— Так ведь и ты, Изя, — Энкиду.
— Я Энкиду в меньшей степени, чем Мурзик. Моего процента не хватило, чтобы актуализировать твои проценты... кстати, тоже не слишком большие.
— Ладно, — махнул я рукой. — Гипотеза принимается. Все равно другой у нас нет, да и факт, можно сказать, уже свершился, а как его объяснить — дело десятое...
— Угу, — вставил Мурзик.
— Я прошу вас не забывать, братья, для чего мы здесь собрались, — напомнила Цира. Все посмотрели на нее. Лично я видел только ее тонкий затылок, но голос у Циры был суровый. — Мы собрались для того, чтобы обсудить, каким образом два последних Энкиду могут быть привлечены к нашему общему великому делу.
— Ну, комми я беру на себя, — сказал Хашта-Мурзик. — Скажу им, что это... что кровососы задумали акцию... Надо, мол, ввести несколько представителей народа. Большинства, то есть, эксплоатируемого.
— Это где он так насобачился? — изумился Ицхак.
— Мурзик — член коммунистической партии, — пояснил я. — Это сделано в наших общих интересах.
Ицхак присвистнул. Луринду поморщилась и потерла ухо.
Цира спросила Мурзика:
— Ты ручаешься за то, что комми придет?
— А то! — горячо сказал Мурзик. — Она меня этим... самородком называет. Говорит, кровососы нарочно таких самородков — ну, принижают и пытают всячески, чтобы им, значит, кровососам, самим процветать на нашей, самородковой, кровушке...
Луринду сказала капризно:
— Изя! Пусть он замолчит! У меня уши вянут!
— Мурзик, высказывайся по существу, — сказал Ицхак.
— А я и высказываюсь... Придет эта баба, никуда не денется. Я уже понял, чем ее взять можно. Она ведь... — Тут Мурзик подался вперед, и на его физиономии отпечаталось искреннее изумление. — Она ведь на самом деле во все это верит! Ну, в кровососов, в эксплоатируемое большинство, в бомбометание... То есть, на полном серьезе!.. А сама Институт этих... благородных дев заканчивала, правда! Я у ней дома был, она вышивает хорошо. И макраме делает. У ней всюду висят, как шелкопряды какие-нибудь... Замуж ее надо...
— Вот ты и женись, коли такой добрый, — холодно сказала Цира.
Мурзик покраснел.
— Да нет, не хочу я... на ней.
— Да? — Цира аж затряслась у меня на коленях. — Ее ты просто так трахать хочешь? Да? Порядочную вавилонянку? Институт заканчивала, надо же! Дев! А она дева, да? Ты ее уже лишил девственности, а? Ну? Что молчишь? Холуй! Сукин сын! Ублюдок!..
Мурзик ошеломленно глядел на Циру и молчал. Цира потянулась, чтобы огреть его по морде, своротила чашку, облила себе платье и закричала:
— Да ебать тебя в рот!..
— Кого? — глупо спросил Мурзик.
— Тебя!
— Это... ты, что ли, меня в рот ебать будешь? — спросил Мурзик еще глупее.
— Я! — ярилась Цира.
— Тише, Цира, замолчи, — сказал я, удерживая ее за плечи. — Не трахал он ее. Не лишал девственности. Ведь ты не трахал коммунистку, а, Мурзик?
Мурзик густо покраснел и не ответил.
— Я одного не понимаю, — спокойно вмешался Ицхак. — Какое это имеет отношение к делу?
— Никакого! — уксусным голосом сказала Цира.
Я отпустил ее. Она стрелой налетела на Мурзика. Он взял ее за руки, развел их в стороны и с доброй улыбкой стал смотреть, как она дергается и извивается. Потом, когда она утомилась, сказал тихо:
— Так ведь лучше тебя, Цирка, нет никого. Я дело говорю. Я для того других баб и перетрогал, чтоб убедиться.
— Так ты и других?!. — взвизгнула Цира.
— Ну... Там много баб, среди коммунисток-то. Все бомбы мечут. Я так думаю, это с недоебу у них...
Цира изловчилась и плюнула ему в глаз. Мурзик отпустил ее. Она убежала в комнату и с размаху метнулась на мой диван. И там заревела в голос.
— Ну вот... — протянул Мурзик.
— К делу, — оборвал Ицхак. — Ты берешься эту сучку сюда привести.
— Да.
— Она доверяет тебе?
— А то! Я ж говорю, она думает — я этот... бескомпромиссный... В общем, придет.
— В транс войти сможет?
— Введем, — уверенно сказал Мурзик. — Я ей скажу, что это для освобождения эксплоатируемого большинства нужно. Она для освобождения хоть куда войдет. Отчаянная!
— Великолепно, — сказал Ицхак и слегка сдвинул Луринду на своих коленях — чтобы меня лучше видеть. — Теперь второе. Буллит. Этого я возьму на себя.
— А как ты его уговоришь? Булька — скептик.
