Дуэйн Пул жил на небольшой улочке совсем рядом с уродливой школой из шлакобетонных блоков, именно ее и посещала Айви. На участке в пол-акра стоял простой одноэтажный дом под плоской крышей, а большую часть территории, изначально предназначавшейся для сада, занимал строившийся гараж. Услышав доносившийся оттуда визг циркулярной пилы, я пошла на звук. Дверь была отворена. Пул в защитных очках подталкивал большую обработанную доску в зубья пилы. Дождавшись, пока аккуратно отпиленный кусок упадет, он поднял голову и заметил меня.
— Нэнси, да? — спросил Пул, стаскивая защитные очки.
Это был невысокий и худой человек, ближе к шестидесяти годам, в клетчатой шерстяной рубахе, мешковатых джинсах, а под защитными оказались обычные очки в круглой металлической оправе. Легко было представить себе, как лет тридцать назад он, с длинными волосами и с нарисованным на майке галстуком, весело передавал по кругу кальян с марихуаной. А сейчас передо мной стоял спокойный, сдержанный мужчина, по всей видимости весьма застенчивый. Мастерская его содержалась в идеальном порядке: все инструменты разложены по полочкам, у одной стены выстроились готовые шкафы и комоды (мастерство, с которым они были сделаны, впечатляло), на другой были приколоты чертежи и рисунки, там стоял большой деревянный письменный стол. Над столом висела фотография Дуэйна с молодым человеком в форме Канадских вооруженных сил.
— Спасибо, что согласились со мной встретиться. — И с этими словами я пожала протянутую руку.
— Вы — пятая из журналистов, перешагнувших эту дверь, — сообщил Пул.
— Я не отниму у вас много времени.
Он направился к столу, на котором булькала кофеварка.
— Повезло вам, — сказал он. — Я как раз засыпал свежую порцию.
— Это ваш сын? — Я показала на фотографию, которую заметила за пару минут до того.
— Да, это Дэвид. Он сейчас не здесь, в Афганистане. Базируется возле Кандагара с канадским подразделением сил НАТО.
— Для вас, должно быть, это и гордость, и тревога, — заметила я, тщательно подбирая слова.
— Скорее второе, — ответил он. — Не понимаю, если честно, что мы там делаем. Но я не политик, а раз уж мой мальчик выбрал военную службу, значит, должен брать на себя и риск, связанный с этой профессией.
Пул налил мне кофе в кружку и предложил простой деревянный табурет, а сам пристроился на краю стола. Мне показалось, что он уже жалеет, что согласился на этот разговор.
— Знаете, Джордж, наверное, самый талантливый столяр из всех, кого мне в жизни приходилось видеть. Когда я ходил в подмастерьях — сорок лет назад, — мне все давалось с трудом и приходилось попотеть над каждой операцией, чтобы освоить и научиться делать как следует. А Джордж, помню, не успел подойти к токарному станку, как через час уже так ловко орудовал, будто всю жизнь только тем и занимался. А как он на лету схватывал всякие тонкости — вроде того, как резать дерево поперек волокна, — настоящий самородок.
— Он обсуждал с вами свои семейные дела и проблемы?
— Первые полгода, как он пришел сюда, все разговоры были только о деле. Ему нужно было освоить ремесло, и парень старался изо всех сил. Он, к слову сказать, получал тогда пособие по безработице, а правительство провинции платило к тому же то, что называется стипендией на время переподготовки, пока он учился в моей мастерской. Это немного, долларов двести в неделю, а я чувствовал, что в семье у него с деньжатами туго, тем более что и жена тогда еще не работала. Но Джордж, как я и говорил, старался изо всех сил, пока не явился однажды утром с повязкой на глазу. Я спросил, что случилось. Он признался, что Бренда напилась и жутко поскандалила с Айви, орала на нее, хлестала по щекам. Когда Джордж попытался отнять у нее девочку, Бренда схватила утюг и ударила его прямо по голове, чуть не попала в правый глаз. Бедняге пришлось самому вести машину до больницы, там ему наложили пять швов, а он — вот это, я считаю, было большой ошибкой — не выдал Бренду, сказав дежурному врачу, что глаз ему подбили в пьяной драке. Тот так и пометил в его карточке. И эту запись использовали против Джорджа после ареста Бренды, тем более что у них был еще один скандал, когда она сломала ему нос. А он опять наврал докторам, что это по пьяни. Вот так и возникли две «драки в баре», которые ему же вышли боком: теперь это, видите ли, лишнее доказательство его буйного нрава.
— Постойте-ка, вы сказали «лишнее доказательство». Что же, были и другие инциденты, помимо этих двух?
