Вит молчал.
– Знаешь, почему тебе так не везет? – спросил Жора.
Вит ел Жору глазами. Он залился краской, лысина его побагровела.
– Потому что ты, – сказал Жора, – это ты…
Кадык Вита дернулся, а Жорин скальп даже не шевельнулся.
– Посмотри на Гришку, – продолжал Жора, кивнув в сторону Гриши Перельмана, – тебе нужно у него многому поучиться. Как, скажем, легко расставаться с миллионами… И даже не этому! Важно ведь не то, что ты миллион долларов в грош не ставишь, гораздо важнее, какие мысли при этом наполняют тебя и питают твою сущность.
Жора так и сказал: «Питают твою сущность»!
– Эти чо-окнутые маа-атематики…
Вит стал заикаться, понося свободу человека от материального мира. Мы слушали. Жора, как Цезарь в сенате, поднял открытую ладонь, мол, стоп!
– Я люблю математику, – сказал он, – за то, что в ней нет ничего человеческого, за то, что с нашей Вселенной ее ничего не связывает. Но мы – не математики. Мы не пересчитываем и не переводим в, так сказать, материальный эквивалент все сущее. Наша задача проще, яснее, чище, человечнее… Сегодня мир так порабощен денежными знаками…
Вооружившись теперь терпением, он холодным уверенным тоном уже произносил слова, производившие чрезвычайный эффект: мурашки бежали по коже, и, казалось, вот-вот откроется дверь и зайдет к нам старуха с косой. Он не первый раз таким образом останавливал Вита. И только так он мог заткнуть рот столь ненасытному гобсеку. Впрочем, не нужно думать, что Вит был уж таким ненасытным, нет. Так он взывал к нашему здравому смыслу. Мне тогда вспомнилось, как Жора однажды осадил нашего московского генерала. «Ты», сказал он, – «просто овощ, полевой одуванчик, и тебя когда-нибудь обязательно сожрет какая-нибудь худобокая корова». Мне довелось видеть рожу этого генерала, невзначай подвернувшегося Жоре под горячую руку. «Ты», – говорил ему Жора, – «даже не овощ, а корм…. Ты просто корм для вшей и клопов, для всяких там кишечных палочек, бледных спирохет и грибков… Ты это понимаешь?». На что генерал, вылупив свои бараньи глаза, только срыгнул и тут же сглотнул слюну. Вот и Вит напоролся. Тишина воцарилась такая, что слышно было, как у Вита заскрипели зубы.
– Ты – монстр, – едва слышно, не глядя на Жору, произнес Вит, – удав! Ты – паук! Спрут! Ты восстал против мира. И он не простит тебе…
Он не договорил, глубоко выдохнул и молча, смирившись, опустился на стул.
– Не зря все говорят, что ты даже…
Было так тихо, что слышалось, как у нас росли уши.
– Слушай, – воскликнул Жора, – никого не слушай!.. Все, что обо мне говорят – чушь собачья! Здесь важно только одно – вера в меня! Ты – веришь?
Вит молча кивнул.
Какое-то время все смотрели на него, затем перевели взгляд на Жору.
– Да почитайте, почитайте вы все, – как-то вяло и разочарованно проговорил, наконец, Жора, – проштудируйте вы своего так любимого Тициана, который еще сто тысяч лет тому назад сказал, что…
– Тацита, – уверенно перебил Жору Вит, – Тацита, а не Тициана! Ты даже этого не можешь запомнить: Тацит, а не Тициан!
– Не все ли равно, – улыбнулся Жора, – кто сказал – Тацит, Тициан или твой Тит Ливий. Важно только то, что он сказал это навсегда. Когда умер Цезарь…
– Что, что он сказал? – спросила Горелова.
Жора не ответил. Он повернулся к Лесику:
– Так что ты хотел нам сказать?
Надо сказать, что Жора, однажды признав, что на свете есть интересы, стоящие выше его собственных, никому из нас не позволял пренебрегать этими интересами. Он был рабом этого убеждения: все личное должно быть подчинено достижению общей высокой цели. Легче было выковать из чугуна молнию, чем заставить Жору отказаться от принятого решения.
– Я хотел сказать, – повторил Лесик, – что вас обмануть невозможно.
Что хотел Лев, крупнейший специалист в области применения новых инструментов познания истины, нам этим сказать? Преподать нам урок праведности?
– Мы откроем новые законы жизни, основанные на мерах любви и добра, – говорил Лев, – мы научим каждого гражданина нашей новой страны, не только видеть в соседе брата и друга, не только видеть, слышать и осязать его, но и – знать. Знать, что пришло время давать и гордиться этим знанием. И знаете – знать, что с тобой твой сосед поделился последним, как та нищенка у Христа – это вершина любви. Нет ничего сильнее этого знания… И это pura Veritas[31]. Мы знаем, как это сделать, и теперь нам нельзя перестать знать, что мы это знаем.
– Какой-то он, этот ваш Лесик, весь травяной, – говорит Лена.
