать, чтобы я переписал 19-ю аптеку на ЮМС и выплатил бунтовщикам долги по зарплате, я же твердил, что, мол, пускай они возместят мне экономический ущерб, и долги по зарплате будут выплачены из этих денег; что же касается помещения, то пусть мне сначала компенсируют мои расходы, понесенные при передаче его Совинкому от горздравотдела, а там видно будет. Нет квитанции — нет белья. И хотя святой Иосиф говорил разумные вещи — по этому помещению я задолжал району более 200,000 рублей и в любой момент договор аренды мог быть расторгнут — всё же из духа противоречия продолжал сопротивляться.
Наконец, старый седой полковник не выдержал и сказал с плохо скрываемым раздражением:
— Ты, наверное, не понял до конца, что мой вопрос по помещению — это не просьба, и даже не требование. Это свершившийся факт, осталась маленькая формальность — переписать договор, и точка! Не будем больше возвращаться к этому, у меня уже голова болит от словопрений.
«Как его разобрало!» — подумал я и сказал шутливым тоном:
— Вопросов нет, Иосиф Григорьевич, это же я так, для поддержания разговора…
— …И с деньгами поторопись, — продолжил старый седой полковник, глядя в окно, — а то, как мне с людьми из УВД разговаривать?! Я им что-то говорю, а они смотрят на меня, клювики распахнуты…
Весело посмотрев мне в глаза, он поднял правую кисть и стал сближать большой палец с указательным, и удалять их друг от друга, изображая птичий клюв:
— …как галчата: дай, мол, покушать! Пока не сунешь в клювик чего-нибудь, не понимают, что им говорят, хоть плачь. Ей-богу, как дети малые!
Между тем непроницаемое лицо Иосифа Григорьевича хранило тайну его мыслей, лишь чуть прищуренный взгляд и едва заметная улыбка свидетельствовали, возможно, о каких-то приятных мыслях.
Я пообещал «придумать что-нибудь с деньгами». Некоторое время мы молчали, думая каждый о своём. Затем, беседа возобновилась, но тусклая, неоживлённая, и вертелась вокруг декабрьского «бунта». Вынужденный молча выслушивать уничтожающие реплики в адрес своих подзащитных, святой Иосиф отыгрался на Павле Дурове, которого он окрестил «Паша толстый».
…Расстались мы с дружеской непринужденностью.
Глава 81,
О моём разговоре с Паперно
Речи святого Иосифа, старого седого морализатора, заставили призадуматься над неуютной, трудной жизнью простых человеков, волею судеб вышвырнутых мной из Совинкома на обочину жизни испытывать горькую нужду и ледяной холод неотапливаемой аптеки № 19. Соблюдая договоренность, в тот же вечер я встретился с Паперно в одном из центральных кафе. Он был подчёркнуто деловит и официален, что выглядело довольно комично при его внешности — лоснящийся тип с лицом порноактера; от спиртного он отказался, говорил кратко, общими фразами, больше выспрашивал, чем рассказывал сам, пытаясь выудить максимум информации — сколько у меня осталось сотрудников, чем дышат основные sales-менеджеры — Ирина и Марина. Я вёл себя довольно развязно, глушил виски, много шутил, а в перерывах между сильно приперченными остротами предлагал Паперно пойти на мировую.
