Короче, с добрососедскими отношениями пока у нас как-то не очень складывается. Вот с Анитой все было по-другому! Вайолет было заикнулась об этом, но, слава Богу, вовремя спохватилась. Анита с Вайолет сразу поладили. Они все время что-нибудь друг у друга одалживали, а косметику эту Анита вообще таскала домой мешками. Они обменивались рецептами, вместе ходили по бруснику, а однажды даже поехали в город на мужской стриптиз, вернулись домой разгоряченные, только держись. Если задуматься, я ведь, пожалуй, тоже мог бы рано или поздно очутиться в той комнате с подушками, если бы Анита осталась… бок о бок с Бенгтом-Йораном, б-р-р!
Как бы то ни было, со стороны Вайолет было довольно мило принять Креветку без всяких там закидонов или косых взглядов. Я ведь прекрасно знаю, что Анита не раз сидела у нее на кухне, размазывая тушь по лицу, и рассказывала, какая же я сволочь. И уж наверняка Креветке тоже досталось. Да только ведь штука в том, что, если бабы не поладят, — прощай, дружба! Придется провентилировать с Креветкой эту тему. Кто знает, когда еще друзья пригодятся?
Когда я была на пятом месяце, наступила весна, и Рябиновая усадьба стала постепенно пробуждаться к жизни. Каждый вечер, въезжая на своем «вольво» во двор усадьбы, я обнаруживала что-то новенькое. То одно выглянет из-под снега, то другое пробьется из-под земли. То Бенни что-то смастерит, покрасит или начистит и теперь стоит и ждет моего одобрения.
Это было прекрасно. Я всю жизнь прожила в городе и не знала, что каждое время года пахнет по-своему или что небо бывает таким разным.
Я никогда не слышала, как кричит кроншнеп. Если бы мне пришлось на смертном одре загадать последнее желание, единственное, чего бы я попросила, — это услышать крик кроншнепа весенним вечером. В этом крике есть все: и надежда, и тоска, и весна. И вечность.
Но не все, что появлялось из-под снега, настраивало меня на романтический лад. Оказалось, что большая часть двора была завалена всяким барахлом, которое Бенни не успел отвезти на свалку, — старыми автомобильными шинами, ржавыми ведрами, запчастями, строительным мусором. Я даже не уверена, что он вообще заметил бы, если б какой-нибудь друг порядка вдруг взял и вывез все это добро со двора — ну, может, почувствовал бы, что чего-то не хватает: «Что за черт?!»
Ну и, конечно, саженцы Аниты.
Как же все-таки ужасно — вот так сажаешь себе ягодные кусты, рассаду, деревья и луковицы, а потом вдруг понимаешь, что кто-то другой будет собирать ягоды и фрукты, наслаждаться запахом цветов.
Была бы я на ее месте, я б, наверное, прокралась сюда темной ночью, облила все клумбы бензином и подожгла. А потом исполнила бы дикий танец вокруг костра с развевающимися по ветру волосами, вонзая спицы в куклу-вуду, представляя, что это я.
Ясное дело, Аните ничуть не легче от того, что я вообразила, будто понимаю ее. Если бы она услышала, как я тут разглагольствую, ей бы и меня захотелось облить бензином.
Однажды я пригласила в гости Мэрту. Когда больше года тому назад я билась в истерике, расставшись с Бенни, именно Мэрта помогла мне продержаться на плаву, а когда Робертино превратил ее жизнь в кромешный ад, я отплатила ей тем же.
Я не приглашала ее раньше только потому, что не знала, как бы поделикатнее обойти больную тему: я была беременна, а Мэрта была стерилизована, хотя ребенка хотела не меньше меня.
Вторая причина заключалась в том, что все это время она была в спортивном лагере со своим новым возлюбленным, Магнусом, который готовился к олимпийским играм для инвалидов. Несмотря на то что Магнус был прикован к инвалидному креслу, в последнее время он раззадорился, как испанский петух, — бронзовая медаль его, видите ли, уже не устраивала, теперь он, ни много ни мало, метил на новый олимпийский рекорд! Правда, Мэрта сама была виновата — за какой-то год она превратила безвольного нытика, преисполненного жалости к себе, в спортсмена с неуемными амбициями. Это она внушила ему, что нет ничего невозможного, и теперь отступать было некуда.
— Ты подумай, — вздыхала она, — раньше мы часами валялись в постели. С руками-то у него все в порядке — то, что он потерял, лишившись ног, с лихвой компенсировалось ловкостью пальцев, как любил говаривать он. Разговаривали, вспоминали, как я вернула его к жизни… Вот черт! И что нам не лежалось? Нет, слишком уж все хорошо было! Зато теперь только и вижу его, когда помогаю принять душ после тренировки, а со своими гантелями он возится больше, чем со мной!
