– Володь, это Лёша. Мы тут на Севере были, только что вернулись. Мне там Ленка на мобильник названивала, срочное дело, говорит, было. По роумингу объяснять не стала, обещала со мной связаться, как только вернусь. Не связалась. И телефоны у неё не отвечают, ни мобильный, ни домашний. Причём на домашнем теперь нет определителя, а всегда был.
Явно что-то назревало. Ленка потеряла контактность почти совсем, и Лёше, который у неё таки был лучшим из друзей мужского пола, — она за три года всего один раз звонила по собственной инициативе. Да и то не просто так, а мою новеллу дать прочитать. Не говоря о том, что она прекрасно понимала, что Лёша — преимущественно есть канал связи со мной на аварийный случай. Да и о том, что у меня дважды возникало то самое ощущение, что она вокруг подъезда крутится. И видел я её разок в метро неделю назад. С изменившимся стилем одежды и походкой, даже напоминавшей настоящую. Если нет архисерьёзных оснований к обратному — я слово держу. Умудрился с дистанции метра на встречных курсах, как только узнал, сманеврировать так, чтобы не заметила. Так что случай был, похоже, что и вправду экстренный.
Больше месяца я Ленку искал. Мёртво. Совсем было собрался подключать «тяжёлую артиллерию». Допуская небольшую, но всё же вероятность того, что она опять с ним на Юг на раскопки уехала, — ждал ноября, когда все полевые работы прекращаются. В самом конце октября она объявилась в Москве. Таки действительно опять на раскопках была. Ну что за дура, прости Господи? Готовить просьбу о помощи при срыве — и тут же ехать опять? Кошмар.
* * *
Примерно в это же время я напечатал, оправил и повесил на стенку первые фотографии с новой аппаратуры. На чём впал в депрессию. Поняв, что всё, что снимал до этого, — полная ерунда. Метровые снимки можно было рассматривать в лупу, но это — такие мелочи… Пластика картинки — вот это да. Ну почему объективы, самые лучшие, самые дорогие, для малого и среднего формата — ну да, картинку рисуют… Но повесить рядом снимок, сделанный большим форматом с оптикой дешевле втрое, — и каждая деталь ближнего плана на нём настолько объёмна, что хоть бери её руками и снимай с картинки? Даже при одинаковом формате отпечатка. Даже при одинаковой плёнке, одинаковом свете, одинаковом масштабе увеличения? А невиданная ранее свобода в коррекции перспективы, в том, как можно разбросать, какие из объектов будут в резкости, а какие — размыты. И насколько… Когда можно одновременно ввести в резкость росинку на переднем плане, человека на среднем и дерево вдали? Когда можно снимать снизу высокое дерево, а оно на картинке не выйдет падающим? Словом — шок. Я вдруг понял, что я не просто не умею снимать сам. Оказывается, я вообще ни разу в жизни не видел живьём ни одной действительно хорошей фотографии. Только репродукции с них, а это — совсем не тот коленкор. Половина жизни, однако. С ха-а-а-арошим гаком. А тут ещё и Лёша, и не он один, посмотрев репродукции этих картинок в Интернете, начали изумляться, с чего бы это я начал такую ерунду выставлять, что по карточке даже непонятно, зачем она снималась?
Позвонил Лёше с Таней, пусть в гости приезжают. Смотреть и убеждаться, что картинка в Интернете и картинка на стенке могут быть очень разными сущностями. А заодно и меня утешать, во скорби и расстройстве пребывающего. Наварил еды, запасся выпивкой…
Телефон:
– Володь, мы от подъезда, напомни код, плиз. Кстати, ничего, что мы втроём?..
– Конечно, ничего. Ко мне и вдесятером можно и должно.
Звонок в дверь.
– Заходите, рад видеть. Привет, Лёш, привет, Тань. Лена?.. Ты?..
* * *
В квартиру её пришлось заводить под руки и помогать раздеваться. То же самое странное, почти судорожное напряжение всех мышц. Вероятно, она опять не замечала происходящего вокруг. Во всяком случае — до невозможности переигранный спектакль Ники, из которой слегка сыпались искры и которая минут пять подряд с сумасшедшей скоростью носилась вокруг, всячески демонстрируя, что не знает, кого это привели, и заставляя Лёшу выискивать на стенах Ленкины карточки и приносить в прихожую для демонстрации, остался неоценённым. Лёша объяснял, как он таки дозвонился до Ленки, и она тут же заставила его привести её сюда, причём обязательно без предупреждения, так как опять хотела остановиться перед подъездом и ещё раз подумать. Как ему неудобно, но он всё же окольными путями — пытался дать понять… Но я же ему предоставил свободу действий… Нафиг извинения. Всё правильно. Я уже давно знал, что примерно так и получится, и даже знал, примерно когда. Вот чего я решительно не знал – так это как себя вести и о чём говорить. И чего ждать — просьбы о помощи или вовсе даже наоборот. Всё же — мои последние демарши были вполне свинскими, и Ленка вполне могла появиться и для поругаться, попросить, скажем, в покое её оставить… Тем более, Лёша успел сказать, что, по его впечатлению, опять косвенному, — разговор намечается отнюдь не мирный и дружелюбный, а вовсе даже наоборот.
