Автомобиль Мирабель подают первым и она, промаршировав к дверце, принимается нашаривать в сумочке чаевые.
— Об этом уже позаботились, — говорит служитель. Она едет домой, не зная толком, что чувствует, но преисполненная вероятно первым дорогостоящим ужином в своей жизни. Дома на автоответчике ее ждет приглашение Рэя Портера поужинать в следующий четверг. Там же и послание от Джереми с просьбой перезвонить ему сегодня же вечером. Ген ответственности взыгрывает в ней, и она перезванивает, хотя до полуночи всего двадцать четыре минуты.
— Угу? — Джереми считает, что это остроумный способ отвечать на телефонные звонки.
— Ты просил позвонить, — говорит Мирабель.
— Да. Спасибо. А, привет. Что поделываешь?
— Ты имеешь в виду сейчас?
— Да. Не хочешь заглянуть?
Мирабель приходит на ум Лиза. Интересно, как это Джереми умудрился так быстро пристраститься. Не то чтобы у них что-то было. И не то чтобы она его обломила. Один-единственный бестолковый вечер хиленького секса, и — Джереми вновь выпрашивает раскисшую собачью печенюшку. У Лизы, небось, телефон трезвонит без умолку. У нее, поди, автоответчик забит воплями отринутых любовников с печальными глазами.
— Заходи, — тянет свое Джереми.
Эта просьба изменяет полярность каждого электрона в теле Мирабель, в результате чего ее магнитный вектор к Джереми, одно время северно-южный, делается стабильно северно-северным. Джереми выбрал абсолютно неподходящий момент, чтобы повторить ее недавний подвиг — попросить о коротком перепихоне, ведь она теперь до некоторой степени просватана. Первое свидание с человеком, который к ней хорошо отнесся, накладывает на нее обязательства верности, по крайней мере, до тех пор, пока отношения не прояснятся. Она не хочет изменять своему негласному обету перед Рэем Портером. Но вежливость Мирабель проявляется даже когда не нужно, и Джереми причитается, по крайней мере, разговор. В конце концов, ведь не слишком же он был ужасен.
— Уже очень поздно, — говорит она.
— Не поздно, — возражает он.
— Для меня очень поздно. Мне завтра вставать.
— Да брось.
— Хочешь, где-нибудь встретимся?
— Не могу.
— Можем встретиться где-нибудь.
— Я кладу трубку.
— Я могу подъехать быстро, а потом рано уйду, и ты выспишься.
Мирабель убеждает Джереми, что ни в коем случае — ни теперь, ни сегодня ночью, и вообще никогда — он не заберется к ней в постель, если это не ее идея, и, в конце концов, ей удается заставить его слезть с телефона. Этот инцидент омрачает вечер, и ей приходится сосредоточиться, чтоб вернуть прежний настрой.
Она бродит по кухне, вспоминая то и се об ужине с Рэем Портером, а заодно осознавая, что это был один из первых вечеров за долгое время, который ей ничего не стоил. Она довольна тем, что показала себя с лучшей стороны, вошла в новый мир и чувствовала там себя комфортно. Опадала что-то взамен человеку, который вывел ее в свет. Она шутила, она иронизировала, она была для него миловидна. Она его разговорила, она его слушала. А в ответ он положил свою руку ей на шею, и заплатил за парковку, и угостил ужином. Для Мирабель такой обмен представляется добросовестным и справедливым. И в следующий раз, если он об этом попросит, она его поцелует.
У Рэя Портера понятие добросовестности несколько иное. Он тоже хорошо провел время, то есть вечер был заряжен маленькими невидимыми ионами влечения, но это совсем не подразумевает какой-то преданности. Это означает всего-навсего, что у них будут свидания — несколько, а то и немало, — но вплоть до особых событий и обещаний, они свободны и независимы друг от друга. Впрочем, для Рэя Портера, это настолько рутинная мысль, что он даже не дает себе труда ее думать. Он позвонил ей из машины с приглашением на свидание в четверг не только потому, что она ему понравилась, но и потому, что его мучает загадка. Задним числом он пришел к выводу, что не может определить: тот участочек, что он углядел под ее блузкой, — был ли он ее кожей или телесного цвета бельем.
Взвесив «за» и «против» он решает, что это, должно быть, нейлоновая штучка, ибо для кожи то, что он видел, было чересчур матовым, чересчур идеальным, чересчур сбалансированным по цвету. С другой стороны, если это была ее кожа, то он обретет свое персональное дурманящее зелье, ходячую молочную ванну, куда сможет нырнуть, где сможет нежиться и утонуть. Он знает, что эту загадку, возможно, не удастся раскрыть в четверг, но без четверга не будет субботы, то есть еще одного логического шага к разгадке.