— Я его напою до изумления. Пьяный Булька хоть на что пойдет.
— Ладно, — сказал я. — И последнее... Хорошо, соберемся мы все. Положим, в офисе соберемся, там места хватит. А кто нас всех в транс вводить-то будет? Не Цира же! Она ведь тоже участвует...
— Я не смогу! — прокричала из комнаты Цира плачущим голосом. — Я тоже Энкиду!
Повисло молчание.
— Может быть, на магнитофон голос ейный записать? — предложил Мурзик. — Пусть бы Цирка наговорила, что там положено... Ну, вы расслаблены, вы расслаблены... Расслабьте глаз, расслабьте ухо... Что там еще? Вы, там, парите в воздухе...
— Не знаешь, молчи! — опять прокричала из комнаты Цира.
— Нет, идея дельная, — сказала Луринду и пошевелилась на коленях Ицхака. — Правда, дельная идея, Изенька?
Изенька сказал, что да, дельная.
— Цирка, ты слова наговорить можешь? — крикнул Мурзик.
— Я с тобой не разговариваю, пидор! — отрезала Цира и появилась на кухне. Глаза у нее были красные, губы распухли, но лицо хранило вызывающе-строгое выражение.
— Ну так со мной поговори, ягодка, — сказал Ицхак.
Цира метнула на него яростный взгляд и кисло сказала в пространство:
— Я могу надиктовать текст и сделать соответствующую магнитофонную запись. Но процесс, который мы хотим произвести, чрезвычайно сложен. В нем участвуют семь компонентов. И не просто компонентов. Это — семь разных человек, разного социального положения, разного образовательного уровня, разного, в конце концов, энкидусодержания. При этом двое даже не подозревают о своей принадлежности к великому герою.
— Говори короче, — оборвал я.
— Я и говорю по возможности кратко. Просто приходится разжевывать... для недоумков.
Мурзик то ли не понял, в чей огород камень, то ли внимания не обратил.
Цира продолжала:
— Следовательно, человек, руководящий процессом, должен присутствовать в комнате физически. Иначе процесс может выйти из-под контроля... и привести к непредсказуемым последствиям.
— Согласен, — сказал Ицхак.
А я спросил:
— Следовательно?
— Следовательно, нам необходимо восьмое действующее лицо. Путеводитель. «И будет у них тот, кто сумеет их отвести туда. И увидят [они] там Энкиду во всем его могуществе», — процитировала она на память таблички из храма Эрешкигаль.
— У тебя есть кто на примете? — спросил Мурзик.
Она ответила, поджимая губы и с явной неохотой:
— Только учитель Бэлшуну.
— Это который синяков тебе наставил, что ли? — переспросил Мурзик.
Цира молча кивнула.
— Ну так и что! — решился Мурзик. — Для такого дела...
— Он не пойдет, — холодно сказала Цира. — Я рассорилась с ним насмерть. И вообще я не желаю его видеть.
— Да ты перестань о себе-то думать, — возмутился Мурзик. — Скоро вообще уж никакой Циры больше не будет. Будет один великий Энкиду...
Цира судорожно вздохнула. Ей было не по себе. Да и всем нам, по правде сказать, не по себе было.
— Следовательно, нам необходимо уговорить учителя Бэлшуну принять участие в нашем эксперименте? — уточнила Луринду. — Я могу взять это на себя.
Цира покосилась на нее неодобрительно.
— Ты не в его вкусе, девушка.
— Да ладно вам, — сказал Мурзик и хлопнул себя по коленям. — Учителя я приведу.
— А ты — тем более, — мстительно сказала Цира.
— Не больно-то я его спрошу, — фыркнул Мурзик. — Приведу и все.
— Как?
— Как? — Мой раб усмехнулся. — А компартия у трудящего человека на что? Да я и взносы им заплатил за полгода вперед...
В тот день, когда Мурзик получил вавилонское гражданство, неожиданно началась весна.
Стоял мокрый, скучный месяц нисану. То и дело принимался идти дождь, иной раз в воздухе снова появлялись сырые хлопья снега, тающие на асфальте. Так тянулось уже почти две седмицы без всякого просвета.
Когда мы вдвоем направились в Литамское управление регистрации актов гражданского состояния, небо было затянуто толщей облаков. Я шел впереди. В одном кармане у меня лежала коробочка с серьгой, в другом — деньги. Мурзик шагал следом. Он тащил увесистую сумку с документами. Таблички глухо позвякивали.
Я повернулся к Мурзику.
— Ты бы их хоть в планшет положил.
У меня был специальный фирменный планшет с карманами для табличек. Ицхак позаботился обеспечить сотрудников своей фирмы.
Мурзик сказал, что он их положил. В планшет. Какие влезли. Мурзик был непривычно бледен.
— Что с тобой? — спросил я резким тоном. Потому что и сам почему-то нервничал.
— Ну... боязно как-то, — сказал мой раб, отводя глаза.