— Да, один раз он ударил ее под ложечку, это факт. Но Джордж говорил, что дал ей сдачи только после того, как она вырвала у него клок волос, а потом плеснула на него кипятком из кастрюли, так что он еле увернулся. Одним словом, после того удара она скрючилась пополам и стукнулась головой о кухонный стол. Тут зашла Айви и увидела мать на полу без сознания. Она побежала к себе комнату, заперлась и вызвала копов. Приехала полиция и арестовала ее отца.
— А он хотя бы объяснил им, как было дело?
— Бренда все повернула по-своему: дескать, он разъярился за то, что она плохо готовит, и избил ее.
— Наверняка копы говорили и с девочкой. Айви не подтвердила, что ее мать и раньше нападала на Джорджа? — поинтересовалась я.
— Девочка была до смерти запугана своей мамашей. Та вечно грозила ей всякими ужасами — ну, что отправит дочку в интернат для испорченных детей, если не будет слушаться. Да к тому же у Айви уже была репутация непутевого, трудного ребенка, так что ее слово против материнского… А Джорджа и так уж считали лжецом из-за того, что он раньше говорил доктору…
Пул вдруг замолчал, уставившись в свой кофе.
— Говорят, он до сих пор еще не сознался в том, что убил Айви, — сказал он наконец. — Вроде бы твердо стоит на своем.
— Вы ему верите?
— Отчасти да — ведь он так ее любил. Но у них бывали и жуткие моменты. И потом, я всегда был на его стороне. Но когда он напивался, как будто начиналась история про Джекила и Хайда. Я строил большие надежды, думал, что когда-нибудь мы станем равноправными партнерами. У нас было три больших заказа, и тут началось: он или появлялся с такого бодуна, что не мог ни за что взяться, или вообще не появлялся. Как я уговаривал Джорджа завязать, даже предлагал ему два месяца отпуска, чтобы прийти в себя и протрезветь. А он ничего не хотел слушать. И однажды заявился утром в стельку пьяный и злой как черт — до того, что схватил штакетину и стал ей размахивать и грозить, что убьет меня.
— И что же было дальше?
— В разгар этой разборки пришла моя жена, и ей ничего не оставалось делать, как вызвать полицию. Мне кое-как удалось выскользнуть из мастерской. Джордж начал крушить шкафы, которые мы тогда делали. Но вот что поразительно: он поразбивал только те шкафы, которые сам и построил. А потом свалился на груду обломков на полу и заплакал. Точнее, зарыдал в голос, как будто не было на всем свете никого более одинокого и несчастного… да так оно, наверное, и было. Подоспела полиция. Я сказал, что не хочу писать заявление и открывать дело, но они все равно задержали Джорджа, чтобы провести «психологическую экспертизу». Вот так добавилась еще одна запись не в его пользу. Копы подержали его два дня и отпустили, и он написал мне длинное письмо, очень грустное, о том, что он решил завязать и ненавидит себя за то, что хотел на меня напасть. Я ответил, что, разумеется, принимаю его извинения и считаю его блестящим столяром, но с тех пор вместе мы больше не работали. Не смогли, это даже и не обсуждалось. Я никогда больше о нем не слыхал. Пока Айви не пропала…
— А как насчет его сына, Майкла?
— Он мне никогда не нравился. Смурной парень, дерзкий и с большим гонором, и притом звезд с неба не хватает, как и большинство людей с высоким самомнением. Я знаю, что он частенько цапался с отцом и однажды нахамил, а Джордж в ответ отпустил ему такую оплеуху, что сбил парня с ног. Еще одно свидетельство против Джорджа, а только не надо забывать, что из себя он вышел, узнав, что Майкл занялся продажей наркоты. В общем, как видите, дружная и счастливая семейка.
— Вы так и не ответили, верите ли, что Джордж сделал это.
Снова долгий тяжелый взгляд на дно кружки с кофе.
— Вы на меня собираетесь ссылаться?
— Нет, если вы не захотите.
— Не надо. Интуиция мне подсказывает, что он никогда не причинил бы зла Айви. Но я же помню, как он тогда напал на меня. И знаю, что, когда у него в брюхе оказываются девять кружек пива, он делается как сумасшедший и бог знает на что тогда способен. И потом эта улика — ее белье у него в сарае. Так что ничего не могу сказать наверняка — все возможно. Все. Вот к таким примерно выводам я пришел.
Я спросила, с кем еще он посоветовал бы мне поговорить.
— Ну, например, с Ларри Корсеном, хоть мне и не нравятся святоши, гладкие, будто крупье из Лас-Вегаса, если вы понимаете, о чем я.
