Старуха кончает подметать цветы, высыпает обрывки в корзину. Все это смиренно, по привычке… Берет корзину, подходит к Матери и вываливает, то что намела туда, ей под ноги.
— На, подавись, делай с ними, что хочешь… Можешь продавать… сколько угодно.
— Ты уволена!.. — кричит Мать. — Старая дура!..
Но Старуха смеется, в глазах ее торжество. Она победила, или это только кажется ей, — но никто не знает об этом.
— Не нужно никуда улетать, — говорит Алексей. — Пойдемте со мной!
— Ура! — кричат дети.
— Не дури, — говорит Заказчица, что-то чувствуя. — У меня заказ на три зеркала… Я пообещала.
Но она спокойна, и видно: в любом случае, что бы не случилось, ничего не изменится в ней.
— Смотрите, — говорит Алексей и открывает дверь в свой домик. Дверь, это одна из его стен. Она отходит в сторону, и мы видим зеркальные стены, они немного тонированы, и какой-то туман присутствует в них, так что это, конечно, зеркало, но в то же время ясно, что зеркальные стены эти ничего не отражают.
— Войдем туда, — говорит Алексей. — И уйдем… Я знаю…
Все смотрят на возникшее пространство и замолкают. Все слушают теперь Алексея. Их молчание и любопытство похоже на то, что случилось, когда Мать дралась с Зоей.
— Виктор, — говорит Алексей. — Тебе не нужно будет больше бояться смерти… А тебе, Зоя, вдыхать свой белый порошок… Там у тебя, Мама, будет много детей, и у каждого будет отец… А у вас, — говорит он Старухе, — бесконечная жизнь… Это я постарался для вас всех… потому что я вас всех люблю.
— Я не пойду, — спокойно говорит Заказчица, — этого мне только не хватало.
— Там хорошо, — говорит Алексей. — Я — знаю… И не нужно ничего продавать… Но я понимаю вас, вы еще не завершили здесь своего дела.
— Давай, Алешка, сам, — бодро говорит Виктор. — Сделай такой эксперимент… А мы посмотрим, что получится.
— Я не вернусь, чтобы рассказать вам… не смогу.
— Вот и ладушки, может, это будет получше самолета… Только вот куда мы попадем, в какую страну?
Как ни странно, все присутствующие верят Алексею. Что-то произошло с ним такое, что все они верят ему… И боятся.
Они смотрят в туманные внутренние стены домика. И боятся. И видно: для них быть заложниками лучше, стрельба лучше, белый самолет лучше… Потому что — перед ними вход в иной мир, для них — страшный. И реальный.
Алексей снимает пиджак и оставляет его на рояле.
— Вот это мужик, молодец, — говорит Виктор и облизывает пересохшие губы.
— Я люблю вас всех, — говорит Алексей, — вы — единственные мои. Я больше никого не знаю… Я делаю это ради вас. Чтобы вы поверили мне.
Он входит в домик и закрывает за собой дверь.
Где-то далеко в коридоре начинает трезвонить телефон.
— Подождут, — отмахивается от звонка Виктор.
— Алеша, выходи, — громко говорит Мать. — Хватит… Лучше поиграй нам на скрипке… Ты давно не брал в руки инструмент.
Зоя незаметно обнимает Мать и начинает гладить ее грудь. И прижимается к ней.
— Алеша! — кричит Мать, — хватит!
Она отталкивает Зою, подходит к домику и с силой распахивает дверь. Там — пусто… Никого.
В руках у Паши пиджак Алексея… Далеко в коридоре трезвонит телефон. Паша хватает за руку Алину и тащит ее из класса. Та идет, но оглядывается на пустой домик.
— Алеша, Алеша! — кричит Мать и вбегает туда. Но Алексея там нет. — Закройте меня, закройте… закройте меня, я вам говорю.
Виктор закрывает ее.
Глуше слышится ее крик:
— Алеша!.. Сыночек!.. Алеша!..
— Ничего у нее не выйдет, — говорит Паша Алине. — По ее морде видно.
— Ты-то откуда все знаешь? — ревниво спрашивает Алина.
Они уже на пороге класса и — уходят.
— Я — знаю… — говорит Паша. — Пошли быстрей.
— Куда?
— Пошли.
Паша и Алина у двери в мастерскую Алексея. Паша роется в карманах пиджака и, наконец, находит ключи.
— Он нам головы оторвет, — говорит Алина.
— Не оторвет, — говорит Паша, — он больше не вернется…
— Откуда ты знаешь?
— И я бы не вернулся… это такой балдеж… я тебя научу… это так здорово… даже злиться на всех перестаешь. Даже как-то больно за всех, что все такие полудурки.
— А ты — такой умный.
Между тем замки отперты, дети заходят в мастерскую, закрывая за собой дверь.
Обстановка алхимической какой-то мастерской, где ничего не понять, ничто где не поддается логике, ни о чем где нельзя догадаться: реторты, колбы, на полках книги, обломки зеркал и стекол, рамки, краски, балки, кисти, приборчики, горелки и т. д. Дети стоят, взявшись за руки, и оглядываются по сторонам.
Кругом все для них и для нас бессмысленно… Кроме одного.
Здесь на стенах, так же, как и в коридорах, висят портреты персонажей фильма.
Но только в отличие от тех, что в коридоре, черно-белых, эти цветные, и то ли выполнены по зеркалам, то ли это цветное стекло такое — но персонажи на них /Виктор, Мать, Зоя, Старуха, Заказчица, Паша и Алина/ то ли моложе, то ли совсем другие. Они — добры на них, и любят друг друга… Словно Алексею удалось увидеть в них только хорошее, что есть в каждом человеке, и показать это только хорошее.
— Это я, — говорит Алина, показывая на себя.
Паша тоже смотрит на ее портрет. На нем она лет, может, восемнадцати или двадцати, та — какой будет.
— Пожалуй, я возьму тебя в жены… — говорит он. — Если ты такая.
— Я, пожалуй, еще подумаю, стоит ли выходить за тебя.
Они стоят взявшись за руки… Где-то далеко, за дверьми слышатся автоматные очереди и сухие пистолетные выстрелы… Но как декорация.
Те звуки замирают… И появляется другой. Это то ли звук метронома, то ли звук мерно капающей воды, то ли стилизованный звук биения сердца, — ровно, методично, неумолимо отсчитывающий время.
И мы видим детей. Какие они есть. Их лица крупным планом.
