Теперь о главном. Как-то в компании жена одного моего друга говорит:
— Есть люди, с которыми вредно общаться — они отбирают нашу энергию, становишься разбитым, больным. Но есть, которые отдают энергию, заряжают ею, — и, обращаясь ко мне, заявила: — У меня есть подруга, которая прямо излучает добро. Очень хорошая женщина.
С определенным сомнением я решил уточнить:
— Как она внешне?
— Очень женственная. Хорошо поет. Веселая. Я встречаюсь преимущественно с веселыми людьми, они продлевают жизнь.
Я понял — жена моего друга выцарапала лучшее, что было в ее подруге, и спросил напрямик:
— Она красивая, или так себе, или уродина?
Жена друга опять ловко ушла от прямого ответа:
— Она славная. Мне нравится. В общем, увидишь — все поймешь сам, что я буду тебя уговаривать.
Я решил рискнуть — познакомиться с этой «славной певуньей», но на всякий случай подготовил себя к тяжким испытаниям. И напрасно — она мне сразу понравилась — этакая сияющая модница с бантиком на затылке; своими словечками и песенками она потешала всю компанию. На нее даже просто смотреть было радостно, рядом с ней становилось легче дышать, честное слово. А уж когда она пела, а она постоянно что-то напевала, или смеялась — громко, зажигательно — она была просто полна веселья, я невольно тоже расплывался.
Короче, она сразу окутала меня плотным облаком обаяния. Не могу точно сказать, но она из того сорта людей, которые сами себе устраивают праздник (одна из граней ее таланта). Мало того, она изобретательно подтрунивала над собой, то есть не боялась выставить себя не в лучшем свете и тем самым как бы развлекала себя (в отличие от моих дружков, которые развлекались за мой счет). Вдобавок, она внимательно слушала все, что я говорил — а я уже тогда знал — мне нужна женщина, которая будет меня слушать (я не упускал случая потрепаться о своих многочисленных работах и кое-каких планах на будущее). Позднее, когда мы поженились, она говорила жене моего друга:
— Не надо мужчину ни о чем спрашивать, он сам о себе все расскажет. Мужчины как мальчишки, жуткие хвастуны, — и заливалась продолжительным смехом.
Позднее она говорила и похлеще:
— Он был дикарь (имелся в виду я — она уже подтрунивала не только над собой), жил как бродяга, был неухоженный, изможденный, с чернильным лицом, в каком-то доисторическом пиджачке — стало жалко его, привела к себе, отмыла, откормила… Целый год приучала мыть руки перед едой и ноги перед сном, и есть, не чавкая, и лежать на тахте, не раскорячившись…
Дальше она, бесстыдным образом, говорила еще что-то в том смысле, будто нашла меня на помойке, и при этом хохотала от всей души.
Но эти издержки семейной жизни начались позднее, а в день знакомства я подумал: «Вот это женщина, я понимаю! Она для меня», и решил приударить за ней. Приударял весь вечер (мы гуляли у моего друга, жена которого выступала в роли свахи): подливал вино, подкладывал закуски (это у нее вызывало бурный протест: «От одного взгляда на еду я падаю в обморок, — говорила. — Я ем как птичка», — и смеялась). Я приглашал ее танцевать, хвалил ее розовый бантик (она призналась — «обожаю розовый цвет»), называл «ароматной женщиной» (она любила лосьоны, духи, туалетную воду); говорил, что она в моем вкусе… Она возбуждающе смеялась и тоже высказалась в том смысле, что я ее тип мужчины. Известное дело — для женщины мужчина значителен не тем, чем значителен для всех, а тем, как относится к ней, и его слова не менее важны, чем его поступки. Под конец вечера я шепнул весельчуне:
— Давайте убежим отсюда ко мне.
Она вскинула глаза:
— Вы что дурной? Зачем так спешить? Да и жалко разрушать компанию, — и дальше, широко улыбаясь, цокая языком: — Поухаживайте за мной хотя бы несколько дней. За красивой женщиной надо и ухаживать красиво. (Ничего себе мнение о себе!) Пригласите меня в театр. Я привыкну к вам и тогда… — она вытаращила глаза и многообещающе заключила: — Для нас счастье начнется в июле (дело было в конце июня и чего она тянула, я никак не мог взять в толк. Оказалось — у нее начинался отпуск в июле).
