Януш Леон Вишневский - Триптих. Одиночество в Сети

Разрешишь, я буду называть ее моей книгой? Обожаю в ней каждое слово, каждую мысль, даже ту часть, которую не могу понять, но которая создает впечатление, что я познаю совершенно новые области (как это банально), а с другой стороны, все мне так знакомо, каждая эмоция… так же и я люблю, и тоже кого-то с той стороны монитора, и он тоже поначалу обращался ко мне на Вы… и мне теперь тоже хочется на станцию Лихтенберг, потому что это уже конец! Эту книгу я люблю, но и ненавижу: впрочем, все чувства я переживаю крайне интенсивно. Книга невероятная, удивительно умная, вызывает стремление к новым знаниям, а кроме того, ее эротизм позволил мне не чувствовать себя одинокой нимфоманкой…

Она:

Я писала это письмо раз пятьдесят: в мыслях, на песке на пляже, на лучшей бумаге, какую только можно достать в Республике Польша, шариковой ручкой у себя на бедре, на конвертах пластинок с музыкой Эннио Морриконе. В конце концов набрала его на клавиатуре компьютера.

Я прочла «Одиночество в Сети». Два раза. С перерывом в 21 час. Я еще немного под впечатлением, и мне так чертовски хорошо, что хочется об этом кому-нибудь сказать. Кому-то совершенно незнакомому. Наконец-то сгодится на что-то весь этот интернет.

Выпало на Вас. Могу я с Вами поделиться?

Я — женщина, то есть существо, отличающееся от остальных существ только тем, что у меня есть грудь, мне не нужно бриться и на меня можно положиться. Больше всего в жизни я боюсь, что мое сердце будет когда-то биться над именинным тортом, трагически полным свечек, и тогда я подумаю, что мое время ушло, а я так ничего и не пережила. Ведь только ради переживаний и стоит жить. И ради того, чтобы иметь возможность потом кому-нибудь о них рассказать.

Я замужем. Давала супружеский обет! У нас есть дом — это мой дом. Он так старается. У нас такие планы. Родители его обожают. Он работящий. Заботится о доме. Не изменяет мне. У нас есть дети. Он сделал бы для меня буквально все. Это хороший человек. Вот только пламя каждую ночь дано только пожарным, из всего, что вечно, самый краткий срок у любви, а рационализм холоден и неуютен, как покинутое иглу. Видимо, поэтому совершенно неожиданно для себя в одно апрельское утро я открыла для себя чат!

В интернете все находятся на расстоянии вытянутой руки. Надо только знать, куда эту руку протянуть. Я оказалась способной ученицей. И с тех пор мне все чаще приходилось говорить: «Разум, сделай что-нибудь для меня! Мог бы ты на какое-то время отключить мою Совесть? У меня такие несусветные мысли, что даже мое подсознание заливается румянцем». Из коричневых мои глаза все чаще превращались в зеленые (они всегда этого цвета, когда я счастлива), а дождь становился для меня лишь краткой фазой перед появлением солнца. Его голос в телефонной трубке повышал концентрацию окиси азота в крови так, что в ней образовывались пузырьки.

И конечно, никогда-никогда я не забывала, что ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ИНТЕРНЕТ!

И как после всего этого и по прочтении романа не думать, что если Бог на самом деле создал людей, то созданию автора «Одиночества…» Он посвятил немного больше времени???

Не могу отделаться от впечатления, что эту книгу написала женщина. Но читать ее зато должны именно мужчины!

P.S. Может, Вы меня впишете в список Ваших друзей? Например, тех, что в списке ICQ?

Он:…

Наплакалась я из-за Вас. И так хватает переживаний, особенно теперь. Хуже всего то, что истории вроде ЭТОЙ на самом деле случаются. У меня тоже случилась, только с другим концом. Не на железнодорожной станции в Берлине. История закончилась в Познани, над Вартой, куда гуляющие не доходят, потому что тропка становится слишком узкой, а весной и осенью можно заляпать обувь.

В Познани над Вартой стоит дерево…

Кое-кто говорит — слащавое чтиво.

Но на меня подействовало терапевтически.

Я никогда не могла простить себе словесного одиночества в Сети в течение долгих-долгих лет.

Ничего не вышло. Было множество слов.

Моих, не моих.

А читая, я улыбалась воспоминаниям.

Как будто читала архив.

Странно.

Чувства пошлы. Но кто сказал, что все в жизни должно достигать вершин артистизма?

Вот я и листала страницу за страницей.

Знаю, какие они на вкус, эти слова.

Знаю, как они пахнут, как искушают, как ранят.

Один из романов. Слащавый.

Тогда откуда же такая улыбка? Неужели я всегда такая циничная?

Смеюсь над словами.

Это всего лишь слова.

Но какие!

Помню свое начало в Сети… всего-то пять лет назад. Помню свое начало в icq — версия, кажется, 98-бета. Нахлынули воспоминания.

