Загадочная фигура этот С. В.
То есть известно, что тоже у Т. Т. учился, но не как все, то есть не был его выпускником, а просто брал уроки перед поступлением в вуз (не он один), но вот что ему от Т. Т. нужно — непонятно. Из всех учеников, пожалуй, только он единственный и общался с Т. Т. последние годы, с тех пор как тот совсем ушел из школы и переехал жить на дачу, отдав свою двухкомнатную квартиру кому-то из родственников.
Дача не бог весть, но жить можно, отопление газовое, печку топить не надо, и вода горячая есть (газовая колонка). Клозет теплый. В общем, не намного хуже городской квартиры, зато воздух, природа, тишина. На склоне лет самая благодать. Выйти поутру на девственно чистый, сверкающий на солнце снежок или на согретую летним ласковым солнышком травку перед домом — наслаждение.
Т. Т. же если что и нужно теперь, то только покой и еще раз покой. К тому же и мыслится тут отменно. Т. Т. что-то такое пишет — мемуары… В Москву совсем перестал ездить, разве только по острой необходимости: в поликлинику или в сберкассу, да и то С. В. взял на себя большинство бытовых забот — зайти куда-то, книгу привезти или что, благо доверенность есть и на колесах. И продукты таскает, хотя Т. Т. еще не такой беспомощный, магазин в поселке есть, теперь с этим куда проще…
Только ведь он про все может забыть, включая еду, так, зажевать на ходу что-нибудь простенькое, и ладно. Много ему и не требуется, и всегда после смерти жены, за ним приглядывавшей, жил аскетом, в быту непривередлив, не привык себя баловать. Другие интересы у человека, другая философия жизни (поколение)…
Что же касается учеников, большинство в люди выбились, кто ученый, кто практик, а иные ударились в бизнес или политику, есть и знаменитости. Достойные люди. И все-все ему признательны, как никому. Умел он создать соответствующую атмосферу, что не только соперничество, но и взаимопонимание, сотрудничество, взаимовыручка.
Школа, одним словом.
Правда, надо сказать, последнее время, с тех пор, как он совсем отстранился от преподавания и переехал на дачу (лет десять), подзабыли малость о нем. Верней, нет, не подзабыли — помнили, но у каждого свои дела, заботы, время такое, что не задремлешь, крутиться приходится. Уже и дети собственные выросли, а у иных и внуки. Когда перезванивались (изредка) или встречались (еще реже), то непременно вспоминали Т. Т. (как без этого?), кто что знал, тем и делился. И всем известно было, что живет он почти безвыездно на даче, пописывает вроде, прибаливает (возраст), но, в общем, молодцом, и хорошо бы навестить…
Собственно, вся основная информация шла, как выясняется, именно от С. В., которого никто толком не знал, да и по возрасту моложе. Вот он-то и решил всех обзвонить (откуда только телефоны надыбал?): дескать, Т. Т. занемог и хотел бы собрать кое-кого из своих бывших воспитанников.
И прежде старик, оказывается, интересовался ими, а теперь вот изъявил желание повидаться. Ничего удивительного, сколько уже стукнуло ему (чуть ли не восемьдесят), лета к сентиментальности клонят, а для любого учителя ученики всегда очень много значат, особенно если своих детей нет (у учителей часто случается).
Так и представлялся по телефону: С. В., ученик Т. Т., помните такого? Привет вам от него.
Еще бы не помнили.
И все-таки неплохо бы разобраться, почему, собственно, С. В.? И почему никто о нем ничего не слышал, ни от самого Т. Т., ни вообще? Были ведь любимые ученики, на которых он возлагал надежды. И надо сказать, многие оправдали (чутье). Были и просто милые его сердцу школяры, даже не по причине одаренности и перспективности, а просто. Никто, однако, в таких близких С. В. не помнил, а ведь некоторые (несмотря на дружбу) даже ревновали Т. Т. друг к другу и наверняка бы знали о новом его любимце.
Загадка.
Конечно, времени прошло довольно много, всякие события могли заслонить, не до того. А тут вдруг объявился, и такая активность. Причем именно на закате жизни Т. Т., хотя именно теперь старику, наверно, это особенно и нужно. Помочь даже просто физически. С. В. же находил время и силы ездить два, а то и три раза в неделю к нему на 43-й километр.
Впрочем, ездил и ездил, может, у них действительно установились достаточно близкие отношения, ближе, чем у кого бы то ни было. Якобы С. В. даже записывал его воспоминания, а Т. Т., надо сказать, было что вспомнить: дореволюционный университет, лагеря, увольнения, восстановления… Интересно. Хотя мемуаров этих (про лагеря и проч.) нынче пруд пруди, да и неудивительно, если полстраны через них пропустили.
