— Да, о'кей, — говорит он. — Скажем… в час у музея?
— Клево, — говорю я.
Я поднимаюсь к главной улице, миную два паба и киоск, торгующий рыбой с жареной картошкой. Перехожу дорогу и словно оказываюсь в другом измерении. О таких местах я читала в книжках. Улочка крохотная, по обеим сторонам толпятся ветхие на вид домики. Миную лавку, где продаются индийская одежда и трубчатые колокольчики, магазин здоровой пищи, лавку товаров из органического хлопка (с чудесным, мягким на вид коричневым одеялом в витрине), «Оксфем», одежный салон «Фэйртрейд». Останавливаюсь возле сэконд-хенда, торгующего музыкой и книгами, захожу. Мне нужно спросить, как дойти до музея, плюс в подобные лавчонки меня как магнитом тянет. С острой болью вспоминаю, как дедушка постоянно останавливался у таких магазинчиков, заходил и искал старые травники или оккультные книги, всякий раз надеясь увидеть репродукцию картинки или какую-то цитату из «Манускрипта Войнича». Сам сэконд-хенд большой и просторный, хотя почти все в нем бурое и пыльное. Старые кассеты, барабаны, тамбурины, грампластинки, комиксы, книжки, «ловушки для снов», маракасы. Женщина, с виду азиатка, что-то горячо объясняет темноволосой девушке, играющей чарующую мелодию на красной акустической гитаре. Потом женщина смеется, и девушка тоже. Я хожу по залу, рассматривая старые книги, вспоминая, как однажды в такой вот лавчонке купила трехтомный «Синтетический репертуар». За него просили только пятерку, но я заставила продавца принять двадцать фунтов. Лавчонка была связана с благотворительностью, и я не могла их так внаглую грабить. На самом деле репертуар стоил больше сотни.
Спросив, где музей (за углом и вниз по склону), я ухожу. Посылка в сумке стучит мне в бок: открой меня, открой меня. Но я не могу ее открыть, пока не присяду в каком-нибудь относительно уединенном месте. Может, в тихом кафе? Шагаю дальше. Нормальный с виду магазин товаров для пешего туризма и фотоателье приютились между лавкой «этичной» обуви, маленьким «органическим» супермаркетом и огромной, раздувшейся от важности кофейней — ее фасад занимает весь огромный угол здания. Это место мне не нравится, но тут я вижу знак, указывающий на маленький переулок. Стрелка и одно слово: «Кафе».
Я чуть не прохожу мимо двери. Такая крохотная. Внутри деревянный пол и несколько столиков, симпатичные растения в горшках и пианино в дальнем правом углу. Тут почти никого нет, так что я занимаю столик в самом конце зала. Чего бы заказать? Несколько последних дней я ела веганскую пищу и ощущаю настоятельную потребность продолжать эксперимент. Не наскучит ли? Не зачахну ли? Только время покажет. Заказываю черный кофе и тост из зерновой пшеницы, с мармеладом, без масла. Потом достаю из сумки посылку.
Белый пухлый конверт, запечатанный прозрачным «селлотейпом». Мое имя чернильными заглавными буквами. Тот, кто это отправил, хитроумно — или случайно — заклеил надпись пленкой. Когда я ее отдираю, синие буквы тут же исчезают. По крайней мере, я знаю: никто посылку не вскрывал. Отлепив клапан, я достаю содержимое. Маленькая книжка, я узнала бы ее даже во сне. Я роняю ее на стол, руки мои трясутся. Это «Женщина на обрыве времени», издание «Уименз Пресс» 1979 года. То же самое, что хранится у меня дома, то, которое мама оставила мне много лет назад. Разумеется, это не мой экземпляр: внутри нет дарственной надписи. Зато есть листок, аккуратно сложенный вдвое.
Кто-то подходит к моему столику и вертит головой — куда бы поставить мои кофе и тост. Я отодвигаю сумку с книжкой и невнятно бормочу слова благодарности. Руки трясутся по-прежнему. Может, рискнуть, покурить? Половину сигареты. Пожалуй, позже.
— А здесь можно курить? — спрашиваю я парня, когда он уже собирается уйти.
— Да, конечно. Я принесу вам пепельницу.
Я больше не голодна, но все равно быстро съедаю тост — зачем ему пропадать. Кофе крепкий, обжигает рот; я делаю еще три судорожных глотка, вытираю руки бумажной салфеткой и беру со стола книжку. Рядом появляется маленькая самодельная пепельница. Я скручиваю тонкую сигарету, прикуриваю и для пробы кашляю. Вроде ничего — вот только крышу чуть не снесло от внезапного прилива химикатов и никотина. Комната расплывается, потом снова собирается в фокус. Книжка. Открываю и достаю лист бумаги.
Тут, по крайней мере, я нахожу то, чего и ждала. Ряд чисел:
263, 18; 343, 9; 363, 97; 363, 98; 325, 27; 106, 120; 300, 52; 20, 7; 71, 40; 92, 18; 151, 60; 258, 6; 71, 40; 58, 38; 104, 5; 34, 143; 342, 18; 342, 19; 342,20.