– На то и Гербильский…
– Да-да, – сказал Жора, – нам позарез нужно знать!.. Знать как! Когда умер Цезарь…
– Вот-вот, – кивнув, подтвердил и Алька Дубницкий, знать как – это главное условие сосуществования.
Непревзойденный специалист в области обратных биологических связей, он лишь тогда соглашался с мнением других, когда был уверен, что связь эта установлена и принесет только ощутимую пользу выясняющим отношения спорщикам.
– И вы же помните, – добавил Алька, – мы должны быть в главном – едины! А в споре – свободны. А иначе…
– Когда умер Цезарь, – сказал Жора, – тут же стали говорить…
– Его жа-адность не мешала ему, – сказал Вит, – быть великим.
Этот спор не прекращался ни на минуту. Даже если все умолкали. Правда, это трудно было назвать спором.
Ко мне тихонечко подошел Валерочка…
– Какой Валерочка? – спрашивает Лена.
– Наш, Чергинец… Ну тот, что… ВИЧ, этот вирус табачной мозаики.
– Ты давно о нем не вспоминал.
– Просто не было повода… Подошел, даже нет – подполз. Давай, сказал он почти шепотом, мы Жору… ну… это…
Он не отваживался даже произнести это слово – кинем! Он часто предлагал мне дружить то против Юры, то против Лесика, а то и против Шута или Стаса. Инну он просто терпеть не мог, обхаживал Оленьку и по-черному завидовал Юле. Он просто соткан был для интриг и во всем искал свою выгоду. И вот он осмелился предложить мне дружить против Жоры. Мне захотелось съездить его по ничего не выражающей кислой рожице, но я сдержался. Бить его значило бы для меня сделать его достойным моего отвращения. Как он собирался подставить Жору, я не знал, но Жору предупредил.
– Кто?!. Эта мокрица?!. – Жора расхохотался. – Плюнь и разотри, – сказал он.
Мы сидели всю ночь. Вит напился. Жора пел.
– И Задорский тоже был с вами? Вильям? – спрашивает Лена.
– Куда же мы без него? Конечно, с нами!.. Из него, если ты помнишь, и выросла, так сказать, наша Пирамида. Это он зародил в нас уверенность… Потом Юля своей «Геометрией совершенства», по сути, – «Манифестом щедрости» укрепила ее…
– Да, ты говорил.
– Щедрость, щедрость… Мир без денег…Можно ли представить себе жизнь без денег? Если бы не торговля в свое время овощами на автотрассе, которые мы выращивали на приусадебном участке и деньги от которой мы давали в рост всем, кто в них сильно нуждался, нам бы не видать своей Пирамиды, как собственных ушей. Да, без тех денег, каких-то засаленных, измятых, задрипанных рублей, умением Вита превратившихся в звонкую золотую монету, в сотни тысяч кубометров леса, газа, нефти, в оружие, и даже в наркотики (страшно вспомнить!) наша Республика Духа, не знающая денежных отношений, никогда бы не состоялась. Мы даже людьми приторговывали – самый прибыльный бизнес…И вдруг – мир без денег! Деньги исчерпали себя как инструмент обмена количеством труда и товара. В них нет никакой нужды тем, кто получает весь перечень средств и способов для реализации собственного генома. Он счастлив! Зачем лодке счастья на борту лишний груз? Теперь денежные запасы, как залежи труда и товара, перестали служить приманкой для охотников полакомиться за чужой счет. Нет денег – нет и борьбы за овладение этими ископаемыми. Даже Дарвиновская борьба за существование перестала беспокоить людей и животных. В мире – мир! Никакой конкуренции, никакого рынка! Мера взяла верх над животной страстью накопительства. Мода на меру – единственная неистребимая страсть, превратившая Homo sapiens в Homo perfectus – Человека совершенного. Формула войны «деньги – товар – деньги» заменена формулой мира «миру – мир меры»…
Можно красиво мечтать о такой жизни, где деньги не имеют цены и не являются эквивалентом человеческого или нечеловеческого труда, затраченного на получение какой-то прибавочной стоимости, сеющей раздор и различия между людьми. Но попробуйте мечту превратить в реальность – вас засмеют. Мир без денег – такое еще никому не приходило в голову. Мы же – уже жили без них в своей Пирамиде. Да, мы было на пороге совсем новой жизни.
– Это было похоже на тайную вечерю перед походом на Иерусалим. Правда, среди нас не было Иисуса Христа, и мы не собирались омывать ноги друг другу, но Иисус был в каждом из нас. Я, правда, не совсем уверен, впустили ли Его в свои сердца Лесик и Вит, поскольку первый так и не поверил в то, что Бог создал Адама и Еву. Во всяком случае, Лев при каждом удобном случае цитировал Дарвина и мог с убедительностью ученого мирового класса привести тысячу аргументов в пользу того, что так оно и было, что эволюция ни на миг не останавливалась все эти тысячи и миллионы лет и тому есть научные доказательства, упрямые факты, от которых никуда не спрячешься и не отмахнешься. И даже не достающие ей какие-то там переходные виды не могут умалить того факта, что так все и было, было!