Правда, тут она кривила душой, она безумно гордилась всем, чего с ним добилась.
И вот как-то раз весенним вечером мы сели в машину и рванули за город смотреть мою усадьбу.
— Что-то ты устало выглядишь, чучело ты беременное! — добродушно произнесла она.
Я не сразу сообразила, что на это ответить, и она пристально посмотрела мне в лицо.
— Ты что, и правда думаешь, что я завидую твоему ребенку? — спросила она. — Моему будущему крестнику?
И в этом вся она — прямота и искренность. Просто камень с плеч!
— А кто, интересно, тебя уговаривал дать шанс твоему работяге, пока ты все ныла, какие вы разные? Так что с тебя причитается: обещай, что я могу рассчитывать на стол и кров в твоем доме на закате моей жизни… Когда Магнус решит предпринять кругосветное путешествие в одиночку, а потом покорить Эверест. Я буду выгуливать ваших внуков, рассказывать им скандальные истории твоей жизни и травить байки про привидения, которые еще долгие годы будут не давать им спать. На то и нужна крестная мать!
Я пожаловалась, что меня мучают угрызения совести за то, как я обошлась с Анитой, и поделилась опасениями, что мне еще предстоит за это заплатить. Должно быть, со стороны это выглядело уж как-то слишком смиренно — эдакая кающаяся грешница, образец добродетельности, — потому что Мэрта тут же перебила меня.
— Конечно, заплатишь! — сказала она. — There is no such thing as a free lunch![5] Из-за своей совестливости ты теперь будешь стараться дать своему работяге все то, с чем Анита справлялась куда лучше тебя, потому что тебе будет казаться, что ты его этого лишила. Но главное, постарайся все же остаться той женщиной, в которую он влюбился, предпочтя ее Ангелу Домашнего Очага. Представляю, как тебе придется попотеть! Я тебе не завидую! Ну разве что твоему животу, но с этим тебе придется смириться! Все, поговорим о чем-нибудь другом!
В четверть седьмого она вылезла из машины во дворе усадьбы, как раз когда Бенни вышел из коровника. В половину седьмого они уже были влюблены друг в друга, насколько можно быть влюбленным безо всякого намека на секс. Скажем, как сводные брат с сестрой. А я вздохнула с облегчением.
В какой-то момент дела у меня пошли наперекосяк. А все из-за этой чертовой заявки, которую я неправильно заполнил и вроде как получил больше денег, чем следовало. Ну так я ведь наверняка и в другую сторону не раз ошибался, что-то на это никто никогда не жаловался!
А казенные письма все шли и шли, одно грознее другого, я уж и не знал, к кому обратиться за помощью, да и некогда было, как раз весенняя страда началась. Потом-то я понял, что, сам того не замечая, ходил все это время мрачнее тучи. Потому что как-то вечером Дезире не выдержала и произнесла сухим тоном:
— Знаешь, можно ведь и квартиру снять!
— Кому? — удивленно спросил я.
— Мне, конечно. Я же вижу, что ты уже жалеешь!
— О чем ты, Дезире? — не понял я. Стряхнув с себя оцепенение, я уставился на нее.
Мы сидели за обеденным столом, только что отужинав рыбными палочками с картофельным пюре из пакетика. Вообще-то Дезире умеет готовить, особенно когда дело касается всяких там навороченных французских супов, но она так уставала по вечерам, возвращаясь домой из города с животом, покоящимся на руле, что я только помалкивал.
Я вдруг заметил, что Дезире разломала пишущую ручку на мелкие-мелкие кусочки, измазав все руки синей пастой. Она уставилась на скатерть.
— Бенни, думаешь, я ничего не замечаю? Ты уже две недели со мной словом не обмолвился, лежишь по ночам и пялишься в потолок, даже за столом на меня не смотришь. Наверное, думаешь, что если бы остался с Анитой, то каждый день приходил бы из коровника к накрытому столу с домашними сардельками. А тут весенняя страда, а я трактор водить не умею, даже если бы живот не меша-а-а-л!
И тут она разрыдалась!
Я совсем растерялся. Рыдающая женщина в моей кухне, и наверняка это я в чем-то виноват! Мне кажется, в мужской хромосоме есть какая-то молекула ДНК, которая превращает здоровых мужиков в жалких щенков, виляющих хвостами при виде плачущей женщины. Нам сразу хочется ползать в грязи и лизать им ноги либо перевернуться на спину, подставляя горло. А у меня и вовсе никакого иммунитета нет — мать никогда при мне не плакала, да и Анита тоже. Ну разве что в самом конце.
