— Дарлинг! Какой сюрприз! Вот, это Марго Хемингуэй. Марго, это — Настия. Она из Советского Союза.
— Хай, Настья! — Марго раскачивала огромной голой и, как показалось Насте, грязной ступней.
Ли-Сан-Ли вышел из своей рабочей комнаты и, поцеловавшись с Настей, позвал Марго на примерку. Она встала и, тяжело ступая по ковру, пошла. Как по траве. «Вот таких женщин надо снимать в фильмах по романам Шолохова… Ей никто не скажет, что надо похудеть. Да это и бесполезно — она просто здоровая баба, с крестьянской костью», — подумала Настя.
— Она вся в дедушку, да, Настя?! Надеюсь, что платье ей подойдет, — Джордж уселся в плетеное кресло, уместив в него и ноги. — Ли на тебя примерял платье… Ты не слышала, как я вчера кричал вам? Виктор милый парень. Я видел его сегодня в Беверли-Хиллз в новом бутике «Селин».
На открытии «Селин» Настя была с Виктором. Сначала было шоу, в котором она участвовала, затем пати, на который она осталась. Виктор знакомил ее с владельцами магазинов, ресторанов. Она всем очень нравилась. Ей не нравилось, что какие-то снобы обсуждают ее при ней же. Она выпила много шампанского и очень хотела поругаться с кем-нибудь. Когда Виктор восторженно сказал, что она очень-очень понравилась владельцу дискотеки «Daisy», дорогого магазина «Giorgio» и еще скольких-то блоков на Родео Драйв, Настя впервые выругалась по-английски. «Конечно, он хотел бы меня выебать!» — потому что владелец всего перечисленного вообразил себя владельцем еще и Настиной попы и долго держался за нее рукой с пигментными пятнами.
Настя не дождалась демонстрации маленького сиреневого платья. «Оно не может застегнуться на ней. Я сама в нем еле дышу!» — несколько злорадно «подумала она, но потом решила, что это не имеет значения — Ли его расставит для мисс Хемингуэй. «Для специальной истории в «Плейбой» я тоже могу что-нибудь придумать. Что я правнучка Романовых! Анастасия! У них и фильм такой был».
Anastasia, tell me who you are,
Are you someone from another star?
Anastasia, are you what you seem?
Do your sad eyes remember a dream?
— пел Арчи Насте в Москве, отвозя ее домой на машине.
Достоинством здания-госпиталя, в котором жили Роман с Сашей, был гараж под ним. Настя часто оставляла машину в нем. Дом был заселен наполовину, и предназначенные на каждую квартиру, разделенные линиями и под номерами стоянки пустовали. Настя посигналила под окнами, и Саша, спустившись, открыл гараж.
Как и Настина, их квартира называлась single. Но так как здание было современное, спланирована она была тоже современно. У балкона находилась кухня, отгороженная от комнаты стойкой, как в барах. Ванная с туалетом, стенной шкаф и кровать отделялись от гостиной ступеньками и шторой. Саша спал на раскладном диване. Ромка за шторой. Если Настя оставалась у них, Ромка жертвовал кровать.
— Привет, Настюха! — Роман колотил молотком по кускам мяса. — Мать тебя видела по TV. Сказала — такая красивая. Но худенькая очень. Видела бы ее мама, мол.
— Я посылаю ей фотографии. Даже те, что для моделинг доходят, большие. Ох, она их, наверное, через лупу разглядывает. Пишет, что у меня большая косточка на левой ступне и надо носить широкую обувь… — Настя уселась на диван, сбросила туфли и пошевелила пальцами ног.
— Мамаша все в гости приглашает. Бери, Ромочка, Настю с Сашей… Эх, родители. Это я тебе говорю, чтобы ты знала, что к тебе хорошо относятся. Плохо ведь совсем одной.
Ромкина мать, Мария, училась вместе с Люськой и теперь работала в салоне на Ферфакс-авеню. В той части Ферфакса, где было много кошерных магазинов, ресторанов. Настя не знала, может ли салон быть кошерным. Посетители его были старухи, привозимые юношами в черных пальто и черных же шляпах. Мария была русской, отец Ромки — еврей.
— Ну что родственники, я и в Москве с ними не хотела жить. Но дело все в сознании. В том, что знаешь, что, если вдруг захочешь их увидеть, не сможешь, нельзя!
Сашины родственники тоже хорошо относились к Насте. Он представил ее «слишком поспешно», думала Настя. «Дура Розка» — сестра Саши — тоже работала в салоне, «тянула всю семью!». Давая возможность мужу сдать экзамены на лицензию зубного врача. Все деньги они тратили на квартиру, которую снимали в Беверли-Хиллз, чтобы их сын, племянник Саши, мог ходить в Беверли-Хиллз в Public School[59].
— Все готово! Садитесь, господа. Салат я сделал американский, — Роман поставил на стойку огромную миску.
Американским салатом назывался салат из одних листьев. В понимании эмигрантов это была «кроличья еда».
— Господа Зеленоносые нас сегодня навестили. Саша тебе говорит, Настя?
— Ну и что, вас поймали с чем-нибудь?
Зеленоносыми ребята называли хозяев ремонтного отдела часов. Одного звали Мистер Nose, другого — Мистер Green. Они были владельцами ремонтных отделов во всех «Широких Путях».