Боже, кусок жизни…

Поздравляю с книгой.

Производит впечатление и остается в человеке надолго. Во мне осталась.

И поздравляю с мастерским вплетением научных знаний в ткань повествования.

Это тоже впечатляет.

Откуда берутся такие люди, как Вы? Как мой Михал? Как моя мама??

Мне пока еще не слишком много лет, и, несмотря на это, у меня сложилось впечатление, что все это я уже пережила и ничто больше не имеет смысла.

Книги. Обожаю их, читаю килограммами все, что попадает в руки. На площади Вильсона в Варшаве есть такой маленький магазинчик с дешевыми книжками. Мне не следовало бы туда ходить, потому что всегда трачу там все деньги, сколько есть. Не могу удержаться ни от того, чтобы зайти туда, ни от покупки. (Какое счастье, что там нет порта для считывания кредитных карточек!!)

Вчера купила две книги. Одну — Вашу, а другую — «Парфюмера» Зюскинда. Это ничего, что сегодня останусь без обеда, обойдусь. У меня другой голод — на чтение, которое действительно очищает душу. Красное вино и грусть. Рассудок и сердце. Он и она. Обоняние и слух. Одиночество. Депрессия, о которой люди стыдятся говорить.

Михал открыл мое сердце несколько месяцев назад.

Рассудок быстрее освободился от депрессии — учеба, книги, баскетбол и моя мама помогли ему. Сердце совсем не хотело делать этого.

Моя история вовсе не такая интересная, чтобы ее описывать. Ну, любовь, такая сильная и несокрушимая, что капитулировала при первом испытании. А я такая покорная и гордая одновременно, чтобы позволить ей уйти и отказаться от того, что успело родиться. Депрессия пришла значительно позже, а я, все еще покорная и гордая, позволила поместить себя в больницу и вылечить разум зрелищем чужих болезней.

Он разбудил сердце таким невероятным спокойствием духа, какое я нашла у Вас, писателя, рыбака, ученого, творца, человека, — личности, интересующейся миром (тем, что человека окружает, и тем, что у человека происходит внутри).

Ну и терпением по отношению к моим «эскападам».

Я восхищена Вами. Вашей мудростью — и жизненной, и научной. Одиночеством на длинные дистанции (я сама бегаю длинные дистанции). А больше всего тем, что Вы можете все описать словами. А не завидую ли я?

Спасибо за несколько часов блаженства. А этим мейлом я вторгаюсь в Вашу жизнь, чтобы пожелать всего самого и…

P.S. Ваша веб-страница очень «Ваша», а потому посылаю в приложении то, что люблю:

Трудно начать, когда хочется сказать так много. После прочтения «Одиночества…» в душе столько эмоций, что и не знаю, с чего начать. Недавно я испытала похожее состояние после прочтения «Дома дневного, дома ночного» О. Токарчук. Я тогда пережила духовный катарсис. Легче всего было бы обращаться к Вам по имени — Якуб… На «Одиночество в Сети» я вышла в один прекрасный день, а именно 14 ноября, то есть почти две недели назад. Моя лучшая подруга Янка дала мне книгу. «Ты обязательно должна прочитать, мне надо с кем-нибудь о ней поговорить, — сказала она взволнованно. — У тебя неделя, потом я должна ее отдать». Я даже не пыталась отговориться нехваткой времени и занятостью. Я знала, что если что-то так ее потрясло, то наверняка стоит прочесть. Нам всегда нравились книги, которые дарят много ярких впечатлений. У меня не слишком много свободного времени, я учительница английского в маленькой сельской школе в окрестностях Пётркова Трыбунальского. После окончания лиценциатских курсов я стала работать, обучать «чужих детей»; серая проза будней освещалась лучами встреч в уик-энды с Яцеком, студентом лодзинской Политехники. Мои дни заполнены репетиторством и проверкой тетрадей, контрольных и т. п. В уик-энды езжу в Лодзь на курсы повышения квалификации. Мне давно не доводилось читать ничего, что не было бы связано с работой или не было необходимым для лиценциатской работы материалом (я защищалась в июне). Но тут появилось «Одиночество…», и все остальное отступило на второй план, на неделю перестало существовать. Я читала везде: в автобусе, везущем меня в мое Гадюкино, в десятиминутные перемены, в ванне, в трамвае, поезде, в постели допоздна. Я читала «Одиночество…», идя через Балуты к Яцеку, и ему пришлось кричать с балкона, чтобы я, зачитавшись, не сбилась с дороги. Мне так хотелось, чтобы он разделил мои переживания, чтобы узнал Якуба, Наталью и Джима, чтобы мог так же, как и я, без остатка, с головой погрузиться в «Одиночество». Я попросила, чтобы он читал мне, он согласился без колебаний и отговорок, что это «не мужское дело», потому что он немного похож на Якуба, женственный…