— Ну что же, воля твоя. Только знай, кто не пьет инжировый арак, тот никогда не познает истинного блаженства, — возразил староста Хусейну.
Комната была полна дыма.
— Сядьте пряма на землю, — сказала хозяйка Ум-Али. — Дым скоро вытянет. Мы очень вам рады, будьте как дома. Клянусь аллахом, из всех, кто приходит к нам нанимать жнецов, Ибрагим самый лучший, он уважает жнецов, не обманывает их при расчете. — Она хотела еще что-то сказать, но староста прервал ее и велел зажарить куриную печень и яичницу, принести шанклиш[15], лук и творог.
— Аллах сотворил мир всего за семь дней. Ночь длинная, потерпите немного, и все будет готово.
В это время в дом вошли двое мужчин средних лет, с палками в руках. Один высокий, другой низенький, с длинными неряшливыми усами, но без бороды.
Ум-Али пошла навстречу гостям.
— Добро пожаловать, входите с именем аллаха!
Гости сели, и староста решил сразу же ввести их в курс дела.
— Ибрагим и Хусейн приехали за жнецами.
— У меня, например, найдется десять жнецов, — послышался ровный, тихий голос высокого. — Во время уборки урожая я ежедневно кладу в карман по двадцать лир. Так что, Абу-Али, давай выпьем твоего знаменитого инжирового арака за здоровье Ибрагима и Хусейна. Верно, Хусейн? Вот уж поистине, арак с хлебом и луком — слаще меда!
От сильного порыва ветра дверь распахнулась, и тут же в дом стремительно вошел высокий мужчина.
— Ну и ветер! Скалы может снести.
Абу-Али не без гордости воскликнул:
— Здесь всегда такой ветер! Недаром мы именно тут живем.
Вскоре опять открылась дверь, и вошла старуха, тяжело опираясь на палку. Она громко поздоровалась и села у самой двери.
— Кто у вас в гостях, Ум-Али?
— Это же Ибрагим, из восточного района нашей провинции. Нанимать пришел жнецов, того и гляди уборка начнется.
Ум-Али говорила громко: старуха была туга на ухо.
— Ох, было время! Помню, убирали мы урожай у отца нынешнего бека. С тех пор прошло тридцать лет. Ох и жесток он был! Даже женщин избивал. Жив ли еще?
— Уж десять лет как умер, — ответил Ибрагим.
— Пусть аллах не пощадит его души! Хоть и грех проклинать мертвых. Злой он был, однажды избил кнутом мою сестру, а потом спустил собаку, та ее и загрызла. Ты еще маленький был, Ибрагим, и, конечно, не можешь помнить этого. А как сынок бека? В папашу пошел? — И, не успев получить ответ, неторопливо продолжала: — Мы ушли тогда из деревни. Но где бы мы ни работали — везде одинаково тяжело. А сейчас живем в деревне племянника старого бека.
Тут в разговор вмешался Абу-Али:
— Давайте поговорим об условиях найма. Принуждать никого не будем — кто захочет, тот и поедет. Пусть Абу-Хасан соберет всех желающих.
— В такую холодную ночь людей не докличешься, — сказал Абу-Аббас. — Ибрагим не чужой, пусть заночует, а завтра все обговорим и решим.
Абу-Хасан возразил:
— Зачем тянуть время? Мы ведь уже знаем, кто хочет наняться. Они все из одной деревни. У нас около четырехсот мужчин и женщин, а если урожай будет такой, как в прошлом году, придется даже добирать людей в другой деревне. Но, возможно, вам нужно собрать урожай со всех земель бека?
— Нет, только с наших, а у нас самих сорок федданов. Но о других деревнях ничего сказать не могу.
Тут в разговор опять вмешалась старуха:
— Ваш бек — сын госпожи Туркии?
— Да, он сын Туркии.
— Громче, пожалуйста, я плохо слышу. А знаешь, почему ее так назвали? Потому что во всем их роду одни турки. Ну и злющая она была, эта Туркия. Заберет, бывало, людей на уборку своего огромного дома и издевается. Я раз ей не угодила, так она меня жестоко избила палкой. А что я такого сделала? Лишь на усталость пожаловалась. А грязи столько было — двадцать человек не уберут. Долго я тогда ревела, а кому поплакаться, кроме аллаха?!
— Будет тебе, Хосна, что старое-то ворошить, поговорить нам надо… — перебил старуху староста.
— Аллах свидетель, мы все как родные. Давайте так: на уборке чечевицы и бобов в день — по полторы лиры, на ячмене — две лиры, на пшенице — две с половиной лиры. Подходит? — спросил Ибрагим. — А если в соседних деревнях в этом году будут платить больше, ну что ж, мы тоже поднимем плату.
Абу-Аббас и Абу-Хасан посмотрели друг на друга и согласились. Абу-Али отпил из рюмки:
— Ваше здоровье!
Дым постепенно выползал, и дышать становилось гораздо легче. От тлеющих углей все было окрашено в красноватый цвет.
Абу-Аббас спросил:
— А как насчет кормежки?