Короче, на следующий день она потащила меня в кинотеатр, потом еще на какую-то выставку — дня три-четыре устраивала «культпоходы», при этом без умолку рассказывала о себе — как на работе налаживает сотрудничество кого-то с кем-то, добивается поддержки кого-то чего-то, какая она жалостливая, как ей всех жалко (действительно, раздавала деньги нищим, на страшных сценах в кино зажмуривалась), что верит в чудеса и приметы, любит сказки, детей, животных — и, напевая веселые мотивчики, и так и сяк поворачивалась, показывая роскошные бедра и грудь. Разогрела меня черт-те до чего (мне уже снились эротические сцены), наконец как-то вечером вцепилась в мою руку и со сладким ужасом выдохнула:
— Поедемте ко мне.
Целую неделю мы, одурманенные любовью, яростно занимались сексом. Поражаясь моей активности, она смеялась:
— Это балдеж! Ты хорошо сохранился для своего возраста.
Ее драгоценные слова я воспринимал всерьез — в выходные дни мы вообще не вылезали из постели. Вернее вылезали только перекусить, и однажды, когда устали от любви, съездили ко мне за вещами. Перед этим я в приличной форме предложил ей пожениться. Она согласилась с легким смешком.
— Будущее будет таким, каким мы захотим. А жить будем у меня, так удобней, — это она пропела, как куплет песни (у нее голос необыкновенной красоты).
— А в своих комнатах устрою мастерскую, — вставил я (я постоянно думаю о работе — этого у меня не отнимешь).
— Ты что дурной? — откликнулась моя невеста. — Твои комнаты сдадим, так целесообразней, — и засмеявшись, — счастливый брак — это кропотливое продуманное творчество, — и дальше для доходчивости увеселяюще, развила свой взбадривающий проект, — накопим денег, отдохнем у моря, позагораем, накупается вдоволь, — ее смех становился все более освежающим, как морской ветерок.
Вот она непредсказуемость в любви! С невинным весельем, как бы забавляясь, она сразу взяла инициативу в свои руки и, распевая песенки, выращивала наши отношения по четкому сценарию, не считаясь с моими привычками и планами. Но, странное дело, я упрямый, твердый, невольно ей уступал (вот оно чародейство любви!). Она «переделывала» меня ненавязчиво:
— Почаще брейся дорогой, у меня горят все щеки… и не спи, дорогой, на спине — ты храпишь так, что я пугаюсь… И почаще говори мне, что я красивая…
Короче, она меня обдуривала, но я был рад обдуриваться, тем более, что с первого дня нашего знакомства я забыл что такое хандра, меня начисто отпустили болезни (похоже, вылечил жизнерадостный характер моей избранницы); теперь на предыдущие пьянки с друзьями я смотрел как на бездарное разгульное времяпрепровождение, я как бы взглянул на них со страшной высоты и увидел себя вдрызг разбитым (словно упал с этой высоты), и наоборот, теперь рюмка водки с невестой — певуньей веселягой придавала мне новые немалые силы (мы ежедневно перед ужином выпивали — я рюмку водки, она немного вина — эту привычку мы закрепили сразу и навсегда). Я даже сделал вывод — рюмка водки с веселой женщиной исцеляет от всего. И вообще, в наше время — самая большая радость — встретить доброго человека с веселым нравом. Остальные радости можно устроить самому.
Жену зовут Марина. Как она и обозначила, наше счастье началось в июле и, несмотря на некоторые шероховатости, выглядело впечатляюще — это отметили все, даже дети на улице — они показывали на нас пальцем, хихикали. Каждый знает — есть вещи, которые нельзя скрыть: горе и счастье, ненависть и любовь. Мы слишком ярко выражали свои чувства и некоторые мои приятели стали смотреть на нас с холодной завистью; их раздражала наша разбухающая любовь, они считали, что мы неприлично счастливы.
Но еще хуже вели себя подруги жены и соседки по дому (особо опасная публика — могут заниматься и подглядыванием и подслушиванием) — эти прямо чахли от нашего счастья, зависть разъедала их изнутри. Непосредственная соседка (квартиры разделяла тонкая перегородка) администраторша кинотеатра, квадратная особа с вытаращенными глазами, недалекая, бестолково шумная, по отношению к нам проявляла глубокое беспокойство, вернее принимала самое активное участие в нашей жизни, еще вернее — вторгалась в нашу жизнь, и распускала язык на уровне торговки: с прямым вызовом называла Марину «разрисованной дурехой, которой надо бантик присобачить на задницу», а меня — «примитивным, тупицей, который гребет деньги неизвестно где» — и не только так, конечно. Себя она именовала не иначе как «порядочной во всех отношениях, примерной матерью» (у нее было двое детей). Она вещала:
— У меня свой жизненный стиль, я живу честно и не пользуюсь служебным положением, никому из знакомых не помогаю с билетами — пожалуйста, только через кассу.