Достаю записную книжку с карандашом и открываю 263-ю страницу. Восемнадцатое слово — «не». В смысле, «не»? Я уже листаю было на страницу 343, как вдруг дверца кафе грохает, и внутрь вваливается кучка «попсовцев»: Грейс, Киеран, Фрэнк, Джеймс и Вайолет. Черт. Быстро, пока они меня не заметили, сую книжку и листок бумаги в сумку и принимаюсь рисовать в записной книжке закорючки, будто всю дорогу только тем и занималась.
— Что ж, симпатичная маленькая забегаловка, — говорит Киеран, как обычно, громко, растягивая слова. — О, смотрите. Вон эта, как ее там…
— Алиса, — говорит Вайолет.
Сидеть в кафе одной всегда здорово, пока туда не войдет группа твоих знакомых. Теперь, раз уж они произнесли мое имя, придется мне поднять взгляд.
— Приветики, — говорю я.
— Как твое ничего? — говорит Киеран. — Тебя вся эта средневековщина так же прикалывает, как нас?
— Да, тут мило.
— Мы бы к тебе присоединились, но…
— Нет-нет, ничего страшного. Я все равно ухожу.
Залпом допиваю кофе и тушу сигарету. Расплачиваюсь у стойки и быстро сваливаю. Где бы уединиться, чтобы расшифровать послание? Вновь выхожу на главную улицу и сворачиваю влево, вниз по склону холма. Прохожу сквозь крохотный крытый парад лавок в средневекового вида домиках по одной стороне улицы; напротив шипит и гудит кишащий народом рынок. Вижу вдали «Бутс», вот только рядом с ним — никаких стендов в защиту прав животных, вообще ничего. Миную скучную книжную лавку со сверкающими корпоративными бестселлерами в витрине, и магазин этнической музыки. Эй, должно же быть подходящее место! Потом я вдруг натыкаюсь на маленький музей. Ну конечно. В легкой паранойе проверяю, нет ли за мной «хвоста» и ныряю внутрь. Гомон рыночных торговцев, голоса детей, шум машин и шорох продуктовых пакетов стихают, словно кто-то повернул выключатель. Я в прохладной тихой комнате с полированным деревянным полом и столом в дальнем углу. Я подхожу к нему, минуя рейки с футболками, на которых красуются изображения замка и музея, и стеллажи с книжками по местной истории и игрушками «на историческую тему»: марионетками и куклами, которые надо вырезать из картона, — «Попс» еще в 80-х прекратила выпускать такие штуки.
— Здравствуйте, — говорю я пожилой женщине за столом. — Один билет для взрослого, пожалуйста.
— Вы из Тотнеса?
— Нет, — отвечаю я, глядя на стопку буклетов, рекламирующих некоторые достопримечательности музея. На одной картинке показано, что музей раньше был домом купца. Внутри буклетов — информация о текущих выставках. Тут есть викторианская аптека, экспозиция исторических костюмов и — что это? — «Кабинет Чарлза Бэббиджа»? Это слишком дико. Откуда у них здесь кабинет Чарлза Бэббиджа? Он же в Лондоне работал, я точно помню. Именно из Лондона он руководил своей яростной кампанией против шарманщиков и уличных музыкантов. Я трясу головой, как обычно делаешь, стараясь стряхнуть наваждение, и смотрю еще раз. «Кабинет Чарльза Бэббиджа», черным по белому.
— С вас 1 фунт 60 пенсов, — говорит женщина.
Достаю мелочь.
— Меня интересует кабинет Чарльза Бэббиджа.
— О да, — кивает она. — Это на верхнем этаже. История вычислительных машин. Очень популярная экспозиция. Подниматься надо вон по той лестнице.
Деревянные ступеньки поскрипывают. Есть тут еще хоть кто-то, кроме меня? Судя по тишине, музей пуст. Миную один этаж, потом другой, перемещаясь, чудится мне, тем дальше назад во времени, чем выше в пространстве. Всюду темные углы и щели, и я вижу комнаты с наклонными полами, указатель на викторианскую аптеку, рукава и брючины исторических костюмов. Дойдя до верхнего этажа, я понимаю, что реально заворожена и чуть ли не напугана царящей здесь мертвой тишиной. Вот табличка: «Кабинет Чарлза Бэббиджа». Вхожу. И там, в углу комнаты, за рабочим столом сидит сам Чарлз Бэббидж.
— О господи! — взвизгиваю я, отпрыгивая назад.
Если он поднимет на меня взгляд, я сдохну на месте. Точно сдохну. Смотрю на него. Ничего не происходит. Приглядываюсь. Это модель в человеческий рост, усаженная за стол, как восковая фигура. Кто это придумал? Ничего страшнее в жизни не видела. Он такой… живой. Уверена: его пластиковые глаза провожают меня, пока я брожу по комнате, рассматривая изображения моделей Разностного Двигателя и эскизы Аналитического Двигателя (подлинники находятся в лондонских музеях). Оказывается, Бэббидж родился здесь, в Тотнесе, и в местной промзоне есть улица, названная в его честь. Я рассматриваю экспозицию, посвященную истории вычислительной техники, и фриз по мотивам биографии Бэббиджа. Под стеклянными колпаками красуются маленькие «Зэд-Экс Спектрумы» и микрокомпьютеры «Би-Би-Си»; на вид они почти такие же древние, как Разностный Двигатель.