— Кормить, конечно, будем, какая же работа на голодный желудок!
Когда обо всем договорились, Абу-Аббас потребовал, чтобы во время уборки чечевицы и бобов жнецам давали дополнительно еще и лук, так как в хлеб в это время добавляют к пшеничной муке ячменную.
— Хлеб — он всегда остается хлебом, из какой бы муки его ни пекли. Верно, Хосна? — обратился Ибрагим к старухе.
— Из одного ячменя — и то хорошо.
— Слышишь? Так что давай договариваться сразу, чтобы потом не было никаких недоразумений, — воспользовался Ибрагим поддержкой старухи.
— А где вы будете нам платить за работу — на постоялом дворе у хаджи или в деревне? — спросил всегда осторожный Абу-Аббас.
— Как обычно.
— В прошлом году хаджи во время расчета вычел у каждого по пол-лиры неизвестно за что. Но больше мы этого не допустим, — заявил Абу-Хасан.
— Хорошо, это я беру на себя, платить будем в деревне, — пообещал Ибрагим.
— А после уборки будет ли еще какое-нибудь вознаграждение? — полюбопытствовал Абу-Али.
— Обязательно. Все отведаете праздничное угощение из риса и бургуля, — успокоил его Ибрагим, а Хусейн добавил:
— Это уж как водится.
— Угощение не входит в условия договора, — подтвердил Ибрагим, — пока жнецы живут у нас в деревне, мы их будем кормить, ведь мы уже обо всем договорились.
Абу-Хасан воскликнул:
— Вот это справедливо, клянусь аллахом! Но надо уважить и нашего старосту.
— Он должен получить по лире за каждого работника, а когда получит, пусть распорядится этими деньгами по собственному усмотрению, — пояснил Абу-Аббас.
Ибрагим не знал, что делать: ему никто не дал права платить сверх по лире, — он лишь покачивал головой и что-то шептал.
Абу-Аббас стоял на своем, и разговор стал принимать все более острый характер.
— Но на такую сумму, — сказал Ибрагим после недолгого молчания, — мне не разрешили договариваться, клянусь вам!
Тут вмешалась Ум-Али:
— Абу-Аббасу и Абу-Хасану — по сто двадцать пять лир и двести пятьдесят — Абу-Али. Так и выходит — пятьсот лир.
— Мудрые слова. Мы дадим еще Абу-Аббасу и Абу-Хасану по белому платку и халату для их жен, — обрадовался Ибрагим.
Но Абу-Аббас недовольно возразил:
— А мою вторую жену ты забыл?
— Ей, как и первой, — утешил его Ибрагим.
Староста остался доволен и похлопал Ибрагима по плечу:
— Знаешь, все рады работать у вас даже бесплатно.
Многих разморило от выпитого арака и тепла. Принесли музыкальные инструменты, и староста радостно воскликнул:
— Ну, Ибрагим, коль договорились, чего ждать, плати!
— Не верите мне… — начал было Ибрагим, но замолчал, вынул кошелек и каждому дал его долю, сунув заодно пять лир и Хосне.
Зазвучала музыка, запел рабаб, родилась новая песня. Вечер заканчивался. Ибрагим попросил на жнецов документы.
Абу-Аббас в ответ лишь рассмеялся:
— Откуда у нас документы?
— Нет их у нас, — подхватил Абу-Хасан и в свою очередь спросил: — А у вас разве есть?
— У нас их нет. Да и быть не может. Мы столько раз переходили с места на место. А вы живете здесь постоянно, у вас-то должны быть документы.
— В том-то и дело, что и у нас их нет. Пока ходим по найму да пока здесь правят французы, нам их не дают, — с горечью произнес Абу-Аббас.
— Ладно, тогда хоть имена назовите, — согласился Ибрагим.
— Имена — дело другое. Вот как придем, так каждый и назовет свое имя. Давайте лучше решим, когда отправляться, — сказал Абу-Аббас.
— Сегодня понедельник, в четверг, пожалуй, двинемся, — предложил Ибрагим и, помолчав, добавил — Может, попросим от имени бека грузовик в казарме да на нем и отправимся в путь?
— Нет, нет, какой там грузовик! Дорога плохая, в том году при аварии погибло целых сорок душ! Уж лучше пешком, так спокойней, — отозвался Абу-Хасан.
— Значит, надо выйти в ночь на четверг, тогда к восходу солнца можно добраться до деревни Ум-Аттаюр, а к полудню — до города. В четверг к вечеру будем вас встречать на западной дороге у Хамы. Всех, кто придет, разделим на группы по двадцать человек в каждой и пойдем к хаджи на постоялый двор. Задерживаться в Хаме не следует, — предупредил Ибрагим.
Утром Ибрагим и Хусейн отправились в обратный путь; благополучно добравшись до своей деревни, они сообщили о том, что жнецов нанять удалось и те скоро прибудут. Тем временем Абу-Аббас и Абу-Хасан готовили людей в дорогу. В среду в полночь Абу-Аббас разбудил их, и вскоре они двинулись в путь.
