Несмотря на усталость, Мураду не удавалось заснуть, а между тем ночь принесла прохладу, и, после того как из бара с шумом ушли последние посетители, воцарилась полнейшая тишина. Обхватив руками затылок, он лежал с открытыми глазами и слушал журчание воды в бассейне; время от времени доносился приглушенный лай собак, терявшийся где-то в стороне города.
На рассвете он начал было засыпать, как вдруг тишину нарушил яростный рев мотора «лендровера» и смолк возле отеля. Затем раздался стук в дверь, и та со скрипом отворилась. Мурад слышал, как Серж с Амалией пытались говорить шепотом, стараясь как можно бесшумней шагать сначала по гравию в саду, потом на лестнице. Вскоре после этого муэдзин бросил свой первый клич, сзывая правоверных на утреннюю молитву. И почти тут же в дверь постучал портье.
Меньше чем через час они тронулись в путь. Перед самым подъемом на плато дорога делает последний виток — оттуда открывается вид на россыпь маленьких, голубых и белых, селений Мзаба, вкрапленных в жесткую охру скал. Амалия не захотела останавливаться. По ее виду никак нельзя было догадаться, что она провела бессонную ночь. Несколько километров они проехали, овеваемые утренней прохладой, потом навстречу им выплыло солнце. Когда они прибыли в Уарглу, воздух раскалился. Уаргла — это преддверие нефтяной пустыни. А первая настоящая нефтебаза — Хасси-Месауд, куда они приехали достаточно рано, чтобы успеть засветло разбить палатки.
Кондиционированный воздух, гудрон, бетон, цветы, растущие на привезенной земле, — вот что такое Месауд, оскорблявший, по мнению Буалема, пустыню пророков. Пока Амалия, Серж и даже Мурад сновали взад-вперед по территории нефтебазы, Буалем пытался вступить в контакт с чернорабочими в надежде отыскать глубоко запрятанную под их нелепым нарядом — комбинезоном — пусть тлеющую, но все еще живую искру истины. Однако его постигло разочарование. Самые верующие из рабочих — ничтожное меньшинство — вешали себе на шею четки из амулетов, остальные были заняты подсчетом премий, отпусков или же играли в домино. За душой у этих испорченных потомков защитников святой веры не оставалось ничего: нефть убила аллаха!
Следующий этап их путешествия — остановка в Ин-Аменасе — еще раз подтвердил горестные наблюдения Буалема. Ин-Аменас на языке туарегов[105] означает стоянка мехари[106]. Теперь это звучало насмешкой. Вместо мехари былых времен на опустошенном плоскогорье виднелись грузные массы огромных ярко-желтых грузовиков, раскачивающихся в клубах пыли, словно гигантские незрячие жуки. База походила на игрушечный конструктор, который не успели собрать и разбросали по долине как придется его разрозненные детали. Наспех поставленные сигнальные мачты являли собой попытку приручить это необозримое пространство, гнетущая пустота которого ощущалась почти осязаемо. В нескольких, менее грубо, чем остальные, сколоченных бараках размещались служащие, и всюду — вездесущая пыль.
Это был последний пункт, где они могли запастись горючим до самого Джанета. Они заполнили все канистры, включая и те, в которых до того времени держали питьевую воду, а воду перелили в бурдюки, смазанные гудроном, повесив их по обеим сторонам машин, чтобы ветер освежал их в пути.
Здесь кончалась асфальтированная трасса. Дальше грунтовая дорога, там, где она сохранилась, шла прямо на юг, но с нее часто приходилось сворачивать в сторону, спасаясь от невыносимой тряски «лендровера» по колдобинам. Время от времени им попадались целые скопища гигантских автопокрышек, которыми, очевидно, предполагалось выравнивать дорогу, но лежали они тут без всякого применения, вероятно, уже давно.
В Аль-Адеб они прибыли к концу дня, это была последняя нефтеразработка в южном направлении. Местный начальник пригласил их в столовую поужинать. Затем они простились с ним, чтобы не беспокоить его рано утром. На прощанье он показал им на карте место, где приблизительно должен был находиться отряд Мараваля. И в заключение сказал, что в любом случае завтра там их будет ждать проводник — чтобы они не сбились с пути.
Солнце уже начало клониться к закату, когда на другой день они добрались до места, где были разбросаны редкие палатки. На дороге стоял высокого роста тарги, подававший им знаки, размахивая полой своей черной накидки. Два верблюда дожидались их вместе с ним.
После долгих приветствий тарги сказал, что зовут его Амайас. Он ждет их с самого утра. Лагерь Мараваля находится в двух километрах — Амайас показал в ту сторону своими длинными пальцами, — но это в дюнах. Поэтому добраться туда можно только на верблюдах или пешком.
