– Мы тут много насчитали выстрелов. Во что стреляли?- спросил Гунько.
– Валера, расскажи,- обратился Евстефеев к Потапову, который сидел задумчиво и курил.
– Нечего рассказывать, это надо видеть. Высший пилотаж. Я без малого тридцать лет служу, и жизнь моя от умения попадать сотни раз зависела, кандидатскую я защитил по способам обучения стрельбе. И вот сижу перед вами обосранный с головы до ног и, воняю. Потому, что всё, чем я занимался, псу под хвост.
– Валерий Игоревич, ты не корись. Сам себя в дерьмо не суй. Толком объясни,- похлопывая его по плечу, сказал Панфилов.- Ты тоже кое-что стоишь.
– Да ни хрена я против них не стою. Извините, Сергей Сергеевич. Мы вот из офицеров, на случай захвата, группу организовали. Подобрали добровольцев, самых лучших. Эти двое уложат наших, не дав сделать им ни одного выстрела. Бьют с обеих рук. И как!
– Не расстраивайся ты,- стал успокаивать Потапова Гунько.
– Это я не от расстройства. Так говорю, чтобы вы поняли, как они необычно стреляют. Да и не только это. Вот оружие. Я пистолет ТТ знаю на ощупь. "Токарев"- лучший наш пистолет. Они дали мне свои, у обоих, кстати, по паре. Разбираю. Чистенькие, как с конвейера. Степень обработки – нулевая. Присматриваюсь, затвор не тот, сделан с облегчением. Металл, конечно, другой. Ствол раскатан так, что слов нет. Пружина ствольная не та, как бы одна в одной, но более тонкая. Поработали они над оружием исключительно,- Потапов хлопнул ладонью по столу.- Одно они подметили точно: полк для них – мелочь. Мы потеряли в поезде шестнадцать человек, все ранения в корпус, я каждого осмотрел. Этим лесным попасть в глаз – пара пустяков. Бутылка летит и крутится, а тот, что был в маске, донышко выбивает через горлышко, второй в воздухе пятикопеечную монету крутит, не давая упасть, Павлович хорошо подметил: им в цирке выступать. Сергей Сергеевич, мне кажется, что это не они, но знают, кто на нас напал, только не скажут. И не из-за боязни. Таких – они ведь себе на уме – не напугать, не застращать. У них своя правда – матка. Их не учили закладывать. Даже если они и скажут нам что-то, это не будет для нас тайной. Ещё бросилось в глаза, что они не боятся смерти, но не презрительно, а как-то особо. Опыт подсказывает мне, что они похлеще любого уголовного элемента. Я не знаю, кто перед нами, но внушают они уважение. Честно.
– Что ж, идёмте поужинаем и потом обсудим ещё,- Панфилов встал.
Одевшись, все потянулись к выходу.
В девять часов собрались в аппаратной, куда Гунько принёс последние новости.
– Мужики,- произнёс он, входя.- Всё усложнилось. Ронд, сидевший в группе Скоблева и переведённый к нему из отдела внешней разведки ГРУ, не подтвердился. Только что получил шифровку от Богатырёва: "Легенда не прошла проверки". Ронд – "чужак". Вот такая петрушка,- он прошёл к столу и сел на стул.
– Это называется – подложили свинью,- Евстефеев заходил по комнате.- Я вас предупреждал, что это дело дерьмом пахнет, а вы мне не верили. Я когда услышал, что прыгавшие из вагона вдруг с русского перешли на английский, сразу смекнул – не наши. В момент опасности кто будет болтать на чужом языке?
– В момент опасности вообще лучше помолчать,- вставил несколько слов Потапов.
– Что у тебя, Аркадьевич?- Гунько посмотрел в сторону крутившегося на стуле Иштыма.- Опять какую-то гадость подсунуть хочешь?
– Я связался с центральной через спутник, мои быстро прогнали на головном компьютере. Машина сказала, что наш "масочник" – не человек. Точнее, не живое существо.
– Бр-р-р-р! Ну и чушь,- Панфилов замотал головой.- Нам ещё только внеземных не доставало.
– И психов,- добавил Гунько.
– Напугались!- Иштым улыбался.- А ведь это не шутка. Явь. Экземплярчик потрясающий. Что бы вы без меня делали. Он – старфердер. Это что-то вроде энциклопедиста. По широчайшему кругу вопросов. Главное – по языкам. Его мозг – компьютер, работающий в жутком варианте символов, при этом он обрабатывает информацию в режиме просмотра, мгновенно отбрасывая ненужное, сортируя, складывая по нужным отделам памяти. Извлекает так же быстро. Мне сравнить не с чем. Аналогов нет. По части математики я недавно обследовал одного типчика, который обгонял электронно-вычислительную машину раз в десять, а этот вне досягаемости. Это коротенько. Чтобы этим обладать, надо иметь сверхпамять. Предположу, что он вообще не знает родного языка, то есть само понятие это в нём отсутствует. Ещё вам напоминаю, что у работавшего в архиве КГБ Крестовского была зрительная сверхпамять. Возможно, это и есть Крестовский собственной персоной.
– Аркадьевич, если его мозг такой хитрый, скажи, зачем ему тебе свой след давать,- Евстефеев не любил фантастики.
– Он может и не знать о существовании такой экспертизы, да и что запись шла – тоже,- Иштым пошёл к выходу.- Я на станцию, может ещё что-то сбросят.
– Об экспертизе голосов все знают,- крикнул ему вдогонку Евстефеев.