Пошли на кухню, в курилку. Для разгона зарядиться пивом и подумать. Не знали, что делать, — все присутствующие. Все, в каком-то нервически-приподнятом состоянии, со страшной скоростью, перебивая друг друга, вываливали самые смешные эпизоды последних экспедиций. Идиотизм? А предложите что-нибудь ещё… Кроме Ленки. Ленка сидела на полу в обнимку с бутылкой, меланхолично посматривая то туда, то сюда. Почти все сидели на полу. У меня на кухне нет лишнего места, и потому нет ни стола, ни стульев. Только Таньке досталось сидеть на заячьей конуре, да ещё Ника, до сих пор не понявшая, как себя вести, всячески мостилась у меня на коленках. Мимо пробежал кролик. Ника, поймав его за шкирку, не преминула продемонстрировать его Ленке, пояснив, что это — наш ответ её крысам.
Когда всеобщий первичный словесный понос пошёл на убыль – заговорила Ленка. Тихо сказав, что про совпадения и приколы — так у неё они тоже пошли плотным косяком. И примерчик сразу привела про то, как две недели назад, в Адыгее, она пошла в одну пещеру. И там — был фотограф. Мой большой друг, раньше живший и работавший на Пинеге. Уехавший оттуда пару лет назад и затерявшийся на просторах. Как на следующий день там же — она пошла в другую пещеру. С местным парнем, большим фанатом спелеологии. И как в пещере он начал хвастаться, что перечитал всю спелеологическую литературу, а одну книгу чуть ли не под подушкой держит и по сотому разу перечитывает. Мою книгу. Как она, услышав это, пошла одна по пещере куда глаза глядят и основательно заблудилась.
Пошли смотреть фотографии и новую технику. Ленка ходила отдельно, в сопровождении Ники. Смотрела молча. Ника её ехидно спрашивала, а где её большой чемодан, почему она без него пришла? А зачем тогда пришла? По конкретному делу? Нет. Просто так? Опять нет. А зачем? Молчание…
Поужинали. Опять в курилку. Повёл Ленку показать на компьютере ненапечатанные фотографии из последнего. Немного показал. Ленка выглядела настолько странно, да и разговор всё не заводила, так что ушёл и попросил Нику меня подменить. Вдруг разговорит? Ника ей попоказывала немного. На разговор всё равно не тянулось. Улыбка до ушей и прострация. Вдруг до Ленки дошло, что Ника ей свои карточки показывает.
– А где Володины?
– А ищи их сама.
И Ника, закрыв на экране все окна, тоже отбыла в курилку, оставив Ленку перед пустым монитором. Объяснив мне, что странный у Ленки голос. Без эмоций вообще. Неприятно. Обычно она, услышав у дамы подобный голос, старается с ней больше не общаться.
Пожалуй, окольные пути исчерпаны. Надо в лоб.
– Лена, а вот теперь честно — зачем пришла? Говоришь, что без дела, но не просто так. И как эти два утверждения сочетаются?
– Да, без конкретного дела… И не просто так.
– Ругаться никак?
– Да ты что? Я — никогда в жизни не собиралась с тобой ругаться. И никогда не буду. Что бы ни произошло.
– А тогда — зачем?
– Ну ты же сам прекрасно всё понимаешь. Я — в глубокой жопе. Я с самого начала была в этой жопе. Я понимала это с первой минуты. Я сотни раз пыталась вырваться, но так и не смогла. И с каждым разом это становится труднее и труднее. Вот я и пришла.
– Но ты понимаешь, что одно слово лжи — и я тебя выгоню, причём насовсем?
– Если бы я собиралась врать, не было бы мне смысла сюда приходить. Я тогда ещё, сразу после твоего жёсткого письма, — дала себе зарок остановиться. Не врать больше никогда и никому. Ни в одной мелочи. Я даже Мише перестала врать. Он даже знает, что я здесь.
Ленку несло. Мне помаленьку становилось жутко. Она рассказывала страшные вещи. Как мало-помалу разрушалось всё то, чем она жила. Терялись любые надежды. Как Миша с самого начала врал ей всегда и во всём, по поводу и без повода. Как он предавал её на каждом шагу. Что она его никогда не любила и не любит, а любила только меня. И всё это — с улыбкой до ушей и, действительно, абсолютно ровным и абсолютно лишённым эмоций голосом. Мне становилось откровенно не по себе. Под воздействием спиртного она обычно совсем другая. А наркотики — я опять готов прозакладывать голову, что сейчас их нет. Когда угодно, но в данный момент чисто. Но ведь такого — не может быть!