— Сколько времени на это потребуется? — спросила Амалия.
— Час.
— Еще час, чтобы вернуться, и час или два на встречу с Маравалем. Нужно отправляться сейчас же.
— Но верблюдов всего два, — заметил Серж.
— Можно идти пешком. Только тогда по-настоящему и ощутишь дыхание пустыни: в машине — это торопливый натиск, на верблюде — абстрактное созерцание.
— Может быть, нет необходимости идти туда всем?
— Кто пойдет? — спросила Амалия.
Суад должна была заняться путевым дневником, который она вот уже два дня как забросила. Буалему нечего было больше ждать от загубленной пустыни; он предпочитал остаться с местными жителями, погрязшими, видимо, в нищете, но в силу этого готовыми, быть может, прислушаться к его проповеди.
В конечном счете с Амайасом отправились Амалия и Мурад.
Остальные глядели им вслед, когда они взбирались на дюну, закрывавшую горизонт и находившуюся неподалеку от лагеря. Амайас шел впереди, протягивая руку Амалии. Издалека казалось, будто он тащит ее за собой.
— Ну вот, — сказала Суад, — раскол уже налицо.
— Какой раскол? — спросил Серж.
— Говорят, что в Сахаре всегда так! Поначалу все горят желанием что-то сделать, составляют программы, назначают даты, принимают решения, а потом все благие намерения растворяются в пространстве, как уэды в песках.
Серж махнул рукой в сторону дюны:
— Вожди ступили на военную тропу… Чего тебе еще надо?
— Военную? Ты что, смеешься? Вожди продолжают свое сентиментальное путешествие.
— Одно не исключает другое.
— Для тебя — возможно, для них — нет. Главное для них — путешествие, а нефть их больше не интересует.
Прежде чем исчезнуть за дюной, Амалия обернулась и помахала рукой.
— Нет горючего, зато есть кому гореть, — сказала Суад. — Неужели это не ясно? Сразу бросается в глаза.
— Мне — нет, я, наверное, дальтоник.
— Началось все в Алжире, но после Гардаи это чистое безумие.
— Ты уверена, что не сочиняешь?
— Да ты посмотри на них. Когда он с ней, он сам не свой. Ничего не видит, ничего не слышит, отвечает невпопад или что-то несуразное.
— Он — может быть, ну а она?
— Она? Ты видел, как она впивается в него глазами? Да ее силой не оттащишь. Она просто… зачарована!
— Очаровательно!
Они рассмеялись. Очаровательно — это слово Мурад с Амалией повторяли без конца по всякому поводу с тех самых пор, как она приехала, у нее на губах оно буквально таяло, словно перезревший фрукт.
— А что это значит — очаровательно? — спросил Буалем.
— Ничего. Не могу тебе перевести именно потому, что это слово ничего не значит, у нас такого нет. А им оно служит позывными, как на радио.
— Во всяком случае, — сказал Серж, — мы-то здесь.
— Да, в качестве статистов, чтобы вождям было не так одиноко.
— Наподобие хора в греческих трагедиях.
— Не понял, о чем ты говоришь.
— В греческих трагедиях есть два или три персонажа, с которыми действительно что-то происходит. Остальные просто наблюдают за их действием.
— Именно так.
— Только мне кажется, что ты ошибаешься. Несмотря на весь свой аристократизм, Амалия собрала очень хороший материал.
— Это Амалия-то аристократка?
— Разве ты не заметила? Брат в Сен-Сирском военном училище — плюмаж, белые перчатки и так далее. Рядовые, на колени! Офицеры, выше голову! Тетка была белой монашкой. Сама она, правда, нарушила запреты, оторвалась от династии, но надолго ли? — наверняка скоро вернется с повинной или уже небось повинилась. Ты только представь себе: ради двух-трех статеек касательно бензина ей оплачивают месячную экспедицию с «лендроверами» и шоферами, с благословения местных властей, демократичных и дисциплинированных, подключают туземные интендантские службы, для «Альже-Революсьон» никто бы так стараться не стал.
— Платят-то, наверное, нефтепромышленники, а не газета.
— Какая разница?
— Ты и в самом деле думаешь, что «Стандард ойл» берет на себя все расходы ради нескольких статей по поводу нефти? Зачем это ей надо?
— Понятия не имею, но будь спокойна: если мы с тобой этого не знаем, то «Стандард ойл» знает, что делает, возможно, там, конечно, собрались филантропы, но, во всяком случае, не ангелочки с крылышками.