Он ложится в постель и вместо того, чтобы впустить потоки информации в свой мозг, позволяет символам секса образовать их собственную строгую логику. Белая блузка подразумевает кожу, кожа подразумевает бюстгальтер, который подразумевает ее груди, которые подразумевают шею, которая подразумевает ее волосы, отсюда вывод — ее живот, что неизбежно приводит к пупку и далее к бедрам, что ведет к ее белым хлопковым трусикам, что ведет к влажной линии на белом хлопке, на которую можно нажать и проникнуть на миллиметр в ее вагину. Этот доступ ведет дальше и подразумевает вкус и аромат и единство его самости, достигаемое лишь путем овладения чем-то совершенно ему противоположным. Выстроена эта логическая последовательность на серии взаимоувязанных дней, которые распространяются на несколько месяцев. Вся формула есть функция от того, является ли квадратный дюйм поверхности нейлоном или кожей, и если это нейлон, то какова же подлинная текстура квадратного дюйма им скрытого.
Мирабель уверенно проходит через хлопотливый первый этаж с его рабочими лошадками и направляется в свое прибежище на четвертом. Она взбирается по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и — небывалое дело: она в настроении поработать. Она даже обдумывает, как продать побольше перчаток, выложив несколько на концевые столы и демонстрационные витрины по всему магазину. Затем она добирается до своего отдела, занимает пост, переплетает ноги в лодыжках и стоит там. И стоит там. Никто из начальства за весь день не проходит мимо, чтобы она могла поделиться идеей. Однако ей есть чем занять взгляд, ведь близится День благодарения, и предпраздничная лихорадка означает, что больше людей проходит мимо ее прилавка по пути куда-нибудь еще. Приходит час перерыва, и она отчетливо ощущает, что ни разу не шевельнулась за три с половиной часа.
Она решает отвести на обед два часа. Это достигается ложью. Она объясняет своему непосредственному начальнику мистеру Агасе, что у нее назначено с доктором, по женской проблеме, и что она пыталась перенести встречу, но в другое время доктор ее принять не сможет.
М-р Агаса теряет дар речи, а она говорит, что в отделе затишье, но она попросила Лизу приглядывать за прилавком, и босс ограничивается сочувственным кивком.
— У вас все в порядке? — спрашивает он.
— По-моему, в порядке, но надо бы провериться.
И она покидает магазин. Достигнув равнин Беверли-Хиллз, она заскакивает в магазинчик йогуртов — из тех соображений, что там можно получить целый обед за три доллара, — с полным до краев стаканчиком выйдя наружу, она устраивает себе солнечные каникулы на Бедфорд-драйв. В прямом солнечном свете ее волосы отливают глубокой темной синевой. Она поворачивает свой металлический стульчик в сторону многоэтажного здания, где гнездятся все психоаналитики Беверли-Хиллз, в надежде высмотреть кого-нибудь из знаменитостей. В это здание она ходит возобновлять свои рецепты, так что видит кое-кого из знакомых секретарш и медсестер, снующих туда-сюда. Рядом с ней сидит женщина столь отталкивающего вида, что Мирабель приходится неудобно развернуть тело, чтобы вывести ее за пределы своего периферийного зрения. Женщина беседует по сотовому телефону, уплетая малокалорийный йогурт в несуразных количествах. Ее жир свисает со стула и скрывает все, кроме ног. У нее волосы медные от химикатов, которые разработаны, чтоб сделать их золотыми, и прокуренное землистое лицо. Однако она говорит по телефону какие-то по-настоящему нежные вещи. Беспокоится, что кто-то болен, и Мирабель слегка поеживается от того, что ей пришлось солгать м-ру Агасе. Женщина говорит, замолкает, затем, дослушав, видимо, долгую тираду на том конце линии, произносит:
— …просто помни, милочка, именно боль изменяет нашу жизнь.
Мирабель не может постигнуть смысла этой фразы, ибо прожила с болью всю жизнь, а та осталась неизменной.
Как раз тут она видит душечку-красавчика Трея Брайена — тот входит в логово психиатров. Трей Брайен пылок, как огнемет, и это свидетельствует, что ему срочно нужна психоаналитическая помощь. Однажды она видела, что он покупал у «Нимана» что-то вроде кружевных салфеточек, чтобы украсить ими плечи своей девушки. Мирабель становилась очевидицей покупок душечки-красавца много раз и знает, что это чрезвычайно отточенный ритуал. Для коего требуется подружка, которая если еще и не знаменита, то вовсе не против прославиться. Вид подружке надлежит иметь скучающий — в том-то и цель вылазки: душечка-красавец должен приплясывать вокруг нее, слагая к ее ногам дары и пытаясь поднять ей настроение. Мирабель никак не могла взять в толк, с чего это вдруг та, кого осыпают подарками, настолько скучает. Мирабель любит получать подарки.