– Предлагаю играть с ними в открытую,- предложил Панфилов.- Мы, собственно, не рискуем ничем. Посмотрим, что они нам ответят. Какие будут мнения?
Все промолчали. Никто не стал спорить, командованию видней…
Ровно в девять часов утра Сашка и Проня подкатили к пешковым Кукрам. Две танкетки уже стояли поодаль от домиков. Проня пошёл к вышедшему из вездехода Пешкову, который, как и в первый день, выступал в роли посредника.
– Приехали большие чины. Есть сам Панфилов. Что решим? Давать ему сведения об отце или придержим?- спросил Проня, вернувшись.
– Ты же знаешь, что я не люблю использовать отношения в делах. Он имеет право знать, как и где исчез его отец, имея приговор десять лет без права переписки, и кем бы ни был Панфилов, хоть чёртом в ступе, я ему эти данные отдам. На всё остальное мне плевать, чтобы они там не задумали в отношении нас.
– А мне что, смотреть предлагаешь? Нашёл рыжего. С ними шесть человек приехало из спецподразделения, офицеры. Предлагали проверить танкетки, но я отказался.
– И правильно. Стрелять начнём, посчитаем.
– Они первыми заходят в большой дом, там две комнаты. Мужская и женская,- Проня хохотнул.- Нет. Пешков – справный мужик. Жаль, если снимут. Он с солдатами своими в малый домик пойдёт.
Пешков действительно был мужик хозяйский. В дальнем конце коридора была сложена печь, выходившая боками в обе комнаты дома. Когда Сашка и Проня вошли, возле неё сидел на корточках молодой лейтенант и пытался разжечь дрова в печи, но она только дымила.
– Сань,- сказал ему Проня,- посмотри, что мучается.
Сашка подошёл, лейтенант посторонился. "И в этих элитных частях бардак,- глядя на него, подумал Сашка.- Вон как раскрасился. Он ещё в эту войну играет. Это не Африка и не Латинская Америка, рожу мазать. И когда у нас во всём будет порядок?" Сашка открыл дверцу, вытащил из унта сигнальную шашку, дёрнул за бечёвку и сунул её под дрова, сразу закрывая дверцы. В печи заурчало.
– Разгорится, прикроешь заслонку, а то спаримся,- сухо бросил он лейтенанту, входя в комнату.
Присутствовало пять человек. Кроме Василия и Валерия – ещё трое. Все в форме. По званию Сашка сразу определил кто из них Панфилов. "А Проня и впрямь растёт в чинах, если так пойдёт, завтра маршалом станет",- усмехнулся про себя. Все сидели на лавках вокруг стола в ожидании, когда Сашка займёт свободное место, но он распаковал мешок, достал чайник, пачку заварки и вышел в коридор.
– Тут метрах в пятидесяти незамерзающий ключ, из дома направо и в горку. Сходи, воды принеси. Потом – на печь. Закипит, всыплешь пачку чая,- Сашка протянул лейтенанту чайник, а заварку положил на полочку.
– Всю пачку сыпать?- спросил тот.
– Да. Что её жалеть. Заваришь, принеси туда,- Сашка показал на дверь.
– Сделаем,- сказал лейтенант и пошёл к выходу, правой рукой придерживая автомат.
Сашка вернулся в комнату, сел. Все смотрели в его сторону. Первым заговорил Проня.
– Мужики. Нам, татарам, всё одно с чего начинать. Мы вчера резко вдруг прервались, но, поскольку встреча продолжается в расширенном составе, хотели бы выполнить одно поручение. Давнее. О том, чем закончатся наши посиделки, не знаете ни вы, ни мы. Вы – Панфилов, так полагаю,- обратился Проня к генерал-полковнику.
– Да. Я – Панфилов,- качнув головой, подтвердил тот.
– Суровцев Пётр Игнатьевич, 1895 года рождения – ваш отец?
– Да,- на лице Панфилова застыло удивление. Такого хода он не ожидал. Присутствовавшие нервно заёрзали, никто из них не ведал о том, что у их начальника есть отец, да ещё под другой фамилией, все знали, что батя погиб в бою на границе.
– Приговорён в 1938 к десяти годам?
– Именно так.
– Ваш отец мостостроитель?
– Совершенно верно.
Проня подтолкнул Сашку, тот полез во внутренний карман, извлёк оттуда портсигар, раскрыл и передал Проне содержимое.
– Тут в соседнем посёлке, в 1957 году умер один матрос. Участник восстания в Кронштадте. Он был солагерником вашего отца в Чёрной Горке под Омчиканом, это Магаданская область. Просил он перед смертью выполнить просьбу друга, передать весточку сыну. В те годы не решились, узнав, что вы по линии разведки Генерального штаба служите. Не хотели навредить. Так вот и пролежало послание это до сего дня. Ныне времена не те, да и вы в чинах больших, кто вас осудит? Отец ваш – не враг народа, быть он им не мог. Он умер в ноябре 1954 года на руках человека, изображённого на фото,- Проня подал снимок.- Второй, стало быть, ваш отец. Они вместе держались на пересылках и в лагере, оба коренные питерцы, а это много значило. Так вышло, что на одном из пересыльных пунктов в их бригаде умер человек, его обменяли с вашим отцом. В те годы так поступали часто. Ваш отец умер под фамилией Ботанюк Евсей Прокопьевич. Архив поднимете, вам это просто, проверите. Ещё есть письмо,- он подал два листка,- и обручальное кольцо. Внутри надпись: "Любимой моей Тоне". Вот эти три послания я вам и передаю.