В общем, типичная российская жизнь, печальная и всяко-разная, не столько жизнь, сколько выживание, что тогда, что теперь, хотя Т. Т. в конце жизни несколько раз награждали, даже заслуженного дали, только ведь дорого яичко к Христову дню, да ему это, похоже, не нужно — проехали.
С. В. же, оказалось, вел картотеку, где все ученики Т. Т. (с фотографиями, которые он где-то откопал, причем не только школьными, но и более поздними). Кому-то он по телефону сообщил, что они часто сидят с Т. Т. на крыльце и разговаривают о жизни. Видно, Т. Т. действительно сильно изменился и постарел, раньше он был довольно молчалив и не любил отвлеченной трепотни («Болтун — находка для шпиона» — любимая поговорка). То есть мог, конечно, и поговорить, но неохотно и в основном по делу. Впрочем, к старости, известное дело, многие, даже самые неразговорчивые, неожиданно становятся довольно болтливыми.
И все-таки…
Неужто и впрямь такой бескорыстный? Не верилось почему-то. Наверняка что-то ему от Т. Т. нужно было.
Кто-то высказал предположение: дача… Не мог ли С. В. иметь какие-то виды на дачу Т. Т.?
Простое такое объяснение, для нашего дикого времени ничуть не удивительное. Люди бьются за металл, за жилплощадь, за все, что хоть какую-то имеет ценность и что можно ухватить в собственное владение. Прихватизировать. Кто-то, однако, может достичь этого с помощью способностей и творческой инициативы, а кто-то подковерными методами, интригами разными и хитростью. Впрочем, эта версия быстро отпала, поскольку дача принадлежала, как оказывается, не Т. Т., а какому-то ученику, временно обретающемуся за границей. С. В. тут ничего не светило.
Не исключалось, что таким образом, через Т. Т., надеялся он выйти на нужных ему людей (для чего-то) именно среди учеников (тот депутат, этот академик, а тот еще кто-то). Чем больше версий, тем загадочней становилось присутствие С. В. возле Т. Т.
Впрочем, что ему стоило воспользоваться близостью этого замечательного ума для подготовки, положим, собственной докторской? Такое ведь не раз бывало. Скучно, но тоже не исключено. Хотя как-то перестало увязываться, когда оказалось, что С. В. писал докторскую (все-таки писал) совсем в другой области. Конечно, и это не отменяло полезной близости Т. Т., даже если и в другой области: идей у старика не занимать.
Как ни крути, а было что-то в опекунстве С. В. если и не впрямую лукавое, то, во всяком случае, заинтересованное. Не просто же так? Все это чувствовали, хотя и назвать точно причину пока не могли. На месте, наверно, это могло бы проясниться быстрее.
С. В. и Т. Т. встречали их на крыльце дома, на возвышении, но даже несмотря на это возвышение седовласый Т. Т. показался им маленьким и совсем усохшим, особенно рядом с дюжим розовощеким С. В.
Т. Т. опирался на палочку и, склонив голову набок, близоруко щурился сквозь толстые стекла очков на медленно подходящих к дому бывших учеников. Процесс этот напоминал какой-то неведомый ритуал: Т. Т., приглядываясь и узнавая, называл подходящего к нему по имени и фамилии (память!), и тот, смущенно приподняв плечи, крепко жал ему руку или обнимал его, ощущая слегка затхлый запах одинокой старости.
Запах безнадежности и печали.
На лице же С. В. светилась такая лучезарная и, можно сказать, просветленная улыбка, словно его только что наградили орденом или вручили почетную премию. Он гордо возвышался рядом с Т. Т., в полкорпуса повернувшись к нему, но взгляд его, в котором и вправду светилось не совсем понятное торжество, был обращен к подходившим, скользил по лицам, узнавая и не узнавая (вряд ли он мог знать всех в лицо, хотя тут были известные фигуры, не раз появлявшиеся на экранах ТВ). То ли он так искренне радовался, что организованная им встреча удалась (в этом не было сомнения) и Т. Т. не в кровати (хоть и слабенький), а вполне в силах стоять и даже выдерживает всю тяготу приветствий и объятий, всю переживательность ситуации. А главное — что ему удалось сделать приятное Т. Т.: и впрямь ведь рад был видеть когда-то вылетевших из-под его крыла, из гнезда его школы птенцов, давно уже ставших крупными и важными птицами.
Важные-то важные, но ведь прилетели же по его зову.
Все, конечно, было замечательно, однако было в этой по общей оценке удавшейся встрече с дружеской выпивкой (даже Т. Т. пригубил, хотя ему категорически запрещено), воспоминаниями, взаимными признаниями и сожалениями об упущенном, саморекламой и самоумалением, в общем, как обычно бывает на таких встречах, да, было в ней нечто смущающее и настораживающее. И это нечто крылось именно в фигуре С. В.