— Как же, поймали! У них без нас там такой бардак был. Они даже не знали, что есть какие-то вещи для продажи. — Саша «возил» вилкой кусок мяса. Делал из хлеба шарики. И пил много пива.
— Да, на первый раз все обошлось. Но Мистер Ноуз сам такой жулик, что его не проведешь. Если меня выгонят, я всегда найду работу в другом месте. А вот ты, Саня… Так что не надо перебарщивать… А что это за передача была с тобой по TV? Почему ты нам не сказала, Настя?
— Я говорила Саше, Это для «Good morning, America!», для «Видаль Сасун салона». У-ля-ля, Сосун!
Vidal Sassoon не очень, наверное, был бы доволен, узнав, что его называют сосуном. А девочек, рекламирующих его прически, специализирующимися на минете, — у-ля-ля, сосу!
— Что ж ты, Сашка? Мог бы посмотреть в отделе телевизоров! Тебе не интересно на свою девушку посмотреть по телеку?
— Ой, Ромочка! Я теперь каждую неделю на этой передаче, надоело. Платят мало, а вставать надо в пять утра. Чтобы прибыть в салон к половине шестого и чтобы успели сделать прическу к половине восьмого, чтобы загримировали и потом отвезли бы, на лимузине, правда. 8 студию к девяти!
Саша катал хлебные шарики и несколькими уже щелкнул в Романа. Тот стал убирать посуду и поставил на газ чайник, чтобы сделать капучино: «Конечно, это не настоящее. Растворимое. Эх, в Риме какое было!» Настя предложила помыть посуду, но Роман не дал:
— Тебе надо беречь маникюр для работы. Пусть он моет. Эй, слабоумный с хлебными шариками! Зачем ты живешь здесь, Саша, я, убей меня бог, не понимаю. Никогда ничего не сделает в квартире!
— Э-э-э, на говне сметану собирать! — Саша не собирался мыть посуду. Он собирался пить «Априкот бренди».
— Если ждать, пока заработаешь миллион, то вся жизнь пройдет. Знаешь, Настя, он меня иногда безумно злит. Все он обсирает. Все у него говно. Может, ты никогда миллиона не заработаешь!
Саша налил всем бренди, выпил свою рюмку и игрался в теннисный мячик о стену. У него был такой вид, что он не сомневается в миллионе. Ромка попробовал капучино и поморщился: «Бурда какая-то. А дорогая!»
— Вы за меня не волнуйтесь. Я хорошо учился в школе и в институте. — Саша опять налил себе бренди.
— Что в институте? Ты же не хочешь работать по специальности. Не хочешь ехать в Техас! — Настя тоже выпила бренди.
— Если бы у меня было высшее образование, я бы ни на секунду не остался в Вайдвее. Я и сейчас бы пошел учиться куда-нибудь, но этот английский-то никак не выучить — honey-money, fuck-luck. — Ромка изобразил плевок. — А Сашка действительно, как слабоумный. Ты пять лет учился, чтобы жопу подтирать дипломом?!
— Он очень жесткий для этого. Советский диплом в кожаном переплете… Ни хуя, прорвемся. Надо придумать что-нибудь очень простое, но на сто процентов выигрышное.
Настя захохотала: «Саша, я просто вижу эту картинку. Ты в коротеньких штанишках — «ни у кого таких нет!» — сидишь на полу и собираешь конструктор. Ты весь вспотел, сопли текут у тебя, но ты собрал и орешь благим матом «плативной» маме: «Я соблял! Я соблял!» Хотя ты букву «эл» тоже не выговаривал», — и Настя представила других таких саш из москвы-ленинграда-киева, сидящих по всей Америке в тараканьих квартирах, пьющих «Априкот бренди» или что-нибудь похуже, и мечтающих наебать Америку.
— А что ты так радуешься, Настя? Сама-то, что? Вся в долгах из-за композитов, еще хуй знает чего. Бегаешь на какие-то нелепые интервью. Сколько это будет продолжаться, ты думаешь? Ну поснимают тебя еще пару лет, а потом? Бабий век короток, Настенька!
Настя бросила в Сашу отскочившим от стены мячиком. Саша действительно всерьез не принимал Настину работу. Она порой ловила его недоумевающий взгляд, когда показывала вырезки из каталогов, журналов. А когда она получала чеки от Джоди, он совсем сникал и не понимал будто — «за это платят?». Настя сама была виновата в такой его реакции. Она никогда не говорила с гордостью: «моя работа… мои снимки… я снималась для рекламы сигарет…», она легко относилась к удачам. И еще — она стеснялась. Да, она стеснялась идти с портфолио к студии фотографа, где у дверей уже стояли другие модели — тоже с портфолио, причесывающие волосы, переставляющие фотографии, показывающие новые композиты… И все это для того, чтобы быть взятой для рекламы каких-нибудь шелковых трусов. А заработанные деньги потратить на «шелковые трусы» — телефонные счета, электричество, газ, рент… То, что моделинг никакого отношения к искусству не имеет, Насте уже было ясно. Фотография еще как-то могла претендовать на это. Но сегодняшние Мэн Рэи и Родченки тоже должны были зарабатывать на «шелковые трусы». Если предположить, что искусство единственная форма для выражения правды, то правда на фотографиях заключалась в японской «Тойоте», стоящей в гараже с дистанционным управлением, который в свою очередь находится в доме с самой надежной системой алармов[60], еде и хранятся «diamonds are forever»[61].
